Пообещал поручительство - будь добр, отдай, - от осознания собственной дерзости на щеках его сквозь пленку загара проступили аккуратные розовые кружки.
- Ты тут еще откуда взялся! - возмутился Ознобихин. - Каждый шкет будет в разговоры старших вмешиваться. Вот дам щелбана!
И на полном серьезе потянулся кулаком к соседнему шезлонгу, так что длиннющий и угловатый, будто складной школьный метр, Маковей едва успел выпорхнуть. Со всеми, кто занимал должность ниже начальника отдела, вице-президент Ознобихин был строг и бескомпромисен.
А Коломнин едва сдержал улыбку. К двадцатипятилетнему Маковею он относился с особой симпатией. В отличие от прочих юристов, ограничивавшихся составлением стандартных договоров, Павел активно трудился по возврату кредитов и даже наработал собственную технологию взыскания задолженности с помощью судебных приставов. И по возвращении из Тайланда Коломнин планировал забрать смышленого парнишку в свое подразделение. Спасшийся от Ознобихинской лапы Маковей обхватил своей худой и цепкой, словно садовая тяпка, ладонью валявшийся на песке волейбольный мяч и потянул к воде двадцатидвухлетнюю кредитницу из филиала "Марьинский" Катеньку Целик, за которой на глазах у группы настойчиво ухаживал. Впрочем, безуспешно: занозистая Катенька до неприличия откровенно изгалялась над неказистым ухажером и оставалось поражаться долготерпению трогательно влюбленного Маковея.
- Ништяк! - Ознобихин повел плотоядным глазом по пышной Катенькиной фигуре. Примирительно подтолкнул локтем приятеля. - Вечерком отвезу тебя на эротический массаж. То-то завеселеешь! А пока предлагаю рвануть на водных мотоциклах!
- И то! - Коломнин, сам осознающий неуместность квелого состояния в таком экзотическом месте, как Тайланд, решительно выбросился из шезлонга и тут же заметил на себе несколько брошенных искоса женских взглядов.
Коломнин относился к тому редкому типу мужчин, что с возрастом обретают особую притягательность, будто покрытая патиной бронза. В свои сорок два года был он по-прежнему подтянут, жесткие курчавые волосы намертво вцепились в голову и не уступили залысинам ни сантиметра. В мягко ироничном, с упрямо сведенными губами лице его женщинам виделась некая невысказанная печаль - знак способности глубоко переживать. И хотя служебных романов за ним замечено не было, снисходительная молва и это относила ему в плюс: мужчина, умеющий скрывать отношения, - мечта любой женщины. В то, что этих романов попросту не существовало, никто не верил. Главной уликой здесь виделась расщелина меж пенящимися передними зубами, - несомненный признак повышенной сексуальности.
"Вот тут-то они и лопухаются", - тоскливо позлорадствовал Коломнин. Как любит пошутить его зам Лавренцов, мужской член - это тот же самый кран. Если не работает, то ржавеет или хиреет. Стало быть, безнадежно захирел. Поскольку отношения с супругой за последние годы зашли в такой полный аут, что даже воспоминание о ней перетряхивало Коломнина, будто при звуке ножа, скребущего по сковородке. В этом году исполнялось двадцать лет их браку. И из них, быть может, два-три можно было бы назвать счастливыми. Да и то скорее такими они кажутся на фоне последнего, совсем уж паскудного десятилетия. Друзей и сослуживцев домой он давно не приглашал. Тот же Лавренцов, любитель задать тонкий, нетрадиционный вопрос, побывав у них в доме, брякнул: "За что ж вы так друг друга-то изводите? Гляди, инфаркт, он промеж вас бродит". А в самом деле, за что? Свою вину перед женой Коломнин осознавал доподлинно. Вина его была серьезна и неизгладима: не любил он ее. И понял это еще до брака. Но тут узналось о беременности. Взыграло чувство долга. Решил, что притерпится. Не притерпелось. Потому что и гордая Галина, поднесшая себя вихрастому оперу ОБХСС как высший подарок судьбы, быстро почувствовала, что женились на ней из жалости. И, уязвленная, не простила. В ней словно жили две женщины. Первая мечтательная, порывистая. Вторая - нервическая, вспыльчивая, беспричинно раздражительная. К сожалению, с возрастом первой становилось все меньше, второй все больше. И это стало необратимым. Одно случайное слово, неловкий жест, упавшая с вешалки шляпа, - все становилось искрой, воспламенявшей Галину Геннадьевну лютой, необъяснимой с позиций формальной логики неприязнью к супругу. Да и сам он не мог, как прежде, сдерживаться и часами отмалчиваться среди потока упреков. Вот так и просуществовали они эти двадцать лет, отнимая их друг у друга. Зачем? Тоже хороший вопрос. Дети выросли. Сыну-студенту двадцать первый. Да и дочь, перейдя в восьмой класс, все чаще поглядывает на родителей с эдаким насмешливым недоумением. В последние пару лет они с женой, кажется, и вовсе перестали спать в одной постели. Возможно, за эти годы у нее были любовники. Хотя бы чтоб отомстить. Такой уж характер! А вот за мужа она не тревожилась. Легко отпускала в бесконечные поездки. И даже, как теперь, - в отпуск. Потому что изучила его лучше, чем сам он себя. И знала это его основное качество, ставшее проклятием, - постоянство. Не получались у него, как у других, легкие, дабы потешить плоть, скользящие связи. Сидело что-то внутри и - не пущало.
- Да брось переживать, Серега, прорвемся! - Ознобихин с размаху шлепнул его по плечу, и Коломнин, встряхнувшись, обнаружил себя застывшим у воды. Причину остолбенелости его Николай понял по-своему, решив, что тот продолжает переживать последнюю стычку. - Я тебе мудрое слово скажу, а ты послушай. То, что ты за банк болеешь, про то все знают. Но при этом нужно сохранять как бы чуть-чуть люфт. Понимаешь?
- Нет.
- Вот в этом твоя проблема. Потому что банк и бизнес вообще - это все-таки не совсем жизнь. Это чуть-чуть игра. Вроде как в футбол гоняем: пыхтим, толкаемся, чтоб победить. Ноги друг другу в азарте отрываем. А потом дзинь матч закончился. Обнялись и пошли вместе пивка попить. Без обид. А ты сам сердце рвешь и других мордуешь. Можно ведь нормалек существовать: поляны для всех хватит. А можно и - лоб в лоб, - Ознобихин жестом приказал одному из тайцев подогнать к нему мотоцикл. - Ну, что, сгоняем на пари?
- Запросто, - Коломнин в свою очередь привычно оседлал соседний транспорт.
- И я! И я! - послышалось сзади.
Прыгая меж шезлонгов, к ним поспешала Катенька Целик.
- Возьмите меня! - закричала она в нетерпении.
- Катюш, так мы вроде в мяч собирались! - оттопыренная нижняя губа Маковея привычно задрожала от очередной обиды.
- Отстань с глупостями! - отреагировала Катенька, подбегая к мотоциклам.
- Ладно, запрыгивай, коза, - Ознобихин предвкушающе подвинулся.
- Нет! Я с Сергей Викторовичем, - не дожидаясь согласия, впрыгнула на заднее сидение и, решительно обхватив за талию, прижалась, - что там тайка?
- Тогда держись, - Коломнин первым крутнул ручку, так что мотоцикл едва не встал на дыбы и - рванул с места на глубину. Паралельным курсом разгонялся Ознобихин.
Оторвавшись от берега, Коломнин резким движением на полной скорости рванул руль влево. Взвизгнула изготовившаяся свалиться в воду Катенька. Но мотоцикл вместо того, чтоб перевернуться, развернулся на девяносто градусов и послушно застыл на месте.
- Пошли! - закричал Коломнин и с новой силой крутнул ручку, разгоняя мотоцикл вдоль побережья.
- Боюсь! Сереженька, боюсь! - как бы в упоении вырвалось у Катеньки.
В упоение это он не поверил. Стремясь вырваться из опостылевшего филиала, Целик уже дважды просила Коломнина взять ее к себе. Но дважды получила отказ. Похоже, бойкая Катенька решилась заслужить перевод иным способом. Во всяком случае включения в тургруппу она добилась, узнав, что едет начальник УЭБ.
Облепленный брызгами, Коломнин несся по водной глади, зажмурившись от нарастающего наслаждения. Упоение скоростью выметало из него колющие воспоминания о московских неурядицах.
Вскрик сзади, на этот раз неподдельный, заставил открыть глаза. Из-за его спины рука Кати показывала вперед. Метрах в двухстах, лоб в лоб, несся Ознобихин. Поначалу Коломнин собрался, как и положено, отвернуть. Но в улыбочке Ознобихина почудилось ему нечто особое, как бы продолжающее последнюю фразу. Был в ней вызов - "лоб в лоб". И не принять его Коломнин не мог. А потому, крепче вцепившись в руль, он выравнял курс и еще прибавил газу. В свою очередь и Ознобихин, дотоле игравшийся, сузил глаза и поерзал на сидении, устраиваясь понадежней.
Машины понеслись друг на друга с удвоенной скоростью.
Сто. Пятьдесят! Сорок метров!! Напряженные, устремленные друг на друга фигуры.
- Пора! - Катенька неуверенно потрепала Коломнина по спине. - Пора же! Это вы что, так шутите?!
И, что-то окончательно определив, безнадежно пробормотала:
- Господи! Да вы же психи... Не-ет!
Привстав, Катенька дотянулась до руля и с силой дернула его влево, так что мотоцикл развернуло боком. Налетевший в следующую секунду Ознобихин опрокинул его носом, а сам, хоть и с трудом, выровнял собственную машину. Победно вскинув кулак, сделал круг почета вблизи поверженных, барахтающихся противников и, полный торжества, устремился к берегу.
Коломнин вскарабкался вновь на мотоцикл, неохотно втянул барахтающуюся Катеньку.
- Ну, вы оба... - сквозь зубы приготовилась она высказать наболевшее. Но что-то остановило ее. И после паузы совсем другим, обволакивающим голосом закончила. - Мальчишки! Какие же вы еще мальчишки.
Желание кататься разом пропало, и, раздосадованный поражением, Коломнин направился к берегу. Там, вокруг машины Ознобихина, столпилось с десяток набежавших откуда-то тайцев.
- Ты представляешь, какие гниды, - обрадовался его появлению Ознобихин. Требуют с меня пятьсот долларов. Поломку, видишь ли, обнаружили. Так для того и техника, чтоб ломаться.
В самом деле на носу его мотоцикла была заметна небольшая вмятина, в которую и тыкали энергично пальцами возбужденные тайцы. Они подбежали и к мотоциклу Коломнина, но, как ни странно, на нем ничего не обнаружили.
- Чего делать-то будем? Может, пополам заплатим? Все-таки оба начудили.
- Как только, так сразу, - Коломнин присел подле вмятины, провел по ней пальцем. - Всем крохоборам полной мерой заплатим. Ты как будто английским свободно владеешь. Так вот переведи этим аборигенам, что из уважения к их стране мы готовы заплатить огромадные деньжищи - один доллар. Даже два. В фонд развития Тайланда. Пусть на них флот построят... Чего смотришь? Переводи.
Едва обалдевший Ознобихин закончил английскую фразу, над пляжем взметнулся вопль негодования и даже - невиданное дело - тайцы принялись хватать Коломнина за руки.
- А ну брысь! - потребовал тот. - А то вообще не получите. Ишь шкуродеры! Вмятине этой две недели. Переведи!
По вскинутым чрезмерно интенсивно рукам, по несколько искусственной экспрессии Коломнин окончательно определил, что с диагнозом не ошибся, а потому раздвинул два пальца, дважды тряхнул и веско произнес:
- Короче, базар заканчиваю. Либо "ту", либо - аут и к... - скосился на внимающую Катеньку. - Этого можешь не переводить.
И, не теряя слов попусту, сделал шаг в сторону шезлонга. Но тут же был окружен заново. Среди непонятных фраз, что выкрикивали тайцы, он разобрал на этот раз словечко "полиц".
- Грозят полицию вызвать, - пролепетал подбежавший Маковей, обескураженно поглядев на утирающего пот Ознобихина.
- А давай! - внезапно обрадовался Коломнин. - Чего в самом деле воду толочь. Вызывай! Я сам ай эм рашен полисмен! Давай вызывай! Вон туда, к моему шезлонгу. А вас всех, гадов, в камеру за мошенничество пересажаем. Хочу полицию!
И, решительно освободив себе дорогу, отправился прочь.
Перехватил его метров через пять Ознобихин.
- Ты чего, опешил? Нам еще только в полицию залететь не хватало. Лучше отдать деньги.
- Так я всегда. По доллару с брата. Да не журись, Коля! Ты думаешь, им нужен скандал? Это они так бизнес делают. Дай десять минут, сами утихнут.
В самом деле толпа вокруг задержавшегося Маковея заметно поредела. А оставшиеся хоть и жестикулировали энергично, но без прежней уверенности, то и дело оглядываясь на странного русского.
Через короткое время вернувшийся Пашенька с торжеством сообщил, что "уронил" тайцев до пятидесяти долларов, так что инцидент можно считать исчерпанным.
- Молодец! Смышленый мальчик, - облегченно одобрил Ознобихин, залезая в карман шорт.
- Сэр! С вас двадцать пять, - ткнул он в дремлющего Коломнина.
- Я же сказал: два за все. А то и этого не дам, - не раскрывая глаз, отчеканил тот.
- Теперь я за банковскую безопасность окончательно спокоен, - Ознобихин передал Маковею собственный полтинник. - Вот так и на кредитном комитете с тобой спорить - себе дороже.
Тем же вечером, шуганув Маковея и "сбросив с хвоста" заново прилипшую к Коломнину Катеньку, Ознобихин повез товарища на сеанс, о котором еще в самолете вспоминал с придыханием, - тайского эротического массажа.
В жужжащем бесчисленными вентиляторами вестибюльчике навстречу вошедшим поспешил одетый в белую рубаху таец. Лицо его при виде гостей наполнилось таким благоговением, что Коломнин на всякий случай оглянулся, не спутал ли. Но нет! С бесконечными поклонами и ужимками посетители были препровождены в плетеные кресла, расположенные почему-то перед плотным занавесом. На столике, на расстоянии протянутой руки, стояли приготовленные напитки в причудливых, в форме змеи кувшинах. Убедившись, что гостям удобно, менеджер сально заулыбался и нажал на пульт - занавес двинулся в сторону, открыв звуконепроницаемое стекло, за которым внезапно обнаружились рассевшиеся по скамеечкам полуобнаженные "массажистки" - человек двадцать. Движение занавеса поймало их в минуту расслабленности: группка в углу лениво переругивалась; одна из сидящих, откровенно позевывая, чесала себе ступни. Но уже в следующую секунду, прежде чем стекло полностью открылось, все они приняли соблазнительные позы и зазывно замахали ручками.
- Как тебе это пиршество? - впившийся в экран Ознобихин подтолкнул локтем несколько опешившего приятеля. - Так бы всех сразу.
1 2 3 4 5 6 7 8