«Машины» совершают ошибки. Непоправимые, особенно тогда, когда, не вникнув в суть характера «трудного» подростка, в обстоятельства его жизни, они решают: «Послать в колонию для несовершеннолетних».
А может быть, надо лечить этого «трудного»? А может быть, он «трудный» именно потому, что недодали ему ласки, внимания, душевного тепла? Может быть, он совершает грубые и неразумные поступки оттого, что тоскует по человечности, по пониманию?
Людей, которых Корчак жестко назвал «машинами», подобные вопросы меньше всего волнуют. Они заняты фактами и безразличны к тому сложному подтексту, который за этими фактами скрывается.
Письмо убедило меня в том, что Филатова относится к тем педагогам, которые одними фактами не довольствуются. Она не хочет смириться с тем дурным, что открывается в воспитаннике, не хочет отдалить от себя это дурное и спровадить в колонию, в соседнюю школу или куда-нибудь еще. Она стремится выиграть бой с этим дурным, бой за прекрасное в человеке, вернее, за пробуждение этого прекрасного.
Я ответил Людмиле Петровне. Может быть, ее разочаровал мой совет, потому что мог показаться банальным. Я советовал ей оставаться такой же неравнодушной в битве за будущее «трудного» ребенка. Ведь это самое главное. В этом и мудрость людских отношений. Если бы все, кто окружает Павлика, с кем он сталкивался в своей короткой жизни: от родителей до врача-психиатра и инспектора детской комнаты милиции – видели всю сложность его психики, его характера, сложность обстоятельств его жизни и делали из этого далеко идущие выводы и практические шаги, то бой, может быть, был бы уже выигран.
К сожалению, далеко не каждый взрослый человек хочет вести этот нелегкий бой. Иногда люди, ответственные за судьбу ребенка, всеми силами стараются просто отделаться от него. Взрослого не уволят с работы без согласия на то профсоюза. «Трудных» ребят подчас, несмотря на строгий запрет, отчисляют из школ. Отчисляют в обход комиссии по делам несовершеннолетних.
Передо мной прелюбопытное письмо, адресованное начальнику одного из городских отделов внутренних дел, что недалеко от Москвы.
«Довожу до Вашего сведения, что ученик ГПТУ N 2 Поляков Николай, проживающий по ул. Кооперативной, дом 17а, ежедневно вечером и днем приходит в школу N 11 и безобразничает. Открывает классные комнаты, в которых идут занятия, выкрикивает, ломает мебель. Открывает учительские столы. На все замечания учителей и работников школы не реагирует, грубит, хамит и матерится. В январе и марте месяцах поломал штакетник у школы. 10 марта пришел с товарищами в школу, где хамил, а когда его выгнали из школы, он вместе с товарищами сломал клен в сквере школы. 7 марта Поляков явился в школу (это было в выходной день), безобразничал и на все просьбы и уговоры техслужащих школы не ушел из школы.
Учителя и родительская общественность просят Вас принять меры к подростку Полякову и оградить школу от дальнейшего посещения ее Поляковым. Дать возможность учителям и техслужащим спокойно работать вечером и в выходные дни.
Просим Вас обязать родителей возместить убытки, причиненные Поляковым школе. А именно: восстановить штакетник и зеленые насаждения в сквере школы.
Школа и родительская общественность исчерпали все воспитательные вопросы с подростком и его родителями».
Оставим в стороне безграмотность и корявость стиля этого письма, обратимся к сути.
Прежде всего возникает, мягко говоря, недоумение: что значит «исчерпали все воспитательные вопросы с подростком»?
Или существует какой-то вполне авторитетный и апробированный «вопросник» с ответами, как поступать в каждом отдельном случае?
Давайте разберемся.
«Приходит в школу вечером и днем…» Не потому ли это, что школа тянет и частица души четырнадцатилетнего мальчишки осталась в ее стенах? «Грубит, хамит…» Только ли потому, что не воспитывали дома? В школе тоже должны воспитывать. А в школе хотели работать «спокойно».
Поистине трудно верить в то, что школа и ее педагогический коллектив «исчерпали все воспитательные вопросы» (???). Требующим «возместить убытки» за поломанный штакетник хотелось бы напомнить и о том ущербе, который приносят обществу решения об отчислении «трудных» из школы.
Есть еще в наших школах иногда стремление во что бы то ни стало иметь благополучные показатели по успеваемости. Ради этой бумажной отчетности и стараются отделаться от «трудных», принося человека в жертву цифре.
Школьный отсев – важная проблема. В уголовном розыске это чувствуют особенно остро: большинство преступников – люди с низким образованием, узким кругозором и неразбуженным чувством прекрасного. Поспешное выдворение из школы и устройство «трудных» на работу на завод или на фабрику – не лучший выход. Не получив нравственной закалки в школе, такой «трудный» преобретает определенную материальную и моральную независимость. С этим надо считаться. Слишком часто такая независимость оборачивается большим злом.
Однако не нужно понимать меня так, что школа не всегда справляется с разлагающим вирусом моральной распущенности ребят. Я так упорно акцентирую внимание на недостатках школьного воспитания потому, что именно на школьные годы приходится критический возраст подростков, самый сложный в жизни период становления характера. Само формирование личности происходит в непосредственном контакте подростка с его окружением, от того, какое окружение изберет он, кто будет его наставником, зависит многое, а ведь именно в школе подросток проводит ежедневно по пять-шесть часов. Кому же, как не школе, направлять его развитие, его формирующуюся систему оценок, учить его «разумному, доброму, вечному». Мне думается, что одно из «слабых мест» школы (и об этом много уже писали!) состоит в том, что далеко не каждый учитель сочетает в себе талант предметника и воспитателя, случается, иные, вполне хорошие преподаватели видят в подростке только успевающего или не успевающего по их предмету ученика, первого поощряют и не скрывают недоброжелательства ко второму. Конечно, я не склонен защищать нерадивых учеников, я только еще раз хочу напомнить, что плохой ученик – это еще не плохой человек и оценка знаний не может становиться оценкой личности.
Ничто так не ранит в детстве и отрочестве, как незаслуженное пренебрежение, несправедливость. И если ребенку, споткнувшемуся на не всегда гладком жизненном пути, руку помощи первой не протянет школа, вооруженная богатым опытом педагогических знаний, то кто же сделает это вместо нее?
Однако – и я хотел бы особо подчеркнуть это – не стоит забывать, что при всех случаях влияние школы на подростка не первично: в первый класс он приходит уже с определенным представлением о вещах, сложившимся за семь лет жизни в семье, с родителями. Поэтому, когда мы говорим, что воспитание должно решаться общими усилиями школы и семьи, не надо забывать, что первую роль в этом процессе все-таки играет семья.
От родителей, от старших братьев и сестер маленький человек получает первые уроки жизни. Первые уроки самовоспитания.
Из отчего дома подросток приносит в школу свой нравственный багаж, заложенный в него еще в тот период, когда родительские руки направляли первые шаги, помогали удерживать равновесие.
Нравственный фундамент человека, его личность цементируется в раннем детстве, когда малыш, как говорят в народе, «лежит еще поперек лавки». Эта народная мудрость целиком подтверждается выводами современной науки. Начало становления «трудных» чаще всего относится не к пятому-шестому классу, а к пятому-шестому годам жизни, когда бурно формируется эмоциональная и душевная настроенность.
Ребята судят о ценности и значимости жизненных поступков, они определяют идеалы и ориентиры прежде всего по образу жизни и взглядам родителей. Я знаю десятки семей, где добро всегда порождало добро, где чистота и искренность человеческих дел порождают у детей такую же ответную реакцию.
Родители воспитывают в детях не только чувство собственного достоинства, но и естественную необходимость требовать от себя и своих поступков нравственной чистоты. Но если подросток оказывается в плену «семейной пропаганды», в которой преобладают грубость, ханжество, аморальность, примеры и поступки старших становятся губительными для детей.
«Я ненавижу своих родителей. Они противны мне», – пишет двенадцатилетний мальчишка. «Устройте меня на работу, только с общежитием. Я не могу больше находиться с родителями-пьяницами», – пишет другой подросток.
Дети, даже с неокрепшим сознанием, остро чувствуют опасность, которую порой вносят в их судьбу некоторые родители, и по-своему начинают бороться за свою будущую жизнь.
Начальник Московского детского приемника-распределителя Зинаида Сергеевна Олейникова, серьезная, самоотверженная женщина, любящая чужих детей не меньше, чем своих собственных, познакомила меня с горькой судьбой десятилетнего Аркадия Дрикера из Томилина, который только в течение трех месяцев пять раз побывал в Даниловском приемнике. Бежит из дома: отец и мать пьют. Рассказывала о московских ребятах Кудрявцевых – Свете, Ире и Юре – с Соколиной горы. Они не могут видеть мать, которая пропивает все со своими «ухажерами».
Побывайте в милиции или в суде – и вы узнаете истинные причины и глубину трагедий некоторых «трудных» ребят.
На скамье подсудимых вместе с ними невольно видишь и тех взрослых, которые обязаны нести ответственность за их воспитание. Это подчас и добропорядочный папаша, наливающий стакан вина несовершеннолетнему сыну, и мастер, делающий приписки в нарядах, и мать, покупающая билеты дочери в кино на два сеанса: сегодня она принимает поклонника…
Как-то поздней осенью во дворе одного из московских домов работники милиции подобрали четверых пьяных подростков-восьмиклассников.
В сухом милицейском протоколе значится, что «в кармане одного из доставленных обнаружен листок из ученической тетради – „меню“ вечеринки: „Три бутылки „Столичной“, три бутылки портвейна, восемь бутылок лимонада. Закуски: селедки полкило, сыра 400 г, черного хлеба 1 кг, 8 пирожных девчонкам“.
Каждый из этих ребят по случаю праздника получил по десять рублей от родителей. Купить вино в принципе родители разрешили.
Шестнадцатилетнего Станиславчука из Подмосковья родители на пасху усадили за стол и напоили. Без всякой причины, как отмечается в официальном документе, составленном по этому поводу, он в тот же вечер жестоко избил двух граждан. В итоге – суд и лишение свободы.
Рабочий Московской железной дороги Серегин из города Реутова давно уже втянул в пьянство своего несовершеннолетнего сына Александра. В ноябрьские дни отец и сын после очередной распитой бутылки угнали автомашину. Решили прокатиться с ветерком для освежения и бодрости духа. И конечно, дело кончилось судом и наказанием.
Когда родители, подающие примеры дурного, обвиняют в плохом поведении своих детей школу, комсомол, общественность, милицию, мне вспоминаются слова Л. Н. Толстого: «… как смешны требования людей курящих, пьющих, объедающихся, не работающих и превращающих ночь в день о том, чтоб доктор сделал их здоровыми, несмотря на их нездоровый образ жизни, так же смешны требования людей научить их, как, продолжая вести жизнь ненравственную, можно было бы дать нравственное воспитание детям».
Вопрос о «трудных» детях постоянно связан с вопросом о «трудных» взрослых, «неблагополучных» семьях с их искаженной моралью и недостойным образом жизни. Какие же меры воздействия могут быстро исправить «неблагополучных» родителей? Штрафы? Уведомление по месту работы? Товарищеские суды?.. Конечно, и от степени разумного воздействия общественности, административных органов зависит, как скоро исчезнут «неблагополучные» семьи.
Но вот как быть с детьми, живущими в таких семьях? Искать ответа лишь в расширении мер административной или иной ответственности родителей – решение задачи наполовину. От штрафа или суда ни отец, ни мать не станут более разумными и заботливыми воспитателями.
Говоря об ответственности родителей, нельзя забывать и о помощи им. В наш сложный век, требующий от людей широты кругозора и больших познаний, каждый сочтет абсурдным предложение допускать к работе на станке без практики и экзаменов, разрешать езду на автомашине без водительских прав. Но можно ли наиболее ответственные задачи жизни, такие, как воспитание ребенка, решать без достаточной подготовки? Лекции, семинары, консультации, организуемые детскими комнатами милиции, учебными и медицинскими учреждениями, чаще рассчитаны на активистов и общественников и реже на «неблагополучных» родителей.
Не будет ошибкой утверждение: если справедливы требования о повышении ответственности родителей за воспитание детей, то справедливы и предложения о помощи родителям в овладении искусством такого воспитания.
И наконец вопрос, требующий, как мне кажется, тщательного рассмотрения – печальное разобщение педагогической и врачебной мысли. Дело в том, что «трудный» подросток – это подчас больной ребенок, страдающий неврозами, повышенной возбудимостью, имеющий открытые или скрытые физические недостатки. Поэтому не всегда верно расценивать отклонения подростка от норм обычного поведения как проявление непослушания или сложности характера. Иногда просто-напросто требуется умное и своевременное лечение. Здесь полезно не забывать известную формулу великого педагога К. Д. Ушинского: «Если педагогика хочет воспитывать человека во всех отношениях, то она должна прежде всего знать его тоже во всех отношениях». А достигнуть этого педагогика может лишь в содружестве с медициной. Наукой накоплен бесценный опыт знаний о детях, страдающих патологией поведения.
Следует, по-видимому, с большим вниманием отнестись к мысли, высказанной в последнее время на страницах печати видными учеными и писателями, о том, что наряду со школами для детей с различными дефектами надо открывать школы и для детей с легкими отклонениями в психике, с особо возбудимой нервной системой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13