– Я нашел завещание. Она утверждает, что не знала о его существовании.
Пришлось ждать, пока подметут пол, застелят кровать, вынесут реквизированные вещи. Было необходимо, чтобы после нашего ухода служанка не оставалась в квартире одна.
– У нее есть какая-то родственница, живет в пригороде, я послал за ней, – успокоил меня комендант. – Хочешь остаться с ней наедине?
Я кивнул.
Сидя в кресле, я курил, ожидая, когда сотрудники лаборатории уйдут. Наконец двери за ними закрылись.
Минуту спустя служанка вошла в комнату. Увидев меня, она смутилась и остановилась как вкопанная.
– Мне надо поговорить с вами. Присядьте, пожалуйста, – сухо сказал я.
О том, что рано или поздно нужно будет допросить служанку, я думал еще перед поездкой в ГДР. Однако я не ожидал, что наш первый разговор состоится при таких обстоятельствах.
Она села за стол в кресло покойного хозяина. В эту минуту движениями и манерой держаться она очень напоминала… вдову!
– Вы были в каком-то родстве с убитыми? – начал я.
– Да. Я хозяину дальняя родственница.
Усвоенные вдруг ею манеры хозяйки и наследницы поразительно не вязались с оборотами ее речи. Это и удивляло и забавляло меня.
– Вы понимаете что-нибудь в марках?
– Да. Особенно с тех пор, как стала жить у родственников. Сперва хозяин давал мне отмачивать массовку…
– Вы умеете пользоваться каталогами? Кто был Стенли Гиббонс и что вы знаете о Феррари?
– Стенли Гиббонс был основателем крупной фирмы по торговле марками. В середине прошлого века. Эта фирма существует в Лондоне и сейчас. Каталогом Гиббонса пользуются в англосаксонских странах. А маркиз Феррари – это один из известнейших коллекционеров мира. Он родился в 1848 году, умер в 1917 году в Лозанне от разрыва сердца после одной из крупнейших сделок с марками.
– А где в Польше употреблялся круглый штемпель с цифрой «один» на марках «За лот»?
– В период обращения марки «За лот» круглые и квадратные штемпеля с цифрой «один» имела Варшава.
– В чем особенность первых марок России? На что нужно обращать особое внимание?
– На анилиновую типографскую краску, распускающуюся в воде…
Я задал еще семь-восемь вопросов, на которые она ответила не моргнув глазом. Стало ясно, что она знает о марках столько же, сколько покойная вдова. Это облегчало ведение допроса.
– Давайте перейдем в кухню. Постарайтесь восстановить ход утренних событий, – сказал я вставая. – Прошу по порядку вспомнить и повторить все, повторить каждый ваш шаг с того момента, как вы проснулись.
Она послушно двинулась за мной.
– Спала я, как всегда, в алькове. – Она указала на небольшую нишу со свежезастланной кроватью. – В механизме кукушки утром что-то заело: стала куковать как сумасшедшая. – Она взглянула на часы, которые я собирался осмотреть еще при жизни вдовы.
Часы мерно постукивали. Стрелки в форме клюва аиста показывали чуть больше половины седьмого…
– Мне послышалось, что хозяйка будто храпит. Выло уже светло, теперь светает рано, – рассказывала наследница. – Я не могла заснуть. Минут через сорок пять мне вдруг пришло на ум, что с хозяйкой неладно. Больно странно она храпела.
– Почему вы считаете, что… именно через сорок пять минут?
– Потому что кукушка кукует каждые четверть часа.
– И что тогда?
– Тогда я встала, накинула халат… – Она подошла к двери напротив и нажала на ручку.
Мы очутились в небольшой, безвкусно обставленной комнате вдовы. Прежде я не бывал здесь. В открытое окно долетал гомон птиц, обклевывавших в соседнем саду черешню.
– Хозяйка лежала вот так, ее голова свешивалась на пол, – показала мне наследница и стала всхлипывать. – Я взяла ее за руку. Но она уже… была мертва…
Наследница расплакалась. Я оглядел комнату, посмотрел в окно, чтобы выяснить: можно ли залезть сюда по водосточной трубе. Это было почти невозможно. Версию, будто кто-то забрался сюда извне, чтобы отравить вдову, следовало отбросить. Впрочем, сотрудники лаборатории уже выяснили, что на водосточной трубе нет никаких следов.
– Это вы открыли окно или оно было открыто?
– Нет. Это открыли ваши люди, которые искали следы…
– А дверь на лестницу?
– Она была закрыта на замок и на цепочку, я открыла ее, когда пошла в комиссариат.
– А окна в кухне и в комнате, где находится коллекция?
– Оба окна были закрыты.
– Рассказывайте дальше… Значит, вы увидели, что хозяйка мертва. Ночной столик возле кровати выглядел так же, как сейчас, или на нем что-то стояло?
– Ничего не стояло. Я испугалась и выбежала отсюда, чтобы осмотреть шкаф.
Речь шла о шкафе, где хранились марки.
Мы вернулись в комнату, где я начал допрос.
– Нитка была на месте, как и сейчас. Пожилой человек в спортивных брюках, что приезжал утром, – она имела в виду полковника, – не велел открывать шкаф… Ну, я как была, в халате, тут же побежала в комиссариат.
Последние слова она произнесла, встав на колени и заглядывая под шкаф.
– Да, нитка цела… Это придумала хозяйка: привязать ниткой дверцы шкафа к булавке, воткнутой в пол… Чтобы потом не нужно было проверять альбомы, ведь мы обе часто уходили и квартира оставалась пустой.
Она поднялась с пола, подошла к письменному столу. и села в кресло точно так, как это делала покойная вдова. Зазвонил телефон.
Это был НД.
– Сообщаю первые результаты вскрытия. Следы укола отсутствуют. На этот раз яд был введен через рот. Состав яда пока не определен. – Отправляйся, как тебе сказал старик, по следу Посла. Звони из города, я буду у себя в лаборатории. Следует проверить, не совершено ли в связи с убийством новой кражи. Не думаю, чтобы убийцей была наследница, – закончил НД и положил трубку.
Я снова сел в кресло и взглянул на ссутулившуюся наследницу.
– Вашей хозяйке в последнее время не делали уколов?
– Нет. Она чувствовала себя хорошо. Ей не нужны были ни лекарства, ни уколы.
– А может, она испытывала жажду и пила воду вечером или ночью?
– Нет. Я знала бы об этом.
– Вам, конечно, известна ценность коллекции?
– О-о, это… очень ценная коллекция, – услышал я в ответ.
Таким же тоном превосходства и своеобразной гордости говорила о коллекции вдова.
– А о завещании вы действительно до сих пор не знали?
– Нет. Я всегда думала, что умру первой. И этот вопрос меня не интересовал.
Я разговаривал теперь с человеком, равным мне по уровню культуры, в ней нельзя было уловить отсталости домработницы.
– А вы… умеете делать уколы?
– Нет. Почему вы об этом спрашиваете?
– Почему – это мое дело… Не выходила ли ваша хозяйка вчера после обеда или вечером из дому?
– Кажется, ходила в кафе… После того как убили нашего хозяина, она иногда ходила в кафе пить кофе.
– В какое кафе?
– Не знаю. В разные. Здесь. В центре. В Северном и Южном районах.
– Могла ли она там с кем-нибудь встретиться? С каким-либо знакомым?
– Не знаю. Скорее всего, нет.
Не задавая больше вопросов, я попросил, чтобы она сняла нитку и вместе со мной посмотрела альбомы.
Просмотр, занявший почти час, не выявил новой пропажи. Все было в том же состоянии, как и при жизни вдовы, до моего отъезда в ГДР. В сомнительных случаях мне помогала опись, составленная с помощью вдовы, неожиданно явившейся второй жертвой преступника.
Часы прокуковали половину девятого. Комендант комиссариата сообщил мне по телефону, что где-то в пригороде разыскали племянницу наследницы.
– Девка – что лошадь норовистая, да еще упрямая. Требует от меня объяснений. Я ничего ей не сказал, чтоб она тебе не мешала с расспросами.
Я уже заканчивал разговор с наследницей и попросил прислать к ней племянницу.
– Не забывайте, пожалуйста, что, согласно закону, коллекция является предметом наследования. Поэтому прошу ничего не обменивать и не продавать. Сейчас придет ваша племянница. О времени похорон вам сообщат.
– Спасибо, – ответила она устало.
Шагая к площади Коммуны, я думал:
«В принципе убийство вдовы могло быть совершено или Послом, или наследницей. Последняя имела бы для этого даже больше оснований: только теперь она почувствовала себя человеком. В доме прислуге достается больше от хозяйки, чем от хозяина. Кроме того, именно она является наследницей. Но всплыло дополнительное обстоятельство: отравление ядом наталкивает на мысль, что наследница связана с Послом! Так или иначе, вывод один. Нет смысла заниматься наследницей, раз у нас уже есть какие-то данные о самом После. Ведь все говорит о том, что вскоре мы его изобличим. Может показаться, что наследница ни о чем не энает, а Посол договорился с вдовой встретиться в кафе и, опасаясь разоблачения с ее стороны, подсыпал ей медленно действующий яд. Если добраться до Посла, то это автоматически решит вопрос о виновности или невиновности наследницы…»
Обдумывая различные версии, я сел в автобус и, согласно указанию полковника, направился в сорок первое почтовое отделение.
По словам подлинного доктора Кригера, с момента ликвидации почтового ящика на его имя прошел год. Но возможно, что-то осталось в памяти персонала почтового отделения? Может, по тем или иным причинам они запомнили бывшего владельца ящика?
Войдя к начальнику сорок первого почтового отделения, я случайно оказался свидетелем заинтересовавшего меня разговора начальника с одним из практикантов.
– Белый «Дилижанс» входит в число марок, украденных из государственной типографии, – говорил начальник, – поэтому, согласно инструкции, мы не должны принимать эту марку. Скажите тем, кто гасит марки, чтобы такие письма задерживали.
– Можно посмотреть? – вмешался я, видя на столе конверт с незнакомой мне маркой.
– Пожалуйста… Разница заключается в том, что настоящий, пригодный для франкирования «Дилижанс» имеет желтый фон, – пояснил мне после ухода практиканта начальник. – Впрочем, лично я предпочитаю марки без фона. Они более четкие, более похожи на оригинал, служащий образцом для изготовления клише.
– А вы знаете оригинал?
– Да. Существовали две картины с дилижансом, которые послужили темой для марки. Как выяснилось позже, одна из картин была подделкой. Ее владелец стал жертвой мошенничества. Искусствоведы спорили по поводу этих картин. Я помню одну ссору знатоков, когда я работал в Почтовом музее, до того как его перевели во Вроцлав…
Он разговорился на тему о совершенно безразличных для меня деталях оригинала, и я не мог его остановить. Только когда он закончил, я прямо спросил:
– Меня интересует, кто арендовал год назад в вашем отделении ящик номер четырнадцать?
– О волке речь! – расхохотался начальник. – Абонентом ящика и… владельцем фальшивой картины был доктор Кригер!
Стараясь не показать удивления, я спросил!
– Вы знаете доктора Кригера?
– Постольку, поскольку… Я видел его в Почтовом музее, куда он пробовал продать фальшивый «Дилижанс». Позже мне звонили по телефону из Национальной галереи. Работники галереи спрашивали наше мнение об этой картине. Потому я и запомнил фамилию доктора.
– Вы можете описать внешность доктора?
– Конечно. Доктор Кригер – человек среднего возраста, примерно среднего роста. Интеллигентный мужчина, с круглым лицом, хорошо одет…
Описание сходилось с тем, что я слышал вначале от студента-медика, а затем от вдовы.
Убийца, он же Посол, выдающий себя за доктора Кригера, конечно же, не предполагал, что в Почтовом музее и в сорок первом почтовом отделении он столкнется с одним и тем же человеком!
– Можно посмотреть квитанции, на которых Кригер расписывался в получении заказных писем? – спросил я.
– Вы занимаетесь графологией, капитан?
Мое инкогнито было раскрыто.
– Откуда вы меня знаете?
– Откуда? Если живешь на Горносленской, через два дома… Неужели вы думаете, что я стал бы первому встречному раскрывать почтовые секреты? Вы же мне не представились… Видите ли, сосед, прошел год, и установленный для претензии срок кончился. Квитанции отправлены в макулатуру. Хотя подождите-ка…
Он прошел в почтовый зал и скоро вернулся в обществе молоденькой симпатичной сотрудницы.
– Она работала с заказной корреспонденцией в то время, когда у нас бывал доктор Кригер, – пояснил он. – Вы помните, Зося, доктора Кригера?
– Да, помню. Такой веселый, интеллигентный мужчина. У него был ящик номер четырнадцать, он подходил к моему окошку за заказными письмами, а получал он их со всего мира. Подруги смеялись, что он, очевидно, опубликовал свой адрес в каком-то африканском брачном бюллетене и скрывает свою переписку от жены. Вот ему и нужен почтовый ящик.
Зося оказалась разговорчивой особой.
– А еще он скрывал свою переписку потому, что собирал марки, – продолжала Зося. – А это смешно. В конвертах, которые иногда бывали повреждены, кроме фотографий женщин, мы видели марки. Потом все прекратилось. Доктор отказался от почтового ящика, и письма стали приходить реже. Несколько раз, когда что-то приходило, мы пересылали на адрес больницы…
– А какой документ предъявлял доктор Кригер? – прервал я ее.
– Какой? Просто… мы его знали! Он открывал свой ящик. Когда подходил к моему окошку, в руке держал ключ, – рассудительно пояснила Зося, удивляясь, что кто-то мог спрашивать у доктора Кригера документ.
И это все, что я смог узнать.
В Национальной галерее у меня был приятель еще с тех времен, когда одна воровская шайка предприняла неудачную попытку украсть «Даму с лаской» Леонардо да Винчи. Эта картина была временно передана из краковских коллекций на какую-то выставку. Кстати, миниатюрная репродукция этой картины была единственной польской маркой, на которую в те годы я обратил внимание.
Выйдя из почтового отделения, я взял такси, чтобы без проволочек «пришвартоваться» к зданию музея.
– Мариан, должно быть, в зале прикладного искусства. Если не у старых фламандцев! – сказал мне экскурсовод.
Я нашел Мариана у картин Рембрандта. Это были: автопортрет, сделанный в молодые годы, Саския, написанная через два года после свадьбы, и Мартин Дай.
Мариан стоял перед портретом Мартина Дая. Смотрел в какую-то иностранную газету, бормотал что-то себе под нос и выглядел не совсем нормальным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31