– Когда ты напишешь нотариусу по поводу земельного участка?
Именно этот вопрос он задавал и себе самому. Чтобы оформить наследство, ему потребуется свидетельство о смерти. Он не мог его затребовать до похорон. А тут еще задержка из-за этого вскрытия.
– Вот, возьми, – сказал он, вынимая из бумажника две банкноты. – Завтра я заскочу в банк и вышлю тебе почтовый перевод до востребования. Позже получишь от меня дальнейшие указания.
Он уже рассматривал возможность повторного вылета в Рио-де-Жанейро, после того, как он заверит справку. А деньги, если понадобится, он займет у Робера, который ему не откажет.
Прививку Раймонде делал в Париже один судебный врач. В районном комиссариате, где наверняка и слыхом не слыхивали о несчастном случае, без лишних вопросов поставят печать рядом с его подписью. Операция не представляла никакого риска. Филипп только дождется, когда инспектор Шабёй потеряет к нему всякий интерес.
К нему вновь возвращался оптимизм, и он поделился им с Раймондой:
– В конечном счете, не так уж все и драматично. Беспокойство, лишняя нервотрепка для тебя?.. Ты это быстро забудешь… Трата денег? Через три или четыре месяца мы будем богаты.
Он заключил ее в объятия, и они улыбнулись друг другу – уста к устам. Едва обозначившись, их поцелуй застыл, когда они услышали звонок в дверь.
Глава 6
Затаив дыхание, боясь пошевелиться, они оцепенело уставились друг на друга. В наступившей вдруг тишине дребезжащий звонок продолжал буравить их барабанные перепонки.
– Кто это? – выдохнула Раймонда.
– Не знаю.
– Не отвечай.
Они разговаривали, почти беззвучно шевеля губами.
– Это сложно, с улицы виден свет.
– Ну и что?
– А вдруг это инспектор? Возбуждать его любопытство не в моих интересах… Тем более что он может потом установить за домом наблюдение, чтобы узнать, кто отсюда выйдет.
Звонок раздался снова. Раймонду охватила дрожь. Филипп нагнулся, сорвал с ее ног туфли на шпильках, сунул их ей в руки вместе с сумочкой и пальто.
– Быстро наверх!.. И не показывайся, что бы ни случилось.
Обезумевшая, она бесшумно скользнула по ковру, взбежала по ступенькам… На полпути остановилась, вернулась назад.
– Мой чемодан.
Она взяла его из прихожей и снова бросилась к лестнице, всем своим видом напоминая испуганную мышь. Филипп снял пиджак и засучил рукава рубашки. Он видел, как Раймонда исчезла на лестничной площадке. Звонок раздался в третий раз.
Собираясь открыть, он заметил женскую перчатку, упавшую на первую ступеньку. Он подбежал, поднял ее, засунул в карман брюк и вернулся назад, восклицая:
– Сейчас, сейчас… Иду.
Он потянул на себя дверь и очутился лицом к лицу с Люсеттой. Опять она!
– У меня не хватило духу ответить сразу, – сказал он в оправдание своей задержки.
– Я это поняла, потому и продолжала звонить. – Она вошла в прихожую. – Филипп, малыш мой…
Этот покровительственный и притворно игривый тон пышущего здоровьем человека, разговаривающего с неизлечимо больным, был раздражающе-отвратителен.
– Филипп, малыш мой, я приехала похитить вас.
– Похитить? Меня?
– Робер сказал мне, что вы отклонили его приглашение поужинать с нами. Я приехала уговорить вас. – Она дружелюбно подтолкнула его. – Я на машине. Накиньте пиджак и…
То, что могло быть лишь неприятной обязанностью, из-за присутствия Раймонды превращалось в невозможность. Он схватился за первое, что пришло ему на ум:
– Благодарю вас… Я уже поел.
– Полноте, полноте… так рано? В половине восьмого?.. Как вы не умеете лгать!
Снова этот дурашливый тон, как если бы он был малолетним ребенком или дряхлым стариком.
– Я уверена, что если заглянуть на кухню… Он преградил ей путь.
– Не стоит. Вы правы. Я еще не ужинал, но мне не хочется никуда ехать.
– Не умирать же вам здесь от истощения?
– Я уже сказал Роберу: у меня есть продукты в холодильнике.
– Мой бедный Филипп, да вы даже яйца себе сварить не сможете.
Вдруг ее осенило:
– Послушайте… Раз вы наотрез отказываетесь выезжать, знаете, что я сделаю?.. Я позвоню Роберу, скажу, чтобы он меня не ждал, и приготовлю вам ужин.
Лекарство было хуже самой болезни! Он видел, как она уже надевает передник безупречной хозяйки и внедряется в дом. Он сделал попытку вежливо отказаться:
– Вы слишком любезны, я не хочу злоупотреблять…
– Вы не злоупотребляете, вы прекрасно знаете это. Он готов был убить ее! Исчерпав все аргументы и теряя терпение, он подошел к двери и приоткрыл ее.
– Прошу вас. Я хочу остаться один… совсем один.
Лишь теперь до Люсетты дошло, что ее выпроваживают. Некоторое время она стояла ошарашенная, насупившись, словно девочка, готовая вот-вот расплакаться.
– Что ж, – выдавила она из себя, наконец, – я только хотела оказать вам услугу.
Он ее обидел, это было очевидно.
– Я уезжаю… Не буду больше отнимать у вас время. Он настежь распахнул дверь и подумал, какую любезность сказать ей на прощание:
– Я сожалею, что вам пришлось побеспокоиться. Она ответила ему разочарованной гримасой, затем, бросив сухое «до свидания», сбежала по ступенькам крыльца, не оборачиваясь. Хлопнула дверца, зажглись фары, заурчал мотор. Сообразуясь с настроением водителя, «Ланча» резко сорвалась с места.
Филипп захлопнул дверь и повернул задвижку. Раймонда, босая, спускалась по лестнице.
– О, Господи, – вздохнул Филипп, – избави меня от друзей моих!
Раймонда направилась к нему. Что-то в ней изменилось, хотя он не мог бы сказать, что именно.
– Извини, что прислушивалась, – произнесла она язвительным тоном, возвращаясь в гостиную, – но очень уж мне хотелось узнать, кому принадлежит этот прелестный женский голосок.
– Это была сестра Робера.
– Знаю. Теперь понятно, почему ты так спешил выпроводить меня.
Повеяло сценой ревности, и желая любой ценой предотвратить ее, он не заметил сарказма.
– Вот видишь, – заявил он нейтральным тоном, – я был прав. Мы не застрахованы ни от каких случайностей.
– Ну, этот визит наверняка не так уж случаен!
Ей все-таки нужна была сцена. Никакой возможности ускользнуть.
– Конечно, я назначил ей свидание, – иронично заметил он.
Теперь уже он начинал выходить из себя. Слащаво улыбаясь, Раймонда прятала когти, чтобы потом больнее царапнуть.
– Разве вы не собирались поужинать здесь вместе? Он воздел руки.
– Откуда ты это взяла?
– О! Я не слышала всего разговора, но все-таки поняла, что она собиралась приготовить ужин на кухне.
– Ну, это уже слишком!
Он в одинаковой мере взбунтовался как против невезения, так и против Раймонды.
– Если бы ты слышала все… слышала все, – отчеканил он, – ты бы знала, что Люсетта приехала за мной потому, что Робер приглашал меня на ужин, а я отказался. И не о чем больше говорить! Что же касается кухни… – В своем простодушии он поверил в эффективность ясной и четко сформулированной истины. – Что касается кухни… видя, что я не хочу никуда ехать и что я еще не поел, она предложила мне свои услуги.
Услуги! Какой удачный эвфемизм!
– Скажи еще, что она моя любовница.
– Нет, вряд ли… Но это, разумеется, не по ее вине.
Я знаю, что такое влюбленная женщина, но она… Никогда бы не подумала, что она может быть такой наглой. А теперь, когда ты овдовел…
– Я достаточно взрослый, чтобы защитить себя.
– Если только сам этого захочешь.
– Захочу, захочу… на что ты намекаешь? – Он сделал над собой усилие, чтобы успокоиться. – Полноте, дорогая, ты что же, не веришь мне больше?
Он попытался обнять ее за талию. Она выскользнула.
– Ты же сам сказал: сейчас не время для сердечных излияний. – Она поставила между ним и собой кресло. – Эта потаскушка так увивается за тобой, что, если бы меня сегодня здесь не было…
Он ее грубо одернул:
– В конце концов ты мне осточертела со своей ревностью! Нашла о чем думать. Сейчас не это главное!
– Главное для меня…
Она обошла вокруг кресла и приблизилась к нему. На лице у нее лежала печать той торжественности, которую он не раз уже видел в аналогичных обстоятельствах. Сегодня он обнаружил на нем еще и решимость, что не могло не произвести на него впечатления.
– Самое главное для меня, Филипп, это не потерять тебя. Я согласилась на все, что ты хотел… Я не думала об опасностях… – Ее голос также звучал непривычно. Он был более холодный, более резкий. – Я не хочу тебя терять… Чего бы мне это ни стоило. Теперь я знаю, какой опасности подвергаюсь, если уеду…
Филипп насторожился.
– Что это значит?
– Что я не поеду.
– В любом случае, – сказал он, отказываясь принимать ее всерьез, – будешь ли ты в Париже или Марселе, это ничего не меняет. Мы не сможем ни видеться, ни перезваниваться.
– Ты меня не понял, Филипп… – Она нацелила указательный палец на пол. – Я остаюсь здесь… в доме.
Худшего нельзя было и придумать. Она сошла с ума, совсем рехнулась, и не отдавала в этом себе отчета. Да понимала ли она вообще, какое ужасное дело они затеяли?
– Ты знаешь, к чему может нас привести неосторожность. Все полетит к черту из-за… из-за одного каприза… из-за… – Мысли путались у него в голове. Он заикался. – Представь, ты сидишь в заточении на втором этаже, боишься даже выглянуть в окно, даже подойти к нему, вздрагиваешь от каждого звонка в дверь… Это по меньшей мере неблагоразумно! Ну подумай сама.
– Я уже все обдумала: я остаюсь.
У нее был вид упрямого ребенка, глухого к любой аргументации, что раздражало даже больше, чем бунт. Его так и подмывало дать ей пощечину. Он сжал кулаки и в последний раз попытался ее образумить:
– Если бы это был вопрос нескольких дней, еще куда ни шло. Но сколько времени это продлится?
– Столько, сколько будет нужно. Без тебя я отсюда не уеду. И это не каприз…
Он уже не слушал и широкими шагами ходил взад и вперед по комнате, чтобы успокоить нервы. Ему удавалось овладевать собой лишь с помощью физических упражнений, подавляя нарастающую бурю негодования.
Произносимые Раймондой обрывки фраз эхом отдавались у него в ушах:
«Смысл моей жизни… никакого раздела… ни с кем… шлюха…»
Вдруг он резко повернулся и направился к ней:
– Ты заслуживаешь того, чтобы…
Она не моргнула, не отступила ни на сантиметр. Ничто, ни угрозы, ни мольбы не заставят ее передумать. Гневный тон сменился у него на тон почти умоляющий.
– Значит, ты хочешь все погубить?
– Мы погибнем или преуспеем вместе.
Перехватив взгляд своего собеседника, она повторила с дикой решимостью:
– Вместе, Филипп, как ты сам этого захотел!
Глава 7
Офицер полиции Грегуар зажег сигарету «Житан», чтобы перебить тошнотворный запах светлого табака, который предпочитал Шабёй, имевший скверную привычку раскуривать его в своей трубке.
Разных стажеров встречал Грегуар за тридцать лет работы в комиссариате предместья Бур-ля-Рен: симпатичных и антипатичных, способных и бездарных, порядочных парней и мерзавцев, скромников и честолюбцев. Шабёй же являлся уникальным образчиком глупости и претенциозности. Поначалу Грегуару показалось, что у молодого человека есть одна положительная черта: упорство. Однако он очень скоро понял, что это не что иное, как упрямство. Разве не упрямым и лишенным всякого здравого смысла нужно было быть, чтобы вообразить, будто в деле Сериньяна может произойти неожиданный поворот сегодня утром во время похорон?
Грегуар поднял голову. Из коридора доносилось характерное постукивание итальянских ботинок на высоком каблуке, которые носил Шабёй, чтобы казаться выше.
Шабёй вошел, раскрасневшийся, принеся с собой немного уличного холода.
– Подмораживает, – буркнул он и швырнул на свой рабочий стол черную кожаную папку для документов.
Вот еще одна из его причуд: таскать с собой эту папку, чаще всего пустую, только потому, что «это придает солидность».
– Ну? – сказал Грегуар.
– Что ну? – переспросил, насупившись, Шабёй.
– Эта инсценировка на кладбище, зачем она? Ирония не ускользнула от Шабёя, и он вдруг сделался агрессивным.
– Инсценировка? Я просто побывал на похоронах, чтобы увидеть лицо мужа… и лица его дражайших приятелей… этих Тернье. Похоже, они не очень-то оценили мое присутствие.
– Они вам это сказали?
– Эта ехидна Люсетта Тернье отпустила несколько шпилек в мой адрес. Но ничего, скоро я заткну ей пасть.
– Ее же шпильками?
Шабёй принялся яростно набивать трубку табаком. Грегуар срочно зажег очередную сигарету «Житан». Он никогда еще не курил так много, как после того, как к нему в кабинет подселили его юного коллегу.
– Чего вы, в сущности, добиваетесь? – спросил он. – Вам ведь никто не поручал расследование. Нас только попросили навести кое-какие справки… Что мы и сделали… На этом наша роль кончается, у нас полно другой работы…
– Работы пригородного комиссариата… – Шабёй презрительно выпустил струю серого дыма. – У меня другие цели.
– Да, да, я понимаю. – Грегуар усмехнулся. – Спешим, хотим немедленно откопать что-нибудь сногсшибательное, сенсационное, что сразу обеспечит продвижение по службе.
– Во всяком случае я… – Шабёй интонационно выделил «я». – Я здесь долго киснуть не собираюсь.
– Когда мне было столько, сколько сейчас вам, я рассуждал так же, – ответил Грегуар. – И уже тридцать лет, как я в Бур-ля-Рен.
Он поудобнее устроился в кресле и посмотрел на собеседника карими, умными глазами, в которых помимо раздражения читалось желание переубедить.
– Так или иначе, дело закрыто, поскольку в прокуратуре пришли к заключению, что это несчастный случай. Все свидетельские показания сходятся.
– Свидетельские показания еще не доказательство. Чувствовалось, что Шабёй, как примерный ученик, знает свой учебник наизусть. – Вот если бы имелся очевидец происшествия.
– А еще что? – Грегуар ухмыльнулся. – Если бы имелся очевидец, дорогой мой, не понадобилось бы ни следствия, ни вскрытия.
Шабёй уселся на угол стола, его правая нога болталась в пространстве, изо рта торчала трубка; поза его, надо сказать, выглядела весьма кинематографично.
– Кстати, о вскрытии! – воскликнул он. – Судмедэксперт обнаружил глубокую рану на черепе, однако при таком состоянии тела установить ее происхождение невозможно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15