В это время к нему в покои вошел вазир. Он низким поклоном приветствовал султана и, когда Махмуд дал ему знак, сел против своего повелителя на мягком ковре. Султан, не оставляя ручного зеркала, спросил вазира:
– А знаешь ли ты, о чем я сейчас думаю?
– Владыка лучше знает, – ответил, низко кланяясь, вазир.
– Я думаю о том, что лицо мое некрасиво, и опасаюсь, что из-за этого люди не любят меня. Мне кажется, что подданные любят, чтобы их повелитель был красив.
– О султан, повелитель мира, как можешь ты так думать? В твоем лице столько благородства! К тому же тебя украшает справедливость. Я думаю, что каждое доброе дело, сделанное тобой, способствует твоей славе, заставляет людей поклоняться тебе. Как мудро ты разрешил загадку с зеленым кошелем!
– Меня позабавила эта история, – усмехнулся Махмуд. – Когда пришел ко мне пострадавший и рассказал о том, как бесчестен городской судья, я не сразу ему поверил. А потом подумал: «Допустимо ли, чтобы городской судья позорил честь моей державы вот этаким мелким воровством!»

И султан Махмуд, будучи в добром настроении, соблаговолил рассказать вазиру историю с похищением золотых динаров. Вазир знал о ней, но из подобострастия стал слушать с величайшим вниманием.
– Несколько дней назад ко мне пришел человек, недавно вернувшийся из Индии. Это был богатый купец. Отправляясь по торговым делам, он увез с собой почти все свое состояние и оставил перед отъездом на хранение у городского судьи две тысячи золотых динаров. Деньги были зашиты в зеленом кошеле и запечатаны.
Завершив торговые дела в Индии, купец возвращался домой. А в дороге случилась беда – напали разбойники из кочевников и разграбили караван. Вернувшись домой без единого динара, купец поспешил к городскому судье за своим кошелем. Судья вернул ему кошель с печатями таким, каким он был и прежде. А когда купец, придя домой, раскрыл свой кошель, он обомлел – вместо золотых динаров там лежали медные дирхемы. Он тотчас же вернулся к судье и закричал: «Что ты сделал со мной, бесчестный человек! Я дал тебе на хранение кошель с золотом, а ты возвращаешь мне медные монеты!» – «Напрасны твои вопли, клеветник! – закричал судья. – Ты принес мне закрытый кошель, и на нем была печать. Таким ты и получил его обратно. Что же ты позоришь меня?»
И вот, когда пострадавший пришел ко мне, – продолжал, смеясь, султан Махмуд, – я пообещал помочь ему. Кошель, который он показал мне, нигде не имел каких-либо следов, которые бы показали, что он был вскрыт. Однако его можно было распороть, а потом, заменив монеты, искусно заштопать. Если городской судья обманул человека, то иначе и быть не могло. Но это надо было доказать.
– Насколько я понимаю, мой повелитель, ты сумел это доказать, – промолвил с поклоном вазир.
– Ну вот, послушай. В моей опочивальне есть драгоценное златотканое покрывало. Я разрезал его в нескольких местах, а затем, сказав своему человеку, который охраняет опочивальню, что уезжаю на охоту на несколько дней, покинул дворец. Мой человек, весьма честный и преданный мне, испугался. Он побоялся, как бы я его не заподозрил. За такие проделки можно и головы лишиться. Ведь никто, кроме него, не имел права войти в опочивальню. Чтобы избежать беды, старик стал искать самого искусного штопальщика, и тот так заштопал покрывало, что на нем не осталось никаких следов порчи. Когда я вернулся с охоты, я прежде всего посмотрел на расшитое покрывало и спросил своего служителя, кто его исправил.
«О господин! – воскликнул несчастный. – Это покрывало никогда не было разорвано».
«Дурак! – говорю. – Не бойся. Я разрезал. Мне хотелось узнать, есть ли у нас такой искусный штопальщик».
И он привел мне штопальщика – старика, дрожащего от страха. Он ждал кары и сам не знал, за что. У старика я узнал, что искуснее его никто не делает таких штопок и что ему был доставлен зеленый кошель, который он сумел заделать. Тут были вызваны судья и обманутый купец. Ну вот, говорю судье:
«Я дал тебе судейство, вручил тебе имущество и кровь мусульман, считая тебя человеком старым и ученым. А ведь в моей стране имеется две тысячи людей более ученых, чем ты, и они пропадают в безвестности. Допустимо ли, чтобы ты совершал вероломство, нарушал оказанное доверие, захватывал достояние мусульман?»
Когда я вытащил кошель, судья так задрожал от страха, что не мог вымолвить и слова.
«Возьмите, – говорю, – этого пса и смотрите за ним, пусть он сей час же отдаст деньги этому человеку, а не то отрублю ему голову».
Полумертвого судью увели, поместили в караульню и потребовали денег. Судья велел позвать своего управляющего и отдать две тысячи динаров купцу. На другой день, когда я снова разбирал жалобы, я при всем народе рассказал о вероломстве судьи и приказал повесить его вверх ногами на зубце дворцовой стены. Но тут вельможи вступились, и судья, откупившись пятьюдесятью тысячами динаров, сохранил себе жизнь. С должности он был смещен.
– Владыка! – воскликнул вазир, польщенный доверием султана. – Разве человек, которому ты вернул кошель с золотыми динарами, не будет способствовать твоей славе?
– Рабы аллаха, мы должны всегда помнить о справедливости. Судья должен был бы кровью заплатить за свое стяжательство. Мы оставили ему жизнь лишь потому, что Газне нужно много динаров для процветания и расширения ее пределов. Как говорит мудрец: «Пепел падает на голову того, кто его бросает вверх». Так сделал судья, которому я доверял. Однако мы должны бороться с воровством и стяжательством, а в этом нам поможет только чистота веры. – Махмуд нахмурился, и вазир увидел, как щелки хитрых глаз загорелись злыми огнями. – Всякая ересь так же противна аллаху, как неверные. Я должен знать, что вокруг нашей прекрасной Газны и далеко за ее пределами больше нет карматов. Все ли сделано, что обещал самаркандский хан?
Вазир, отлично знающий, как быстро меняется настроение Махмуда и как расположение владыки мгновенно переходит в гнев и ярость, вскочил и, низко склонившись перед Махмудом, сообщил последние вести: войско, посланное правителем Самарканда, очистило земли от карматов и всякой ереси. Многие преданы мечу, а иные изгнаны из своих селений и волею аллаха будут воздвигать мечети до скончания своих дней.
* * *
Якуб был далеко от дворца султана Махмуда, но он своими глазами видел, что сказанное вазиром истина. Многие землепашцы и ремесленники были преданы мечу, но еще больше невинных людей, обвиненных в принадлежности к секте карматов, были угнаны в города на тяжкие работы. Однако куда же девалась семья Ибрагима? Возможно ли, что… Нет, нет, их не могли убить. Ведь Ибрагим не был карматом, он только помог как-то несчастным в беде и был оклеветан. И сколько же лет он будет расплачиваться за свое благородство?
Много дней провели они в горах, Якуб и старый Абдулла. Они шли из селения в селение и расспрашивали добрых людей о семье Ибрагима.
Якуб в отчаянии укорял себя в том, что не увез Гюльсору в тот день, когда они простились под цветущей яблоней. Абдулла сожалел о другом. Он почему-то никогда не поинтересовался спросить у Ибрагима, где живут его замужние дочери. Он не знал о них ничего, так же как не знал и о судьбе племянниц, которые были искусными ткачихами. В те дни в Ведаре, когда все еще было мирно и хорошо, племянницы любили петь веселые песни, а по вечерам нередко устраивали пляски. Абдулла много раз видел их во время своих приездов. Вот теперь они помогли бы, но где они?


Как-то холодной осенней ночью, после проливных дождей, когда Якуб и Абдулла, продрогшие и голодные, стали раскладывать костер, старику стало как-то особенно жалко молодого хозяина. Он искренне желал ему счастья и был удручен тем, что это счастье ускользало от хорошего человека. Ведь старый Абдулла давно уже мечтал о том радостном дне, когда Якуб увидит красавицу Гюльсору и возьмет ее в жены. Старик был убежден, что иначе и быть не может. Он хотел, чтобы сирота, узнавшая так много горя и страданий, увидела наконец светлые дни. А Якуб – он должен быть вознагражден за свой благородный поступок. Кто бы спас этих сирот от рабства? Ему вспоминались те дни в Багдаде, когда все мысли, все желания Якуба сводились лишь к тому, чтобы спасти безвестную женщину из кочевого пастушеского племени, сохранить ей жизнь и вернуть в родные края. Он вспомнил лекарей, которых Якуб приводил в караван-сарай, вспомнил и то, с какой щедростью молодой человек расплачивался за целебные травы и за добрый совет врачевателя.
– Согрейся у огня, поешь и не теряй надежды, – говорил старик Якубу. – Завтра будет хороший день. Ветер разогнал тучи. И наши тучи развеются. Видишь – в небе показались звезды. Я бы на твоем месте вернулся в город и заказал хороший гороскоп. Не говори мне, Якуб, что звездочеты врали. От них большая польза. Вот сейчас, глядя на звезды, можно было бы узнать, что ждет тебя. А ты не веришь. Я помню, как ты поссорился с нашим старым цирюльником. Да пошлет ему аллах здоровье и благополучие! Он всегда умел предсказывать нам добрый путь с караваном.
Якуб молча слушал старика. Ему было очень горько, и сейчас он бы не отказался от гороскопа. Пусть Абу-Райхан не верит, но, когда владыка просит его составить гороскоп, он и сам это делает. В трудную минуту гороскоп нужен, даже если по науке это и не так. Хотелось бы узнать, найдет ли он Гюльсору. С тех пор как злые силы разлучили их, она стала ему еще дороже. И почему это правитель Самарканда угоняет из своих селений карматов? Почему он угождает султану Махмуду? Из страха? Или подобострастия? Одно ясно: султан Махмуд виновник несчастий. Все зло идет от жестокого и коварного повелителя! Это он потребовал разорить мирные селения, и, угождая ему, владетели соседних земель проливают кровь. Они так же безжалостны, как их великий сосед. У султана одна мысль: угодить аллаху, попасть в рай. Но разве может попасть в рай кровопийца, проливший реки крови?
Якуб смотрел в светлеющее небо, где гасли звезды, и ему казалось, что он видит дорогу, ведущую в рай. Она простерлась над адом. И по этой дороге, шириной с лезвие ножа, медленно, с трудом передвигается узкоглазый желтолицый султан. Ноги у него дрожат. Он озирается то вправо, то влево, но боится глянуть вниз, где разверзлась бездна ада. Там вопят грешники, которым уготованы вечные муки.
– Такую же бездну он разверз вокруг себя на земле… Но сам угодит в нее в свой смертный час!
Якуб сказал это громко, но Абдулла не слышал его. Греясь у костра, старик думал о своем молодом хозяине, которого любил, как сына. Абдулла всячески внушал себе, что все обойдется и Якуб встретит Гюльсору. Сейчас старика тревожило другое: он думал о судьбе Якуба. Прежде он радовался за него и верил, что юноша достигнет вершины желаемого – станет ученым. Потом ему казалось, что Якуб уже всего достиг и уже может затмить многих мудрецов и шейхов Бухары. И в душе он гордился им так же, как гордился сыном Мухаммад. Он видел, как Якуб упрям и настойчив. Как отказывал себе во многих радостях жизни, не позволял себе веселья. И вот теперь все, что он обрел, он будет отдавать султану Махмуду. Разве это справедливо? Разве не владыка Газны превратил в пожарища селения бедных людей, которых кто-то назвал карматами? Из страха перед ним то же самое стали делать повсюду – на землях Бухары, Самарканда и Нишапура. Вот вернется Якуб ко двору султана и станет вместе со своим устодом трудиться во славу правителя Газны. Разве это дело? Якуб молод, не понимает этого. Кто может видеть правду лучше старого человека?.. Старик решился все сказать Якубу.
– У меня к тебе дело, сынок. Куда ты вернешься, когда мы найдем Гюльсору? Куда ты направишь свой путь? Ты вместе со своим устодом по-прежнему будешь служить Махмуду Газневидскому?
– Разве в моей воле выбирать хозяина?..
– А я бы не стал служить убийце и грабителю. Ты подумай, сынок. Я говорю тебе от чистого сердца. Мне нечего терять. Уже близок час, когда аллах призовет меня к себе, а ты еще молод. Я бы хотел, чтобы ты шел по пути праведника.
Морщинистое, почти совсем черное лицо Абдуллы еще больше сморщилось, скривилось, а щелки глаз закрылись, словно слабый, едва заметный рассвет раздражал его.
Якубу вдруг показалось, что старик всхлипнул, и он подумал, что Абдулла, наверно, так же одинок, как и он сейчас. Но, пожалуй, старику еще хуже – рядом с ним нет книг, нет устода и нет надежды встретить Гюльсору. Якуб поднялся, подошел к старику и, тронув его костлявое плечо, сказал:
– Может быть, ты и прав, старик. Надо подумать над этим. Живя рядом с Абу-Райханом, я привык думать только о науке, а все, о чем ты сказал сейчас, не приходило мне в голову. Ты хороший старик, Абдулла. Ты не один на свете. Считай меня своим сыном…
Вот уж некстати Абдулла подбросил сучья в огонь! Якуб увидел не только дрожащие руки старика, но и блеснувшие на щеках прозрачные капли.
Когда рассвело, собрались в дорогу. За горой было маленькое селение, и Якуб с Абдуллой пришли туда в час утренней молитвы. Тревожно звучал голос муэдзина, призывающий правоверных в мечеть. Когда муэдзин, покончив с намазом, засеменил в свою глиняную хижину, Якуб обратился к нему с вопросом, все ли хорошо здесь в селении, нет ли каких новостей. И тогда Якуб узнал, что единственной неожиданностью был приход небольшой группы воинов, которые гнали впереди себя неверных. Это были одни мужчины, старые и молодые. Их гнали на медный рудник. Там работают одни рабы.
– Но если туда угнали одних мужчин, то где же семья Ибрагима? Куда нам идти? – тревожился Якуб. – Как ты думаешь, Абдулла, следует ли нам отправиться на рудник или искать их здесь, в горных селениях?
– На рудник мы не опоздаем. Пойдем в селения, – предложил старик.
И они снова пошли по селениям. Заходили в дома, бродили по базарам, спрашивали людей, но так ничего и не узнали.

Уже потеряв надежду найти их, Якуб как-то остановился в одном глухом горном селении, где жили пастухи, и предложил Абдулле остаться здесь до базарного дня. Ему сказали, что в базарный день, раз в неделю, сюда съезжаются люди из окрестных селений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33