За стеной чуть шелестели листьями березы, словно вздыхали, вздымая высокие плечи. Шептали во сне ивы, касаясь ветвями дремлющих трав. И только сосна бдительно топорщила иглы, озираясь свысока, не налетит ли откуда непогода. Но все было тихо.Я совсем было заснул, когда почуял незваного гостя. Сначала почуял, а не услышал, хоть и горжусь отменным слухом, но запах этого человека пришел первым. Потом уже зашипел потревоженный песок и заворчал разбуженный гравий. Он приближался, дух кислого немытого тела, старого перегара и разлагающейся плоти, стократ усиленный запах обычной человечины, пота, смрадного дыхания, мочи и грязи, невыносимый для любого дикого зверя и миллионы лет назад служивший защитой человеку от нападений хищников. Только вконец изголодавшееся животное пренебрежет таким духом и своим достоинством. Уж лучше питаться падалью, чем жрать это.Я стал, пятясь, отступать к дальней стене и был уже около оконного проема, когда бомж ввалился в облюбованный мною зал. Ввалился, бросил на земляной пол свой замызганный рваный мешок и пристроился мочиться прямо возле своей ноши. А потом, не долго думая, рухнул тут же спать. Я одним прыжком перемахнул низкий край окна и отправился в самые дальние строения искать себе место для ночлега.На утро я проснулся позже обычного, солнце уже поднялось и сушило росу на травах. Напился из ручья и пошел проверить, убрался ли уже незваный гость. Конечно, там, где он ночевал, нескоро можно будет жить снова, в этом году вряд ли, такие запахи держатся долго, а даже если и выветрятся, неприятные воспоминания у меня все равно останутся.Я долго выжидал подходящий момент, чтобы пересечь асфальтовую дорожку, и дождался, пока из-за поворота появился мужчина, правда, не молодой, но еще довольно крепкий. Я проскочил прямо у него под ногами и со спокойной душой двинулся к корпусу, оскверненному бомжом.Это будет уже четвертое место в моих владениях, в котором я долго не смогу бывать. В трех побывала смерть. Она унесла жизни старого сторожа и девушки, и пусть даже не успела забрать с собой старуху, достаточно и того, что побродила у сгоревшего автобуса. В зал, где сегодня ночевал бомж, смерть не приходила. Или… Постойте-ка, у входа в тот самый корпус я только что видел убийцу, того самого пожилого, но крепкого мужчину, который шел по дорожке. Все опять получилось! Нет-нет, мне не показалось, все точно, это он! Его согнутая фигура мелькнула и скрылась в дверном проеме.Я, даже не таясь, кинулся ко входу и увидел его в спину. Убийца двигался, как зверь, пригнувшись и принюхиваясь, выискивая жертву. Странно, но он, похоже, безошибочно шел с дорожки через всю стройку именно к этому единственному месту, где был человек.Он остановился, склонившись над смердящим изгоем, и стал шарить в своем кармане. Бомж то ли услышал его, то ли почуял близкую смерть. Я был далеко и не видел выражения его лица, когда он увидел прямо над собой убийцу, но крик, взлетевший и заметавшийся под потолком, ударяясь о стены, был наполнен настоящим живым и животным ужасом.Секунда – и все будет кончено… Но не успел убийца схватить свою жертву, как получил удар ногами в живот. Бомж извернулся, как червяк, и, не переставая орать, сбиваясь на визг, подскочил и на четвереньках рванулся к выходу. Убийца уже поднялся и в пару прыжков перекрыл жертве дорогу. Глупо, надо было набросить удавку сзади. Или у него не оказалось с собой ничего подходящего? И к чему стремиться обязательно видеть лицо? Что там видеть-то в этом лице? Бомж уже справился с первым страхом, зарычал и швырнул свой вонючий мешок в лицо нападавшему. Убийца от неожиданности отпрянул, оступился и упал навзничь. Все вмиг изменилось: теперь уже бомж навис над ним, скаля гнилые зубы. Я был уверен, что сейчас он кинется на обидчика и прикончит его. Хотя бы ради одежды, ради денег, которые, наверняка, лежат в кармане рубашки или брюк. Но бомж только торжествующе взвизгнул, подхватил свой мешок и бегом бросился прочь, чуть было не раздавив меня у входа.Несостоявшийся убийца с трудом поднялся с земли, потряс головой и потер ушибленный затылок. В глазах его уже не было ни сумасшедшей ненависти, ни одержимости, но я на всякий случай поспешил убраться с дороги.Виктор Николаевич Садовский никогда не приходил на работу так рано, как сегодня. Обычно его привозил водитель уже после девяти, в тот самый час, когда бодрые «Волги» доставляют в конторы и учреждения всех бюджетных руководителей. Руководители коммерческие на своих иномарках в свои офисы приезжают гораздо раньше, потому что это стимулирует подчиненных, а время, проводимое их подчиненными на работе – это и их, руководителей, деньги.От того, когда в университет приходят сотрудники, количество денег в кармане ректора не зависит. Их появление на рабочем месте контролирует бездушное расписание, а толпа слоняющихся по коридорам неприкаянных студентов тут же с головой выдаст отсутствие конкретного преподавателя.Сегодня Виктор Николаевич на работу приехал сам и был уверен, что никого, кроме вахтера, в половине восьмого утра в корпусе не застанет. Занятия и в учебный-то год начинаются в половине девятого, а сейчас уж сессия на исходе. Можно будет посидеть, подумать, побродить без лишних глаз по зданию, кое-что посмотреть.Не тут-то было! Корпус не то чтобы кишел сотрудниками, но жил уже довольно бурной жизнью. Первым делом прямо в фойе ректор столкнулся с преподавательницей кафедры психологии Ольгой Николаевной. Фамилию ее он не помнил, а, может, и вовсе не знал. Ольга Николаевна в застиранном черном халате размашисто мыла плиточный пол. Садовский так растерялся, что замер у входа, недоуменно глядя на женщину. У нее ведь вроде бы ученая степень имеется. И вдруг – здесь, со шваброй… Ольга Николаевна его нерешительность истолковала по-своему, приветливо улыбнулась, отжала тряпку и послала ее прямо под ноги Садовскому.– Вытирайте.– Что? – не понял он.– Так ноги, ноги вытирайте!Он старательно потоптался по тряпке и пошел наверх. На втором этаже гоняла воду по линолеуму совсем молоденькая девушка.– Здрасьте, Виктор Николаевич! – радостно выдала она.Он рассеянно ответил. Он мог поклясться, что эта девушка – аспирантка Рицмана. Или он ошибается? Да нет, вроде, не ошибается.Странно. Надо спросить Давыдова, куда подевались самые обычные уборщицы и почему полы моют преподаватели и аспиранты.Наверное, и вправду пора уходить, подумал Садовский, отпирая дверь своей приемной. В те времена, когда он еще не был ректором или когда только-только занял этот пост, он знал в университете всех, да и во внутренней его жизни разбирался гораздо лучше, чем теперь. Он немного постоял в приемной, задумчиво глядя на дверь собственного кабинета. А что, если он действительно уйдет? Не совсем, конечно, а из ректоров. Возьмет да и снимет свою кандидатуру перед самыми выборами. Дескать, дорогу молодым. Или нет, лучше все-таки по состоянию здоровья. Какая, к черту, разница. Все равно никто не поверит ни в первое, ни во второе. Все равно ясно, как день, что он просто-напросто струсил. Ну и пусть. Уйдет, как в свое время Морозов, на кафедру и будет доживать там свой преподавательский век. А с ним поступят так же, как он с Морозовым, вышвырнут в два счета, не посмотрят ни на былые заслуги, ни на возраст, ни на опыт.Из самого нижнего ящика стола вытащил ректор синюю папочку, открыл, полистал. Записи Рокотовой. Вот листок с планом организации работ по охране окружающей среды. Помнится, он улыбнулся тогда, взглянув на заголовок, и выкинул из головы. А ведь с тех пор университет уже трижды штрафовали экологические службы. Вот ведь, написано у Рокотовой про все эти лимиты и сбросы, и про питьевую воду, и про производственные помещения арендаторов. И что он вовремя не почитал? А вот на этот лист он, помнится, и смотреть не стал: предложение по передаче недостроенных объектов с баланса университета городу. Как же, хотелось корпуса отгрохать, планов было громадье, а теперь завяз с этим недостроем, ни толку, ни проку, одни проблемы. А ведь она-то предлагала меняться, городу – недострой, а университету новое здание в хорошем месте, а не здесь, у черта на куличках. И муниципалитет, помнится, был заинтересован, даже звонили оттуда, но Садовский возмутился и отказался. Эх, знать бы… Техника безопасности и охрана труда. Господи, смех и грех, ну что может случиться с сотрудниками университета, в чем их инструктировать и от чего охранять? Но вот сгорел же сторож, вот свалилась же библиотекарша со стремянки, рухнул водитель в гараже в яму… За всех взгрели его, Садовского, ректора, не обеспечившего, не предусмотревшего, не прикрывшегося вовремя инструкциями и подписями.Он продолжал перебирать и перелистывать ее записи и, наконец, наткнулся на нечто неожиданное. Это был план подготовки к перевыборам. Конечно, он тогда не обратил на этот лист внимания, выборы ведь только-только прошли, зачем же было готовиться к новым? Но вот сейчас… Виктор Николаевич читал и понимал, что сейчас уже поздно. Поздно пить боржоми, когда почки отвалились. Проводить конференции и примазываться к чужим публикациям, раз уж нет своих, продвигать к защите тех, кого он наоборот топил, давать возможность преподавателям подработать легально, чтоб не брали взятки, увольнять Давыдова и загружать Зайцева, чтоб ушел сам, – все это уже поздно делать, когда до выборов рукой подать.Неужели придется уходить? Что же делать? Ну что делать? Господи, ну пошли же ты мне какой-нибудь знак…Дверь бесшумно отворилась. На пороге появилась величественная фигура профессора Жукова. Он церемонно поклонился, не дожидаясь приглашения, прошел в кабинет и уселся в низкое кресло в углу. На соседнее указал Садовскому. Тот даже задохнулся от возмущения, и брови его поползли вверх.– Что вы себе позволяете, Павел Федорович?– Идите садитесь, Виктор Николаевич, – сказал Жуков и даже похлопал по креслу, будто собаку подзывал. – Есть разговор в ваших же интересах, не для лишних ушей.Садовский скрипнул зубами, вспомнил о грядущих выборах. Жукова он видел на своей стороне, не стоит его теперь отталкивать, можно и потом ему эту выходку припомнить. Он поднялся и нарочито медленно двинулся к креслу, к указанному креслу.– Ну?– Что-то рановато вы сегодня на работу приехали, Виктор Николаевич. С чего бы? – тихо и вкрадчиво спросил Жуков.А какое ваше собачье дело, хотелось спросить Садовскому, но он просто промолчал.– Я вот тоже сегодня раненько, – продолжал Жуков. – Люблю, знаете ли, пройтись поутру, пока не жарко. Пока маньяки спят. Вы, Виктор Николаевич, как думаете, утром ведь не так опасно?– Оставьте, Павел Федорович, – раздраженно скрипнул зубами ректор. – Вы же видите, он нападает на женщин, нам с вами вряд ли грозит опасность. Да и поймают его скоро, стройка охраняется…– Да неужели? И кем же, позвольте спросить? – Жуков аккуратно, как хрустальную, положил ногу на ногу и руки сложил на колене. – Я вот был сегодня у стройки, мимо шел. Нигде никого не видно. Хотя нет, кое-кого видел, только вряд ли это тот, о ком вы говорите, не похож он на сторожа.– Кого же вы видели?– Кого? Да вот Сомова Юрия Ивановича. А? Каково?Что – каково? И кто такой этот Сомов? Садовский хотел задать эти вопросы, но не задал, вспомнил: Сомов – тот самый преподаватель, который последним видел Галину Петровну в тот день, когда на нее напали. Неужели он хочет сказать…– Я вот что хочу сказать, – прервал его мысли Жуков, – скоро выборы. Ну я-то, разумеется, на вашей стороне, но ведь оппозиция сильна, ой как сильна! И даже вот не далее, как вчера, после ученого совета состоялся совет альтернативный.– Да знаю я и про оппозицию, и про эти их тайные вечери, – отмахнулся Садовский, а ведь не знал, не знал, что и вчера они собирались. – Я их не опасаюсь.– Да? И напрасно. Вы знаете, о чем ведутся там разговоры?– Догадываюсь. Что еще делать оппозиции перед выборами, как не перемывать мне кости, – невесело усмехнулся ректор. – Это неотъемлемая составляющая моей должности, тут уж ничего не поделаешь.– Виктор Николаевич, – Жуков накрыл руку Садовского своей холодной ладонью, – вы ничего не знаете. Против вас затеяли не просто игру с перемыванием костей, вас хотят совсем убрать с дороги, совершенно. Собственно, все эти убийства и маньяки придуманы только для того, чтобы убрать с дороги вас.Садовский положительно устал от этих пустопорожних разговоров и мечтал избавиться от Жукова.– Если они надеются, что меня из-за этих убийств посадят, то…– Нет же, вас просто убьет этот самый маньяк. Глава 17 Сегодня Кузе Ярочкину казалось, что детдом превратился в дурдом. В воздухе летало все, что можно было кинуть: зубные щетки, кроссовки, сумки пустые и уже набитые вещами, книжки, футболки, полотенца и, казалось, сами дети. Десятки ножек и ног топали в тапках, туфлях и ботинках по лестничным пролетам, коридорам, квартирам и классам. Даже в столовой, куда Кузя пришел снимать пробу с обеда, вокруг столов валялись тапки, тряпки, шапки и прочая дребедень.Детский дом переезжал на два месяца в летний лагерь. Уже завтра в доме останутся только дошколята и те, кого в лагерь по состоянию здоровья не пустили врачи. Тамара Михайловна всю неделю едва не крестилась в ожидании этого чудного дня.– Митька! Митя! Вы Митьку Гуцуева не видели? Митя, где тебя носит!? Митя-а!Лариса Чумикова бегала по этажам и заглядывала во все двери без разбору, даже в девчоночий туалет и кабинет директора в поисках мальчишки.– Кузя, ты это горе луковое не видел?– Нет, сегодня вообще не встречал. И как вы с ним справляетесь-то, с этим горем?– Да ну, – махнула рукой Лариса, – мое же! Митя!Она побежала дальше. А Кузя задумался. Мое же…Люди в детском доме работали не простые. Не то чтобы увлеченные и самоотверженные, нет, нормальные люди, просто они очень любили детей. Те, кто не любили, здесь, наверное, не задерживались. Ведь это совсем не главное, хоть и не простое дело – вытереть в каждой группе пятнадцать носов, заплести пять косичек, завязать шесть бантиков, проверить гору уроков, уследить, куда побежали пятнадцать пар ног… Главное – вырастить, взрастить и воспитать пятнадцать душ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39