— Разве ты не уходил в море вместе с Берентом Карфангером? Что произошло? Что-нибудь случилось с «Мерсвином»? — допытывался трактирщик у Михеля Зиверса.Они расположились вокруг одной из бочек у двери так, что Мартенс попрежнему мог вести за ней наблюдение. Служанка поставила перед каждым по жбану любекского пива.Михель Зиверс принялся рассказывать про то, как Берент Карфангер отправил на корм рыбам его отца. Без всякой последовательности, намеренно искажая детали, повествовал он и о сражении с фрегатом алжирского рейса Юсуфа ибн Морада, умолчав при этом о своем «подвиге» — шестерых зарубленных алжирцах. Его собеседники остались в полной уверенности, что Зиверс в Кадисе попросил у капитана, как положено, расчет и сошел на берег, но тот не выдал ему причитающегося жалованья, а кроме того, и сундучка с вещами отца, как, впрочем, и его собственного. К концу этих россказней вокруг Зиверса собралось довольно много слушателей, и тот, ободренный всеобщим вниманием, плел все новые и новые небылицы.— После боя камзол Карфангера был весь дырявый, что твое решето. И почему он все время ходит в море один? Почему не в караване, под охраной конвоиров, как все порядочные шкиперы? Зачем ему скрывать, куда он на самом деле отправляется, и что у него вообще на уме? — рассказчик переводил взгляд с одного на другого, пока не остановил его на трактирщике. Тот поднялся и позвал Михеля Зиверса за собой в отдельную маленькую комнату, где они могли без помех продолжить разговор.Йохен Мартенс именовал эту комнату «шкиперской горницей». Многие гамбургские капитаны и шкиперы появлялись здесь до выхода в море и после возвращения из рейса. С этой комнатой, как, впрочем, и со всем трактиром, дело обстояло так. В былые времена Йохен Мартенс плавал старшим боцманом на одном из конвойных кораблей Томаса Утенхольта, а когда потерял ногу, тот помог ему купить «Летучую рыбу». Этот же Утенхольт приложил руку к тому, чтобы Йохен Мартенс заведовал и выкупной кассой. Адмиралтейство и старейшины гильдии капитанов некогда учредили эту «кассу восьми реалов», и Йохен Мартенс ежегодно получал сто талеров для её пополнения. Благодаря глазам и ушам трактирщика Томас Утенхольт, в свою очередь, знал все, о чем говорили капитаны в «шкиперской горнице», отсчитывая Мартенсу очередной взнос в выкупную кассу.Здесь стояли столы и удобные кресла с подлокотниками. Сквозь разноцветные стекла окон в комнату лился приглушенный дневной свет. Тускло блестели оловянные кувшины и кружки, расставленные на карнизе из дубовой доски, вделанном в облицованные деревом стены. В полумраке самого дальнего угла стоял деревянный ларец, богато украшенный резьбой, крышка которого была заперта на два висячих замка, сделанных руками искусного кузнеца. Кроме того, ларец был крепко-накрепко привинчен к полу большими винтами. Казалось, что выкупная касса находится в полной безопасности.— Заходи, заходи, малый! — торопил Йохен Мартенс молодого Зиверса, — рассказывай, как все было на самом деле.И Зиверс выложил ему все, даже то, о чем охотно предпочел бы не распространяться. Трактирщик выслушал его и спросил:— И что теперь ты собираешься делать? Опять пойдешь наниматься к Карфангеру?— Ни за какие деньги я не пойду в море со шкипером, на чьей совести гибель моего отца!Трактирщик даже удивился тому, сколько ненависти вложил молодой моряк в эти слова. Он задумался. Такой человек всегда мог пригодиться на одном из кораблей Томаса Утенхольта, который не питал особого расположения к этому Карфангеру.— Я мог бы замолвить за тебя словечко старому Утенхольту, — сказал он Зиверсу. Тот не возражал.— Но учти, все его корабли пока ещё в море. — Трактирщик указал пальцем на ларец в углу. — Я помогу тебе перебиться до поры до времени: получишь пару талеров из выкупной кассы.С этими словами Йохен Мартенс полез за ворот рубахи и извлек огромный ключ, висевший у него на шее на кожаном шнурке. Отперев замки и подняв крышку ларца, он спросил через плечо:— Сколько тебе, двадцать, тридцать?— Неплохо бы побольше… Талеров, так, пятьдесят, — промямлил Зиверс.— Ладно, пятьдесят, так пятьдесят. Вернешь шестьдесят, понял? Через полгода и ни днем позже, к концу года деньги снова должны лежать в кассе.— Тогда хватит и половины, — разочарованно протянул Зиверс.Трактирщик отсчитал двадцать пять талеров и вручил их матросу со словами: «К рождеству вернешь тридцать, понятно?».— Понятно, понятно, — ответил сын плотника.В то время как Михель Зиверс тщательно рассовывал по карманам серебряные талеры, а Йохен Мартенс запирал сундук с деньгами, вновь и вновь напоминая молодому матросу, чтоб он держал язык за зубами относительно происхождения этих денег, в устье Эльбы вошли «Мерсвин» с «Дельфином» и стали на якорь у Ритцебюттеля. Не успели первые моряки сойти на берег, как набежавшая толпа мужчин, женщин и детей обступила их плотным кольцом, и отовсюду посыпались бесчисленные вопросы. Как всегда, молва оказалась быстрее кораблей, и весть об успешном сражении «Мерсвина» с пиратским фрегатом, о вызволенных из рабства гамбургских моряках уже давно докатилась до этих мест. Их родные не побоялись отправиться в далекий путь до Ритцебюттеля — последнего клочка земли у самого моря, ещё принадлежавшего вольному городу, — хотя это было далеко не безопасно. Со времен большой войны левый берег Эльбы в её нижнем течении был вотчиной шведов, а на правом обосновались датчане. Здесь повсюду ещё рыскали шайки мародеров, не бросивших своего ремесла и после окончания военных действий; поэтому большинство граждан Гамбурга предпочитало не покидать пределов городских стен и укреплений.Толпа все разрасталась. Со всех сторон неслись крики «Гип-гип ура!» и «Виват Карфангеру!». Поначалу капитан «Мерсвина» собирался всего лишь дождаться здесь прилива, чтобы тотчас же отправиться вверх по Эльбе дальше, в Гамбург, однако вскоре ему пришлось уступить настояниям ликующей толпы. Команду его корабля растащили по близлежащим кабакам и трактирам, а самого капитана несколько дюжих моряков подняли на плечи и понесли по улицам. Возле каждого злачного заведения их встречал хозяин и подносил Карфангеру лучшее вино из своего погреба. Как ни старался тот всего лишь пригубливать из бесчисленных кубков, бокалов и кружек, их оказалось так много, что в конце концов у Карфангера зашумело в голове. Но народ не желал ничего слушать: всем хотелось, чтобы этот праздник продолжался как можно дольше.Около полудня, когда веселые спутники Карфангера сделали остановку у очередного трактира под названием «У кита», и его хозяин почти насильно усадил Карфангера за стол, вдруг появился юнга Хайне Ольсен, с превеликим трудом протиснулся сквозь толпу и, едва переводя дух, выпалил:— Господин капитан, штурман велел передать, что они с боцманом уже собрали команду на борт и подготовили все к отплытию, потому что скоро прилив, и только что задул крепкий вест, который все свежеет, так что мы уже к вечеру могли бы швартоваться в Гамбурге.У Карфангера мгновенно улетучился весь хмель. Отсюда до Гамбурга не будет и пятидесяти миль: до вечера «Мерсвин» вполне бы мог их преодолеть.В следующее мгновение юнга обнаружил в ладони серебряный талер — награду капитана за добрую весть — и стремглав кинулся обратно доложить штурману, что капитан скоро прибудет на борт.С большим трудом Карфангеру все же удалось как можно незаметнее ускользнуть от своих почитателей, и скорым шагом он направился к гавани.Первым, кого он встретил, поднявшись на палубу «Дельфина», был хорошо одетый мужчина, который отвесил ему низкий поклон, сняв при этом шляпу, так что украшавшее её страусовое перо коснулось палубы.— Прошу простить за вторжение на ваш корабль. К сожалению, я не имел возможности испросить предварительно вашего на это согласия, однако, если позволите, я хотел бы плыть вместе с вами до Гамбурга. Я почел бы за честь путешествовать с таким знаменитым капитаном, как вы: с самого утра я только и слышу рассказы о вашей храбрости. К сожалению, тот восторженный прием, который был вам здесь оказан, лишил меня возможности своевременно представиться. Отто фон Герике, к вашим услугам.Карфангер удивленно вскинул брови и невольно отступил на шаг:— То есть как? Вы… Простите, но это невозможно. Я полагал, что вы гораздо старше.— О, вы путаете меня с моим батюшкой, — рассмеялся фон Герике.— В таком случае, прошу простить и меня. Добро пожаловать на борт «Дельфина», сударь, имя фон Герике не нуждается в рекомендациях. Ваш отец так много сделал для многострадального Магдебурга и как большой ученый, и как бургомистр. — И Карфангер пригласил гостя в свою каюту.Молодой Герике сделал знак рукой скромно одетому молодому человеку примерно одного с ним возраста, которого Карфангер поначалу принял за его слугу. Оказалось, что молодого человека зовут Петер Эркенс и что они с фон Герике дружат с детства. Их семьи жили по соседству, мальчики вместе играли в руинах сожженного Магдебурга. Часто они бегали на Эльбу купаться, и однажды Петер Эркенс спас сына бургомистра от верной гибели: тот попал в один из опасных водоворотов и уже скрылся под водой; его друг несколько раз нырял за ним, пока не ухватил за волосы и, сам выбиваясь из сил, вытащил его на берег. Узы братской дружбы связывали сына плотника с судоверфи Петера Эркенса и доктора обоих прав фон Герике.Карфангер пригласил в свою каюту и корабельного плотника. С недавних пор фон Герике-младший состоял на дипломатической службе у курфюрста Бранденбургского, в этом качестве он объездил западные владения: Клеве, Марк и Равенсберг. Имелся у него и кое-какой опыт дипломатической работы с генеральными штатами, за ростом могущества которых курфюрст следил с особым вниманием. В этот раз служебные дела привели фон Герике в Эмден и Бремен. Теперь он намеревался попасть в Гамбург, чтобы оказать помощь в делах бранденбургскому посланнику, у которого в последнее время неважно обстояло со здоровьем.Карфангер внимательно слушал молодого дипломата, хотя выпитое недавно вино не давало сосредоточиться и следить за ходом мыслей гостя. Лишь когда фон Герике попутно посетовал на то, что ему ни в Эмдене, ни в Бремене не удалось устроить своего друга Эркенса на верфи, Карфангер встрепенулся и спросил, обращаясь к плотнику:— Отчего же вы не хотите заниматься вашим ремеслом дома, в Магдебурге? Насколько я знаю, в речных судах для плавания по Эльбе нужды не меньше, чем в морских.— Магдебург по-прежнему в упадке, — отвечал Петер Эркенс, — не у всех есть даже крыша над головой, где уж тут думать о речных судах! А в портовых городах владельцы верфей избегают нанимать мастеров со стороны.— А вы никогда не пытались наняться на судно корабельным плотником?— Да, конечно, но для этого необходимо по меньшей мере три года проплавать матросом, иначе никакой шкипер не захочет взять вас даже простым корабельным плотником, не говоря уже о старшем — ведь это какникак офицерский чин. Не идти же мне, мастеру, снова в ученики или подмастерья!— А если я предложил бы вам место на моем судне?— Сударь!.. Неужели вы говорите всерьез?Тут вошел Ян Янсен, и беседа прервалась. Штурман доложил, что корабли готовы к отплытию.— Очень хорошо, штурман. Теперь послушайте меня. Этого человека зовут Петер Эркенс, с сегодняшнего дня он нанят мною старшим корабельным плотником. Будьте ему хорошим товарищем. А вы, Петер Эркенс, извольте выполнять распоряжения штурмана Янсена, моего первого заместителя, с таким же усердием, как и мои собственные. Об остальном поговорим в Гамбурге. — С этими словами он протянул Петеру Эркенсу руку, и тот порывисто пожал её.— Вот это быстрое решение! — с восторгом воскликнул молодой фон Герике. Этим решительным поступком гамбургский капитан окончательно завоевал расположение бранденбургского посланника.Они вышли на палубу флейта и поднялись на полуют. Отсюда фон Герике мог наблюдать за сноровистыми действиями команды. Капитан осторожно вел корабль по узкому фарватеру, обходя многочисленные мели. Лишь изредка им навстречу попадались небольшие суда: прилив все ещё набирал силу.Когда они на закате солнца проплывали мимо Штаде, Карфангер, не оборачиваясь, махнул рукой в сторону города:— Неплохой порт, к тому же на добрых двадцать миль ближе к морю, чем Гамбург. Они здесь держат хорошую китобойную флотилию, да и торговый флот не из худших: их корабли ходят даже к берегам Африки. Господа шведы в сорок восьмом году очень хорошо знали, зачем присваивают себе этот кусок бременской земли. Н-да… вот и получается, что между Ритцебюттелем и Гамбургом не осталось и пяди немецкой земли, у империи фактически нет владений на побережье.— Вас это сильно тревожит, капитан? — спросил фон Герике.— Не радоваться же мне, в самом деле. Подумайте хорошенько: ведь датчане под Глюкштадтом или Альтоной и шведы здесь, под Штаде, могут в любой момент запереть вход в устье Эльбы. И Бремен не в лучшем положении: там шведы перекрыли устье Везера крепостью Карлсбург.— Но у вас же есть мирные договоры и с Данией, и со Швецией?— Да, если их можно так называть. Легко может показаться, что они соответствуют своему названию, — возразил Карфангер, — однако не весьма приятно ощущать чужие пальцы на собственном горле, даже если они его не сдавливают.— Но позвольте, разве датчане вас тоже беспокоят? Разве король Максимилиан не объявил в тысяча пятьсот десятом году Гамбург имперским городом, чтобы оградить его от притязаний датского короля?— Мало толку быть имперским городом в такой империи. Если разобраться, за нами нет никакой реальной силы.Несколько минут они молчали. Фон Герике думал о намерениях курфюрста также обосноваться на побережье Северного моря. Хотя Бранденбург после недавнего завоевания Восточной Померании и получил выход к Балтийскому морю, все же ему было мало проку от крошечного кольбергского порта, так как в Штеттине, возле устья Одера, тоже хозяйничали шведы. Чтобы всерьез строить планы относительно создания сильного флота, надо было бы по меньшей мере иметь Штеттин, Штральзунд и остров Рюген, а кроме того, хотя бы один порт на Северном море.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45