"Глянь, какой фрукт! Дедуля ему не нравится! Да он милейший человек!"
На этот счет у меня было свое мнение, но высказывать его я не стала и деликатно промолчала. Подождав немного и не дождавшись ответа, разгневанная Лариска напустилась на меня:
"А ты чего дуешься? А то я сама не ведаю, что за человек наш дедуля! Но не давать же его в обиду! Родня, как ни как! А ты не злись! Сама прекрасно знаешь, тебя я больше люблю!"
Я опять предпочла промолчать, так как понимала, к чему клонит коварная Лариска. Подружка тоже меня хорошо знала, поэтому немного помаявшись, с тяжелым вздохом спросила:
"Ты к нему на день рождения ехать собираешся или нет?"
Я отрицательно покачала головой.
"Так я и знала!" - горестно взвыла подружка, а потом взмолилась: "Ирка. не бросай меня! Одна я там не высижу, с тоски помру! И Танюшку жалко, она расстроится, если ты не приедешь. Ты ж знаешь, она тебя любит."
Лариска ещё долго уговаривала меня, приводила всякие доводы и я, наконец, сдалась. Бросать подружку в беде было не в моих правилах.
Глава 23
Генрих Иванович построил дом в сорока километрах от города на берегу чудесного озера. Он был первым, кто облюбовал этот живописный уголок, а спустя некоторое время, и другие состоятельные люди потянулись в эти места. От деревни с бревенчатыми домиками и покосившимися сараями не осталось и следа. Домишки снесли, на их месте понастроили особняков и обнесли все это высоченным забором.
Надо отдать должное Генриху Ивановичу, его дом выгодно выделялся на фоне кирпичных монстров. Если соседи исповедовали принцип "Больше, выше, дороже" и возводили немыслимые замки с круглыми башнями и остроконечными крышами, то Генрих Иванович мудрить не стал и построил свою дачу по готовому типовому проекту. Дом получился очень удачный: солидный и удобный. Его изящная симметрия, мощеные камнем дорожки, яркие цветники и ухоженные лужайки лучше всяких слов говорили о стабильном материальном благополучии владельца.
Внутри дом тоже производил очень приятное впечатление. В нем не было дорогой, сверкающей лаком мебели, в глаза не била показная роскошь, которой состоятельные люди очень часто компенсируют отсутствие вкуса. Все было добротно и преследовало одну цель: сделать дом удобным для его обитателей
Танюшка встретила нас в дверях. Несмотря на годы, она все ещё была на диво хороша. Породистое, удлиненное лицо. Высокая, худощавая фигура. Прямая, не согнутая годами, спина. Коротко подстриженные и аккуратно уложенные седые волосы. Одета, как всегда, с дорогой простотой: серая шелковая блузка, мягкие темно-серые брюки и кожаные туфли без каблука. Я с гордостью отметила по себя, что возраст не портит нашу Танюшку.
Радостно расцеловав сначала меня, потом внучку, она обняла нас за плечи и потащила в дом.
"Все уже давно собрались. Вас ждем!" - весело сообщила Танюшка.
С этими словами она отворила двери и мы вошли в гостиную.
Действительно, все гости уже были в сборе. Кроме нас с Лариской, были приглашены ещё три семейные пары. Все они были старинными друзьми Танюшки. Генрих Иванович имел массу знакомых, но вот близких друзей у него не было совсем. Он утверждал, что человек его профессии так устает от общения на работе, что дома нуждается в уединении. Нас с подружкой все приглашенные знали с детства, поэтому, как только мы появились в комнате, послышались приветствия, посыпались поцелуи. В гостиной не было только Генриха Ивановича и на немой Ларискин вопрос бабушка сказала:
"Он в кабинете, сейчас выйдет."
Тут в дверях действительно показался улыбающийся именинник. Мы с подружкой высвободились из жарких объятий Танюшкиных подруг и подошли к нему с поздравлениями. Лариска сказала положенные в таких случаях слова и торжественно вручила подарок. Я ничего не говорила, но улыбалась широко и очень проникновенно.
Нужно сказать, что с подарком мы с ней здорово намучались. Время празднования неумолимо приближалось, а мы все никак не могли придумать, что бы такое подарить. В результате, после долгих и бурных обсуждений, решили купить курительную трубку. Лариска авторитетно утверждала, что Генриху Ивановичу такой подарок должен понравиться.
"Он заядлый курильщик и, значит, лишняя трубка ему не помешает. А кроме того, он их коллекционирует. У него в кабинете целая выставка этих трубок." - горячо убеждала она меня.
Я спорить не стала. Во - первых, здорово устала от этих дебатов, во-вторых, считала, что она, как близкая родственница, лучше меня знает, что именно нужно её деду.
Мы с подружкой в трубках ровным счетом ничего не понимали, поэтому Лариска отправилась в магазин "Подарки", который считался самым дорогим в городе и где имелся специальный отдел, торгующий принадлежностями для курящих мужчин. После долгих и изнурительных консультаций, в результате которых продавец приобрел несколько дополнительных седых волос, подружка в конце концов остановила свой выбор на трубке из вишневого дерева.
И вот теперь именно эту трубку, упакованную в красивый футляр, она и презентовала дорогому имениннику. Наш подарок был принят очень благосклонно. Генрих Иванович расцвел в довольной улыбке, нежно поцеловал Лариске щечку, мне галантно облобызал ручку и широким жестом пригласил всех гостей в столовую.
Когда все расселись, оказалось, что мы с Лариской сидим друг против друга. Подружка весело подмигнула мне через стол и принялась бодро загружать свою тарелку всеми находящимися в досягаемой близости деликатесами. По её довольному виду было понятно, что наличие большого количества еды, да ещё такой вкусной, подружку здорово радует. А дело было в том, что хоть обед я и приготовила, но ел его один Сева. Коварная же Лариска решила воспользоваться беззащитностью своего жующего возлюбленного и высказать ему все, что она думает о его поведении. Лариска все рассчитала правильно. Голодный Сева налегал на еду, рот его был занят и потому дать достойный ответ он не смог. В результате оказалось, что во всем виноват именно Сева, ему пришлось извиниться и они с Лариской помирились. Что касается меня, я просто решила не перебивать себе аппетит и поэтому от обеда отказалась.
И вот теперь изголодавшаяся Лариска, которая всегда была не прочь покушать, с упоением отдавалась любимому занятию. Остальные гости от неё не отставали, тем более, что первый тост за здоровье имениника уже выпили и аппетит от этого только прибавился. Все склонились над тарелками и дружно занялись закусками. За первым тостом последовал второй, а потом незамедлительно и третий. Виновник торжества лучился радостью, гости осоловело улыбались и вели неторопливый разговор. Мы с Лариской тоже немного сомлели от обильной еды и нескольких выпитых рюмок и потому потеряли бдительность. Только этим можно объяснить, почему на традиционный вопрос Генриха Ивановича:
"Ну, как там твоя диссертация движется?"
Внучка вдруг откровенно ляпнула:
"Никак не движется! Чтоб она в преисподнюю провалилась!"
После такого смелого заявления Генрих Иванович несколько опешил, гости перестали разговаривать и разом повернулись к Лариске, а я вжалась в спинку стула и мысленно молила Ларку больше не открывать рта. Она моей мольбы не услышала и продолжала откровенничать:
"У меня эта диссертация уже в печенках сидит! Как подумаю, сколько с ней ещё возиться, так и хочется бросить!"
После легкого замешательства Генриху Ивановичу все - таки удалось взять себя в руки и он с надеждой спросил:
- Ты себя плохо чувствуешь?
Лариска подсказкой не воспользовалась и решительно отмахнулась:
"Нормально я себя чувствую! А если бы не эта диссертация, так и вообщее бы прекрасно!"
Такого Генрих Иванович вынести не смог и потому осуждающе покачал головой:
"Ты, Лариса, переутомилась! Последнее время ты слишком много работаешь! Мы купим тебе путевку! Съездишь, отдохнешь! А о сроках защиты не беспокойся! Я договорюсь, ваш ученый секретарь-мой хороший знакомый."
Лариске упрямства было не занимать, что она немедленно и доказала:
"Не поеду я никуда! Я тебе уже сто раз говорила!"
Тут уж вмешалась Танюшка, которая с тревогой прислушивалась к разговору с той самой минуты, как услыхала, что внучка переутомилась:
"Ларочка, почему ты не хочешь послушаться Генриха Ивановича? Он дело говорит!"
Но Лариска в тот день точно была не в себе, иначе она не сболтнула бы такое:
"Да не могу я, бабуля, уехать и Ирку одну в беде бросить!"
"Ну, все, приехали!" - сокрушенно подумала я. - "Дорогой дедуля не пропустит такое заявление мимо своих бдительных ушей!"
И точно! Генрих Иванович среагировал моментально:
"О какой беде ты говоришь? Что там ещё у Иры приключилось?"
Тут Лариска, наконец, опомнилась, сообразила, что несет что-то не то и попыталась неловко вывернуться:
"Да, ничего у неё не случилось! Это я неправильно выразилась. Я хотела сказать, что у неё нет такого щедрого дедушки, как ты, и поэтому она не сможет поехать отдыхать. Разве это не беда?"
Генрих Иванович на Ларискину грубую лесть не купился. Глаза его превратились в две маленькие холодные льдинки. Он послал мне мимолетный, полный неприязни взгляд и, чеканя каждое слово, сказал:
"Прекрасно, что ты так заботишься об Ирине! Друзья-это хорошо, но в первую очередь тебе следует подумать о себе."
Тут с другого конца стола раздался удивленный голос Ларкиной бабушки:
"Илья, что ты такое говоришь?"
Генрих Иванович перевел взгляд на Танюшку и раздраженно ответил:
"Я все правильно говорю! Она слишком увлеклась чужими делами. Ее вечно нет на месте, она где-то носится вместо того, что б сидеть и писать диссертацию. В результате, работа не сделана и она сама не своя!"
Неизвестно, чем бы закончился этот спор, но тут в кабинете зазвенел телефон. Генрих Иванович встал и молча вышел из комнаты. За столом повисло неловкое молчание.
Чтобы разрядить обстановку, Танюшка предложила перейти в гостиную и пить чай там. Все с энтузиазмом согласились, дружно поднялись из-за стола и толпой двинулись в соседнюю комнату. Там, на низком кофейном столе уже был выставлен огромный именинный торт в окружении блюд со всевозможными пирожными. Торт резать в отсутствии виновника торжества не стали, а вот на пирожные гости набросились так, будто с утра крошки съестного во рту не держали. Через пятнадцать минут на блюдах ни осталось ни одного, самого завалящего пирожного. Пришлось нам с Лариской отправиться на кухню и принести новую порцию. С ней расправились так же быстро, как и с первыми, и теперь все взгляды были прикованы к праздничному торту. Мы с Лариской не были исключением, уж нам - то хорошо было известно, какими вкусными тортами потчуют в этом доме своих гостей. Правда, никто из присутствующих, боясь показаться невежливым, не решился предложить его разрезать не дожидаясь виновника торжества. Смирившись с тем, что придется немного повременить с получением вожделенного куска, все мы уютно устроились в мягких креслах с чашками в руках и принялись тихонько болтать в ожидании хозяина. Постепенно неприятный осадок от разговора в столовой сошел на нет, вот только Танюшка была не в своей тарелке и время от времени тревожно поглядывала на дверь кабинета. Наконец, она не выдержала и тихонько попросила меня:
"Сходи заГенрихом Ивановичем. Что-то он долго не идет, в конце концов это становится неприличным. Его гости ждут!"
Я согласно кивнула и пошла к двери, за которой скрылся юбиляр. Как оказалось, она вела не в кабинет, а в небольшой коридорчик, в конце которого находилась ещё одна дверь. Она была слегка приоткрыта и из-за неё доносился голос хозяина. Не желая мешать ему, я сначала замедлила шаг, а потом и вовсе остановилась у порога, пережидая, когда он закончит разговор.
Сквозь неплотно притворенную дверь мне была видна часть комнаты и хозяин, стоящий у письменного стола спиной ко мне. Одной рукой он держал телефонную трубку, другой нетерпеливо постукивал поспинке кресла. Кабинет был полон света, свободно падающего через два высоких окна. Предзакатные лучи солнца щедро заливали комнату, веселыми зайчиками играли на гранях письменного прибора, отражались в стеклах шкафов с книгами. В этой светлой комнате массивная, плотно сбитая фигура хозяина в парадном черном костюме выглядела инородным телом.
Генрих Иванович говорил так громко и раздраженно, что я, стоя за дверью, невольно слышала каждое слово:
"Не пори горячки! Ты и так своими необдуманными действиями создала нам массу неприятностей! Если бы не ты, у нас было бы намного меньше проблем!"
Похоже, собеседница на том конце провода с ним согласна не была и в ответ разразилась пространной тирадой. Сначала он её терпеливо слушал, потом не выдержал и перебил:
"Я сказал тебе, что все будет нормально! А ты прекрасно знаешь, что я всегда держу свое слово. Перестань психовать! Я контролирую ситуацию!"
Упрямая собеседница заверениям Генриха Ивановича не поверила и начала доказывать что-то свое. Ее слова вызвали у хозяина приступ яростного раздражения, он не выдержал и сорвался на крик:
"Да получишь ты свои деньги! Получишь! Кстати, ты их и так уже получила не мало. И впредь будешь получать, если прекратишь заниматься самодеятельностью! И, пожалуйста, не спорь со мной! Ты знаешь, я этого не терплю! Делай, что приказано!"
Тут собеседница сказала что-то такое, от чего он задохнулся, затрясся от гнева и, перейдя на хриплый шепот, просипел:
"А вот это ты зря! Угрожать мне не советую! Можешь крепко пожалеть! Я ведь о тебе достаточно знаю! Одна история с мужем чего стоит!"
Тут он, не иначе как спиной, почувствовал присутствие постороннего и резко развернулся в мою сторону. Рука его попрежнему крепко сжимала телефонную трубку из которой неслись звуки пронзительного женского голоса. Мы были знакомы с ним несколько лет. Не могу сказать, что знала его очень хорошо, но ни разу за все это время я не видела у него такого лица. Куда-то исчезло обычное для Генриха Ивановича выражение мягкости и добродушной иронии, лицевые мускулы затвердели, отчего черты лица заострились и в них проступило что-то злобное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31