В другой раз, когда в одном старом бараке случилась авария с электричеством, Лилиан отправившаяся впотьмах на поиски туалета, чуть не уселась прямо на колени восседавшего там санитара. А еще этот ужасный случай, когда их по ошибке бомбила собственная авиация и они спасли жизнь только благодаря тому, что залезли в выгребную яму, откуда выбрались покрытые нечистотами, и их рвало от отвращения и страха. И еще полсотни других историй с мельчайшими подробностями про то, как они по причине усталости и растерянности попадали в забавные переделки, теперь заставлявшие их смеяться до слез.
– Ну расскажи, – просила Гармония, заранее предвкушая удовольствие.
Обычно это происходило под утро, когда, довольно-таки регулярно и не совсем понятно почему в работе наступала передышка; тогда все собирались вокруг кофейника и рассказывали истории, где Вальтеру и Лилиан доставались комичные роли: ему – Чарли Чаплина, ей – простодушной героини комиксов Бекассины.
Сейчас разговор зашел о ногах, что стало самой насущной темой дня. Полиак объяснял сложности кровообращения в нижних конечностях и по своему обыкновению немного впал в патетику. Давид, увлеченный едой, время от времени ронял одну-две короткие фразы. Главврач постучал ножом по стакану, чтобы добиться тишины. Прозвучало несколько шутливых «ахов» и «охов», но все же довольно быстро воцарилась тишина. Полковник медицинской службы Аберас встал и сказал, возвысив голос:
– Поскольку я оказался здесь, считаю необходимым пояснить распоряжение, которое по моему указанию вывесили на доску объявлений. Некоторые из вас, причем даже некоторые женщины, употребляют свои часы досуга (весьма, надо признать, редкие) на то, чтобы упражняться в стрельбе, используя брошенное оружие, которого сейчас немало разбросано по полям. Причем, мне известно, по каким… нелепым целям вы стреляете.
Тут он сделал паузу, чтобы дать возможность присутствующим оценить намек и посмеяться. С недавних пор в моду, меняющуюся, как у лицеистов, которые в перерывах между уроками играют каждый год во что-нибудь другое, вошло новое развлечение. Оно состояло в том, что к веткам деревьев привязывались надутые, как мячи, презервативы и потом их расстреливали из винтовок, а то и из пулемета. Не исключено, что в этом жесте отразился более или менее сознательный протест против интендантской службы, которая, не обращая внимания на то, что большинство ее подопечных были обречены на воздержание, упорно выдавала каждому мужчине по две дюжины этих аксессуаров в неделю.
– Не надо смеяться, – продолжал полковник. – Эти игры опасны. Прежде всего для вас самих, поскольку вы неосторожно берете в руки оружие, с которым или совсем не знакомы, или знакомы поверхностно, не говоря уже о минах, гранатах и взрывателях, которых больше чем достаточно. Они представляют опасность не только для вас, но и для ваших товарищей, что вам хорошо известно, поскольку два дня назад прямо здесь, на территории лагеря, одному из наших санитаров прострелило руку шальной пулей, прилетевшей не с поля боя, а как раз с одного из таких вот лесных стрельбищ. Стало быть, я запрещаю вам играть в эти игры и буду решительно за них наказывать. А поскольку мы в данный момент говорим о безопасности, то я имею сведения из очень надежного источника, проверенного драматическими событиями, которые развернулись совсем рядом с нами, что небольшие группы противника, рассеянные в результате боев, прячутся в лесах, надеясь пробраться к своим. Эти скрывающиеся от преследования люди без колебания убьют всякого, кто их обнаружит. Советую вам выбирать для ваших прогулок не слишком дальние маршруты. Держитесь вблизи места расположения войск. Наша армия занимает большую территорию, но отнюдь не всю.
Это объявление заставило присутствующих задуматься. Окружающая местность была красива; люди не без удовольствия стирали в ручьях белье, обретая время от времени среди маков утраченное ощущение прелести летних дней; но ни у кого не было желания встретиться лицом к лицу с противником, известным главным образом по нанесенным им ранам или же благодаря тем ранам, которые наносили ему самому, из-за чего он представал перед ними безоружным и в горизонтальном положении. А тем временем полковник, чтобы заключить свою речь, добавил еще фразу:
– Вам нужно остерегаться всего, особенно горца.
Слово это прозвучало в недоуменной тишине. Некоторые подумали, что следует опасаться появления каких-нибудь диверсантов, парашютистов, возможно, выдающих себя за местных жителей. Однако сомнения тут же были рассеяны, возможность ошибки исключалась. Речь шла о горце – невинной траве, распространенной в тех местах. Аберас тут же уточнил:
– Мы недостаточно бдительно относимся к растениям. Если я сказал о горце, то точно так же мог бы назвать вместо него и кипрей, и папоротник, и камелию.
Последние две фразы вызвали у присутствующих ощущение неловкости, и все потупили взгляд. Только Полиак прошептал, обращаясь к ближайшим соседям: "Ну вот, опять крыша поехала". И тут же пожалел, что не промолчал. Безудержный смех овладел вначале толстушкой Аллари, незаменимой Джейн Аллари, первой медсестрой из смены Вальтера. Она прыснула, прикрывшись салфеткой, ее примеру тут же последовали Лилиан и Гармония. Чтобы избежать худшего, Полиак вежливо повернулся к Аберасу и очень спокойно сказал:
– Вы забыли, господин полковник, про дикую гвоздику и скромную фиалку.
– Спасибо, Полиак. Вы прекрасно поняли мою мысль. За самым скромным может скрываться самый дикий.
Откровенный смех открыто зазвучал за всеми столиками, но ощущение неловкости окончательно не исчезло.
– В жизни еще ничего подобного не слышал, – произнес сквозь зубы Давид.
Склонный по натуре все воспринимать серьезно, он отказывался понимать, как можно расположенное менее чем в десяти километрах от передовой хирургическое подразделение первостепенной важности оставлять под командованием психически не совсем здорового человека.
– Наверно, я недостаточно наблюдателен, – пробормотал Костелло, – но мне никак не удается вспомнить, в какой именно момент он начал свихиваться. Когда? Два месяца назад, три месяца?
– Полностью здоровым он никогда не был, если хочешь знать мое мнение, – сказал Вальтер. – Плохо от этого прежде всего ему самому. Что же касается остального… Единственное, что от него требуется, так это подписывать бумаги, которые ему приносят. Давида случившееся расстроило.
– Нужно бы все же что-нибудь сделать, хотя бы ради него самого.
– Фонда этим занимается, – сказал Вальтер. – Можешь не сомневаться, что соответствующий рапорт уже послан и находится в нужных руках.
У него тоже не было настроения шутить. Мысль о психической болезни его ужасала. Когда он был переутомлен, ему случалось обнаруживать, что его собственные мысли приобретают какую-то необычную окраску. Вполне объяснимо при его своеобразной профессии, профессии врачевателя умирающих людей, и немыслимом ритме работы, но все же это давало ему повод для беспокойства. Поскольку справа от него снова раздался смех, он почувствовал раздражение и накинулся на Джейн, хотя очень уважал ее.
– Поберегите свои силы. Возможностей повеселиться у нас сейчас будет хоть отбавляй.
– Что с тобой? – спросила Гармония.
– Ничего. Кстати, это относится и к тебе тоже. Я считаю, что мы уже достаточно посмеялись.
Полиак кивком одобрил порицание. Лично он считал, что фамильярность с медсестрами вносит в жизнь элемент беспорядка. Со своей командой он обращался с холодной и немного манерной вежливостью, что укрепляло у всего персонала чувство иерархии. Кончая разделывать медленными и точными движениями куриную ножку, он спросил Давида:
– У тебя сегодня еще кто будет, кроме Костелло?
– В том-то и дело, что никого. Второго моего ассистента Фонда поставил на сортировку.
– А вдруг что-нибудь очень сложное, какой-нибудь очень тяжелый случай из тех, что время от времени нам любит подбрасывать война?
– Возьму в качестве второго ассистента Лилиан. Без операционной сестры я сумею обойтись. Или попрошу помочь Вальтера, если он на время сможет оставить свою реанимационную на медсестер.
– Я могу это довольно часто, – отозвался Вальтер. – У Джейн и Гармонии накопился вполне достаточный опыт. Они умеют делать ничуть не меньше, чем я.
– Не скромничайте, мой дорогой, – сказал Полиак, поворачивая свой поднос, чтобы приступить к рисовому пирожному. – Ваша работа, конечно, не слишком разнообразна, но она требует хорошего клинического чутья, именно вашего чутья.
– Да ладно! Обычная рутина. Я как служащий на бензоколонке. Только вместо горючего отпускаю кровь, или плазму, или физиологический раствор.
Он бросил быстрый взгляд направо и уже громко продолжил:
– А что касается клинического чутья и оценки действительного состояния раненого, то, уверяю вас, мои медсестры справляются с этим прекрасно.
– Мы счастливы слышать это, месье, – сказала Джейн, которая после выговора притихла, в отличие от Лилиан и Гармонии, продолжавших болтать.
Вальтер пожал плечами.
– Не надо, не надо, Джейн, вы прекрасно знаете, как я к вам отношусь. Поэтому не сердитесь за то, что я сейчас вспылил.
– Кажется, вам с Давидом приходилось работать вместе? – спросил Полиак.
– Ну еще бы, – отозвался Давид. – Мы побывали вместе в таких переплетах.
Они с Вальтером вспомнили то время, когда работали в одной команде в тыловом госпитале.
– А ты помнишь ту бедренную артерию? Я вряд ли когда ее забуду.
Давид стал рассказывать эту историю Полиаку, который кончил есть и закурил сигарету.
– Представляешь, этот негодник шьет себе и шьет своей кривой иглой, словно перед ним не человек лежит, а какой-то кусок войлока. Так уверенно, прямо чересчур уверенно. Я ему раз говорю: осторожнее, два говорю: осторожнее, рядом проходит бедренная кость! И на четвертом шве это случилось. Кровь хлещет струей. Невероятно обильное кровотечение.
– Ну и чем все закончилось? – спросил Полиак, страшно любивший рассказы о хирургических драмах.
– Еле-еле выкрутились. Мне удалось наложить шов, когда я уже ни на что не надеялся.
– Да, – сказал Вальтер, – пришлось нам поволноваться в тот день.
– Это хорошо, – заключил, вставая, Полиак. – Когда однажды сделаешь глупость, обретаешь уверенность, что в другой раз ее не повторишь. Ну, господа, я полагаю, нам пора.
Люди за соседними столиками тоже поднимались. Они выходили со двора фермы небольшими группами. В гуще деревьев уже стояла ночная тьма, но на тропинке сухая трава слегка отражала свет неба. Хорошо освещенный госпиталь на хлебном поле, и прожектора, направленные на крыши палаток, на белые полотнища с красными крестами, а в главной аллее – зажженные фары санитарных машин – все это напоминало какой-то праздник или ярмарку. Посреди аллеи три соединенные между собой просторные палатки образовывали зал сортировки, одновременно выполняя функцию главного входа для хирургических служб. Два операционных блока из разборных деревянных щитов с настилом с помощью брезентового туннеля соединялись с одной стороны с сортировкой, а с другой – со службой реанимации, простой продолговатой палаткой, где в два ряда, по шесть с каждой стороны от прохода, стояли койки, пронумерованные от первой до двенадцатой, а в глубине находилась отгороженная ширмой ниша, заменявшая кабинет.
Заступавшие на дежурство врачи и медсестры прошли через загроможденное носилками приемное отделение и в туннеле разделились.
– Я попрошу позвать тебя, если ты мне понадобишься, – сказал Давид Вальтеру.
А Полиак махнул на прощание рукой:
– Ну ладно, до скорого.
Вальтер вслед за двумя медсестрами вошел в свой блок и направился прямо к Грину, который регулировал капельницу у ампулы с плазмой.
– Все в порядке?
– Если можно так выразиться.
– Пояснишь?
– Сию минуту.
Грин в последний раз проверил, хорошо ли сидит в вене раненого троакар, потом, вытерев о халат испачканные кровью пальцы, взял Вальтера под руку, отвел его в угол палатки и вполголоса описал ситуацию.
– Так вот. Пока все без особой сумятицы. Второго нужно убрать. Только что умер.
Он показал подбородком на лежащую в начале ряда с четной нумерацией человеческую фигуру, укрытую с головой шерстяным одеялом цвета хаки. Затем повернулся в другую сторону.
– Подготовься к серьезным неприятностям с первым номером: проникающее ранение грудной клетки. Он под кислородом. Большая потеря крови. Давление низкое, но уже час как стабильное.
Один – исповедуясь, другой – внимая ему, они прошли вдоль нечетного ряда, вплотную к походным койкам, поскольку практически все пространство между двумя рядами было заставлено высокими плетеными корзинами, забитыми бельем и прочим имуществом; эти же корзины, накрытые белыми простынями, превращались при надобности в столы.
– Пятому запланирована ампутация. Сильный, но классический шок. По всей видимости, выдержит. Еще один источник неприятностей для тебя – это с другой стороны, восьмой – множественные осколки. Парня подобрали не сразу, потому что в ходе боя он оказался на отшибе. Ты сам увидишь: со стороны левой ляжки идет неприятный запах. Рана чревата нехорошими последствиями. Если начнет вздуваться – сразу же в операционную. Естественно, антибиотики. За десятого тебе нечего беспокоиться. Правое полушарие практически отсутствует. Полная кома. Нельзя ни прикасаться, ни транспортировать. На всякий случай, как видишь, я вливаю немного крови. Внешне он уже на том свете, но что касается боли, то тут никогда не знаешь. В случае чего – морфин, понемногу.
– Это все?
– У остальных ничего особенного. В общем, ты меня понимаешь… Не берусь утверждать, что там все хорошо, но это обычные вещи. Истории болезни найдешь на столе: они на виду.
– Пойду посмотрю, – сказал Вальтер.
Он знаком подозвал Джейн. Слушая Грина, он машинально следил взглядом за манипуляциями медсестер. Они тоже потолковали между собой с обеспокоенным видом, сдающие смену и заступающие на работу, одни, сбрасывая с себя голубые халаты, другие, надевая их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14