Честно признаться, она не идеализировала своих мальчишек и не доходила до слепого обожания, Тимка вполне мог недоучить или запутаться на экзамене и заслужить ту первую тройку. В эту сессию он зубрил, как сумасшедший, и курсовую работу писал именно по философии, хотя ему явно больше нравилась политология. Теперь понятно, почему она ему так нравилась. Глава 3 Бухгалтер университета Галина Петровна Гусева наскоро выпила на обед чашку кефира с булкой и отправилась за черникой. Не на рынок, а прямо в лес. Здание вуза располагалось на окраине города на живописном берегу Волги. В южные окна виден был за рекой старый центр Ярославля, в северные и восточные – сосновый бор, а за ним, поодаль, огромные корпуса недостроенного научного центра, который невесть как оказался на балансе университета, да и повис там мертвым грузом.Раньше там был сторож, Галина Петровна раз в месяц выдавала ему в кассе зарплату. Потом на недострое случилось несчастье: сторож уснул пьяный с сигаретой в своем вагончике и сгорел. Университет долго трясли разные проверки, нашли уйму нарушений, оштрафовали, кого надо. Нового сторожа брать не стали. Стали ездить раз в месяц да подсчитывать убытки, воры своим вниманием заброшенные корпуса не обходили. С каждым месяцем пропадало все меньше: ничего мало-мальски ценного уже не осталось, одни голые стены, тяжеленные кран-балки да ржавеющие крыши.Зато черничники буйно разрослись вокруг корпусов и даже внутри тех зданий, у которых не было ни пола, ни крыши. Туда-то и направлялась Галина Петровна.На углу у калитки ей встретился Юрий Иванович Сомов, доцент с кафедры философии. Молодой да ранний, все ищет, где бы денег заработать, машину новую купил. На место заведующего кафедрой метит, спит и видит, как бы Жукова сместить!– Здравствуйте, Юрий Иванович! – расплылась она в улыбке, протискиваясь мимо него в калитку.– День добрый, Галина Петровна! На добычу отправились?– Да вот, ягодок побрать. Валерику, внуку, вареньица сварить. У меня Валерик варенье любит черничное и вишневое.– Вы уж, поди, весь лес истоптали. Может, и меня возьмете?– Не возьму. Вам работать надо, а у меня обед, – ответила женщина, не зная, как и отвязаться от назойливого доцента. Обед-то короткий, опаздывать нельзя.Нечасто забредают сюда люди. Боятся. А эта бабулька ходит и ходит. Ягоды собирает. Мои ягоды. Ну, пусть собирает. Я ягод не ем. Меня ни разу не увидела, хотя я особо и не таюсь, не прячусь. Только она по сторонам не смотрит, все больше себе под ноги. Ягоды ищет.Чего их искать-то? Обошла бы вон тот корпус, там их видимо-невидимо. А еще за старой дорогой, за брошенным автобусом… Я б показал ей, если б мог. Не покажу. Еще испугается. Удивительно, есть на свете кто-то, кто может такого, как я, бояться. Опасаться, прятаться – это мой удел…Гляди-ка, догадалась! В самом деле пошла за корпус к старой дороге. Может, и наткнется на большой черничник.В стороне треснула под чьей-то ногой ветка. Бабулька не слышала, а я слышал! Я всегда все слышу. Кто-то идет сюда с той стороны, откуда и она пришла. Еще один грибник-ягодник? Или вор? Для вора рановато, не время. Для грибника – крадется слишком осторожно.Я нырнул в сухую осоку, вмиг оказался за бетонными блоками и прильнул к узкой щели. Показался человек. Мужчина. Не за ягодами, видать пришел, иначе не прятался бы в кустах. Он пристально смотрит в спину бабульке, наблюдает… Неужели ягоды хочет отобрать? Больше взять с нее нечего. Никаких украшений на ней нет. Только маленькое колечко с бледным камушком. Обернулся. Ну, конечно, это мог быть только он, тот, который сегодня едва меня не поймал. Я видел его только один раз, но сразу узнал. Интересно, как этот человек все сделает? И справится ли?Бабулька уже скрылась за углом, а мужчина, не опасаясь, вышел из укрытия и двигался теперь за ней следом быстро и тихо, как зверь на охоте. Вот он тоже скрылся за корпусом.Мне очень хотелось подойти поближе, посмотреть, что же там происходит, но страх был сильней любопытства. Я еще думал выглянуть из-за угла, но тут услышал глухой удар! И сразу – короткий хрип. От ужаса я едва не лишился чувств.Лето двигалось к зениту, как солнце. Знойное марево текло над старой дорогой. Асфальт весь был в глубоких трещинах, сквозь них лезла вездесущая трава. Тяжелый запах желтого тимьяна и невыносимый стрекот кузнечиков изнурял случайных путников. Не двигался тягучий воздух, не дрожали листья, не веяло свежестью с иссыхающего болота. Немилосердный июнь палил еще не кошеный луг до самого дальнего леса, томил и душил.Усталость навалилась такая, что тянуло лечь прямо на старый асфальт и никогда больше не двигаться, медленно умирая под нещадным солнцем.Она лежала возле непонятно откуда взявшегося здесь обгоревшего автобусного остова. Остов был почерневший, местами ржавый, внутри него уже росли чахлые березки, выглядывавшие из покореженных окон, как больные дети. Она лежала, скорчившись, возле ступенек задней двери, будто выпала оттуда, из мертвого автобуса, приехавшего сюда умирать так же, как и она.– Зырь! Тетка…– Где?..– Вона, у автика…– Точно!– Не, не тетка, бабка.– Бомжиха видать.– Тише ты, ща услышит!– Не, не услышит, она вроде это… дохлая вроде…– Да пьяная…– Может, пьяная. Не, вроде дохлая. Палку дай!– Зачем?– Ну, потычем. Зашевелится, значит живая.– А если не живая?– Ты дурак? Неживая-то точно не вскочит!– Ой, у нее на башке кровища!– Точняк дохлая!– Слышь, стонет вроде…– Не слышу.– Да точно! Живая!– Бомжиха, значит…– Какая бомжиха! Смотри, как одета. Это бабка простая. Наверное, тюкнул кто-то и сумку спер.– Ты че, она сюда в магазин что ли приперла? Корзинку, наверно, с грибами…– Делать чего будем?– Пошли домой, а?– А ее тут бросим?– Да мы ее все равно не дотащим! А дома воспиталке скажем, она ментов вызовет.– Давай ты останешься…– Да пошел ты!..– Ладно, давай я останусь, а ты в училище вон сгоняй, там народ есть, пускай придут, понял?– Да понял. Я быстро!Худой светловолосый мальчишка в замызганной футболке бегом кинулся по старой асфальтовой дороге, не оглядываясь на остов автобуса и оставшегося возле него мальчишку. Он не видел, как его приятель боязливо склонился над скорчившейся в траве женщиной и тут же отскочил в сторону. Неприметное колечко с бледным камушком, которое он снял с ее пальца, уже лежало в кармане его джинсов. Глава 4 Обед кончился уже десять минут назад, и главный бухгалтер Зоя Федоровна Круглова сердилась. Разгильдяйства она не любила. А оно, разгильдяйство, было налицо. Каждый день кто-нибудь да опаздывает, то утром, то с обеда, то пораньше норовит уйти.В верхнем ящике стола у Кругловой лежала специальная тетрадочка, куда она скрупулезно записывала все отгулы, опоздания и переработки. Она уже дважды выдвигала ящик, но записывать в тетрадочку десять минут опоздания?.. Это как-то мелочно. Вот если ее не будет хотя бы полчаса…Галина Петровна не вернулась ни через полчаса, ни через час, ни даже через два. Первой тревогу забила расчетчица Лена.– Зоя Федоровна, да не было такого никогда, чтоб Галина Петровна опаздывала! Мы все грешны, не спорю, но чтоб она… Не может быть!Круглова не могла не согласиться, но что же могло случиться?– Может, поехала куда, а на мосту пробка?– Куда поехала!? У нее сумка на стуле висит. Может, в милицию позвонить?– Лена, прекрати! – подала голос из смежного кабинета Света Киселева, экономист. – Ты что милиции скажешь? Кассирша ушла обедать и не вернулась?– Так ведь ее третий час нет! – не унималась Лена.– Работай давай, – Света хлопнула на стол перед Леной пачку счетов. – Болтает, наверное, с кем-нибудь твоя Галина Петровна, а ты воду мутишь.На время все в бухгалтерии затихло, только шелестела бумагами Лена и в смежном кабинете Света порой стучала по клавиатуре компьютера. Так перед грозой чуть шелестит в ветвях ветер, и изредка стучат по крыше первые редкие капли.Дверь распахнулась, будто в нее ворвался ураган: вахтерша тетя Роза с вытаращенными от ужаса глазами, задыхаясь, выпалила:– Галину Петровну на стройке уби-и-или!Лена ахнула. Счета разлетелись по всему кабинету, как листья.Все говорили почему-то вполголоса, будто боясь потревожить кого-то. Тревожить было некого: Галину Петровну увезли в больницу. Она была еще жива.– Что ее понесло-то туда? – тихо басил проректор по хозяйственной части Борис Борисович по прозвищу Быр-Быр.– Не знаю, – всхлипывала Лена Ерохина. – Я обедала, не видела, как она уходила…– За ягодами она пошла, – тетя Роза тоже плакала, громко сморкаясь в клетчатый платок.Больше никто не плакал. Света Киселева послушала немного и ушла в свой кабинет щелкать на компьютере. Зоя Федоровна стояла, прислонившись к косяку и скрестив руки. Губы ее были сердито сжаты в ниточку: почему все собрались именно в бухгалтерии? Народу набилось столько, что не только сесть, встать негде. И выпроводить их неудобно, люди ведь на несчастье собрались… Поглазеть. Только почему сюда? Убийство-то не здесь произошло. Вот и шли бы на стройку, там и собирались. Или у приемной, милиция-то сейчас там. Выпроводить! Или неудобно?– Она за ягодами пошла, – подтвердил слова тети Веры доцент с кафедры философии Сомов. – Я ее встретил, когда сюда шел. Мы еще поговорили…– И она сказала, что на стройку пойдет? – спросил Быр-Быр.Доцент пожал плечами.– Нет, вроде не сказала. А куда ж еще?– Лес-то большой.– Ну не знаю…– Конечно, туда, раз нашли ее там, – резонно прогудела тетя Роза. – Вы, Юрий Иванович, милиционеру-то скажите.– Да что говорить? Я ничего не знаю.– А кто ее нашел? – поинтересовался программист Сережа Федотов.– Мальчишки детдомовские с рыбалки шли. Хорошо, что нашли, там редко кто ходит. Еще пару часов и не спасли бы.– Думаете, спасут? – оживился Федотов.Борис Борисович вздохнул и пожал плечами.Круглова совсем было решилась выставить вздыхающую и шепчущуюся толпу из бухгалтерии, как за нее это сделала Света.– Так, граждане, – сказала она, возникнув на пороге с новой пачкой документов для Лены. – Собрание окончено, прошу расходиться. Нам еще работать надо, а сегодня, я думаю, никого больше убивать не будут. Приходите завтра.Народ нехотя потянулся в коридор.– Юрий Иванович, – Жуков имел дурацкую, по мнению его коллег, манеру говорить так тихо, чтобы к его голосу прислушивались. Хотя бы к голосу, потому что к словам его не прислушивался уже никто. – Юрий Иванович, неужели вы теперь считаете позволительным опаздывать на заседания кафедры?– Павел Федорович, – растерялся Сомов, – так ведь на Галину Петровну напали…– И при чем здесь вы? Вы что ли напали?Сомов совсем перепугался:– Не я…– Нет?– Просто я последний, кто ее видел.– Последний ее живой видел убийца. Вы, Юрий Иванович, доктор философских наук, на мое место метите…– Я?!– Метите-метите, – царственно махнул рукой Жуков. – А рассуждать логически не можете. Если вы утверждаете, что видели ее живой последним, следовательно, именно вы и есть убийца, потому что после встречи с убийцей она была уже мертва. Так?Присутствующие на заседании бесстрастно смотрели на побледневшего Сомова, ожидая от него ответа. Доцент судорожно сглотнул.– Нет, не так. После встречи с убийцей она осталась жива. Ее в больницу увезли.Он повернулся и вышел, осторожно притворив за собой дверь. Лаборантка Ира, которая только что внесла фамилию Сомова в список присутствующих, взяла линейку и карандаш и аккуратно, как учил ее Павел Федорович, зачеркнула строчку. Глава 5 Лариса чуть не рыдала в трубку.– Маша! Помоги! У нас ребенка забирают!– Которого?Лариса Чумикова работала в детском доме воспитателем, поэтому вопрос был актуален: детей там было двести человек, из них в Ларисиной группе – пятнадцать.– Да того же! Митьку Гуцуева!– Опять Митьку? Куда забирают-то?– В милицию! Маша, надо прессу поднимать…– Тогда уж гортелеканал.– Не знаю я! Давай кого-нибудь…– Подожди, успокойся. Я сейчас приду.Детский дом-интернат был в пяти минутах ходьбы от Машиного дома, и вскоре она уже входила в старый добротный корпус из красного кирпича. У подъезда стоял милицейский «УАЗик» с зарешеченным задним стеклом.Внутри здание было поделено на «квартиры». В каждой – по четырнадцать-пятнадцать детей обоего пола возрастом от семи до семнадцати лет, два сменных дневных воспитателя и два ночных. Комната для игр и занятий, спальни, небольшая кухня, ванная и туалет.Митька Гуцуев забаррикадировался в спальне.– Митя! Мить, открой! Открой, Митя… – Лариса стучала в дверь, потом припадала к ней ухом, слушала и снова стучала. – Митя!Участковый и еще один милиционер из районного отдела, его Маша тоже знала в лицо, были рядом с Ларисой, готовые в любой момент вмешаться.В стороне стояли директор дома Елена Анатольевна и инспектор по делам несовершеннолетних. Рокотова направилась к ним.– Господи! Что вы ребенка-то все мучаете? – нервничала Елена Анатольевна. – Оставьте под мою ответственность. Разбирайтесь, я глаз с него не спущу!– Не могу я! – качала головой инспектор. – Вы же понимаете: на учете, побеги. Сколько? Четыре?– Три!– Ну три. Кражи, теперь еще покушение на убийство. Вы соображаете, о чем просите? Какая может быть ответственность! По нему тюрьма плачет.– Ему тринадцать лет! Он ребенок еще! У него и так вся жизнь поломана, давайте еще посадим его…– Надо будет – посадим.– Не посадите, – вмешалась Рокотова. – Мал еще.– А вы считаете – пусть на свободе ходит? – взвилась инспектор. – Пусть себе старушек мочит?– Каких старушек-то?– А вы, я забыла, кто?– А я, напомню, журналист. Я про этого мальчика писала дважды, общалась с ним много. Вот не создалось у меня впечатления, что он способен на убийство. И вы, между прочим, тоже были такого мнения год назад, когда его после побега из Москвы забирали, – напомнила Маша.Инспектор ничего не ответила и направилась к двери в спальню, за которой, как волчонок в норе, прятался тринадцатилетний мальчишка.– Елена Анатольевна, что случилось?– Митя с Петей Ивашкиным на рыбалку ходили, на пруды. Не положено, конечно, но мы отпускаем, вы же понимаете…– Понимаю, – заверила Маша.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39