Утром увидела на зеркале написанные помадой слова: «Тебе со мной плохо?»«А ты кто?» — спросила я вслух. На переписку у меня времени не было, я опять опаздывала. По возвращении я прочла только одно слово «Друг».Следующие несколько дней я вытворяла невероятные глупости.Две ночи у меня ночевала ничего не подозревающая приятельница. Зеркало оставалось чистым.На третью ночь я привязала себя к кровати, затянула узлы так, что развязать их была не в силах, а рядом на стуле положила ножницы, чтобы утром освободить себя. Потом заклеила бумажками изнутри окна (а живу я на 11 этаже!) и на них расписалась. То же я проделала с дверями. Это была ночь с субботы на воскресенье.Проснулась я рано, хотя в этот день обычно баловала себя сном до полудня. То ли спать привязанной было неудобно, то ли подбросило меня утром любопытство экспериментатора.Я по-прежнему была связана. Чтобы встать с кровати, мне пришлось разрезать верёвку ножницами. Окна и двери были опечатаны. А на зеркале я прочла: «Перестань! Я — это я.»И тогда меня прорвало. Я стала говорить с ним так, как будто он был рядом. Я рассказала ему о своих страхах. Я даже разревелась и сказала, что и сейчас ещё не уверенна, что моё место не в дурдоме. Он, конечно же, молчал. Зато на кухне меня ждал горячий чайник, который я не включала…Два года мы жили в полном согласии. После работы я, как на крыльях, летела домой, весь вечер весело болтала, рассказывая ему о прошедшем дне. Я стала образцовой хозяйкой: мыла и драила квартиру, в которой мы с ним жили, выкраивала деньги на хорошие духи — он любил, когда я душилась «Диариссимо», развела живые цветы — он любил фиалки. И на работе всё стало лучше: у меня всегда было хорошее настроение, я не ехидничала, как раньше, в адрес своих коллег, а, главное, я перестала опаздывать на работу. Каждое утро я вовремя просыпалась от ощущения, что кто-то погладил меня по щеке…Я придумала ему имя. Я научилась разговаривать с ним. Принцип был прост: в случае согласия он должен был скрипнуть или звякнуть, а я перебирала варианты ответа на свой вопрос, пока не раздавался условный звук. Я делилась с ним тем, что никогда не рассказала бы кому-то другому. И никогда не говорила о нём никому на свете.Это было самое счастливое время в моей жизни.И если даже меня попытаются убедить, что два года я болела шизофренией, то я отвечу, что очень жалею о том, что моя болезнь с переездом на новую квартиру прошла!Кстати, я придумала повод навестить людей, которые живут теперь в нашей с ним квартире. Я подготовила дурацкие вопросы, которые ничего для них не значили, но из ответов на них я поняла бы — знают ли они что-то о Тимоше.Они не имели о нём никакого представления.Три года я одна. Но продолжаю верить, что однажды утром я войду в ванную и увижу на зеркале написанные помадой слова «Я снова с тобой!»
А ДИККИ МИРНО СПАЛ… Сёстры Наташа и Лена К. из Пушкино Московской области рассказывают, как провели ночь в квартире, где был ещё кто-то невидимый.
Нашей знакомой срочно необходимо было на сутки уехать. У неё была собака — ещё щенок. Она не оставляла его одного по ночам. Он боялся, когда в доме не было кого-нибудь, в чьих ногах можно было в темноте уютно свернуться калачиком и уснуть. Если она задерживалась и начинало темнеть, он волновался, лаял, а ночью просто выл. Соседям это не нравилось, и наша знакомая всегда обеспечивала его компанией: то ли брала с собой, то ли кого-нибудь подселяла.В этот раз она почему-то попросила об этом сразу нас двоих. Объяснила так: «Чтоб вам веселей было».Часов в 5 вечера мы уже были в её квартире, кормили Дикки, сидели у телевизора, ужинали, пили чай с пирожнными, которые хозяйка оставила нам. Пришло время укладываться. Мы улеглись втроём (Дикки в ногах) на её широкую софу, где могло вполне поместиться ещё двое, и решили почитать перед сном. Одной из нас было удобно — бра висело прямо у неё над головой. А другой — не слишком. Было темновато, поэтому решили оставить верхний свет. Неудобство заключалось в том, что для выключения его надо было вставать. Почитав, мы стали шутливо препираться — кому выползать из-под тёплого одеяла. Одна утверждала: «Тебе был нужен верхний свет — ты и вставай!», другая приводила разумный довод: «Но ведь скраю лежишь ты!» Эти препирательства не носили принципиального характера, просто давали возможность оттянуть момент, когда надо вылазить из постели.Начались шуточки на тему отсутствия мужика, который мог бы выполнить эту обязанность за бедных девушек, вспомнили, что Дикки, как ни как, — мужик. И стали наперебой уговаривать его: «Миленький, ты всё же мужик, поухаживай за девушками, погаси, пожалуйста, свет!»И свет погас. В первый момент мы замерли, а потом дружно захохотали. Совпадение было симпатичным. Сквозь смех одна сказала: «Ну, если бы он ещё и зажигался по команде — совсем классно было бы!» А вторая дурашливо скомандовала: «А теперь зажгись!»И свет зажёгся. Теперь мы не просто хохотали. Мы катались от хохота по постели — надо же, как здорово всё совпало. На этом бы нам и успокоиться. погасить свет и заснуть, но как будто кто-то тянул нас за язык. Задыхаясь от смеха, кто-то из нас ещё раз выкрикнул: «Погасни!»И свет погас. Мы всё ещё смеялись, но уже более искусственно и напряжённо. Стараясь не обнаружить друг перед другом возникший и нарастающий в каждой из нас страх, мы ещё несколько раз отдали команду: «Зажгись!», «Погасни!», «Зажгись:» Свет слушался нас.Потом прозвучала фраза: «Что-то мне больше не хочется, чтобы он гас, давай спать при свете». Мы зарылись поглубже в постель и затихли с открытыми глазами. Закрывать их было почему-то страшно, да и сон пропал.— По-моему меня кто-то трогает за ногу!— Перестань, это Дикки.— Нет, Дикки у ступней, а меня трогают за коленку…— Перестань, мне из-за тебя тоже всякая чушь начинает чудиться: Ой, меня кажется поглаживают по бедру…— Смотри, смотри на дверь!!!Ручка двери, ведущей в прихожую медленно опускалась. В одно мгновенье мы поступили, как страусы — ушли под одеяло с головой. Но так было ещё страшней. Мы решали гамлетовскую диллему: «Быть или не быть?» в форме, соответствующей обстоятельствам: «Знать или не знать?» Не знать было ужасно — тело занемело от напряжения в ожидании нападения чего-то неизвестного. Хотелось сбросить с лица одеяло и сопротивляться. Но мысли, что, возможно, мы увидим «нечто», и вид его окажется чрезмерным для восприятия нашей психикой — было ещё страшней…Из кухни раздался звон посуды. Он взорвался в нашем мозгу как пушечный выстрел. Мы сбросили одеяла с лиц — горел свет, Дикки мирно спал в ногах (его совсем не беспокоило то, что происходило вокруг). А в кухне шуршал линолеум под чьими-то лёгкими шагами, слышалось тихое мурлыканье, как будто кто-то напевал незатейливый мотивчик, а потом «гость» чихнул, негромко, но звонко — по-кошачьи.Одна из нас прошептала: «Будьте здоровы!», пытаясь шуткой разрядить дикое напряжение. Но было не смешно. Наступила тишина. Снова зашевелилась дверная ручка, дверь чуть — чуть приоткрылась — ровно настолько, что в щель могла пролезть только кошка, Дикки застрял бы. А он, кстати, мирно спал. Мы пару раз пнули его ногами, но он только недовольно заворчал и, не просыпаясь, отодвинулся подальше.Больше дверь не закрывалась. Мы не отводили глаз от щели боясь пропустить визитёра. Но никто до утра так и не зашёл, хотя нас всё время не оставляло ощущение что за нами подсматривают.Едва расцвело, мы быстро собрались, набили собачью кормушку продуктами, налили в миску до края воду и… дали дёру. Вечером к нам зашла хозяйка квартиры. С ней была ещё одна наша знакомая. «Всё в порядке, девчонки?» — как-то чуть бодрее, чем следовало спросила она. Мы стали рассказывать. Она не перебивала, только несколько раз улыбнулась. А когда мы закончили, как-то многозначительно посмотрела на свою спутницу. «А я думала, что ты фантазируешь,» — сказала та. Нам стало обидно. «Так ты знала, что у тебя такое творится и даже не посчитала нужным предупредить нас?! А если бы мы умерли от страха?!» — возмущению нашему не было предела.«Девчонки, — стала оправдываться она, — да не думала я, что это будет. Во-первых, „Он“ не всегда приходит. Во-вторых, я думала, что вы спокойно ляжете спать и ничего не услышите — „Он“ ведь не шумит. Кто же мог думать, что вы затеете свою дурацкую игру со светом. Ему тоже поиграть захотелось. В-третьих, на всякий случай, если всё-таки что-то послышится, я и попросила, чтоб вы вдвоём ночевали — не так страшно в компании. И, в-четвёртых, самое главное, что за два месяца нашего совместного с ним проживания, „Он“ ни разу не сделал чего-то плохого. Походит, походит, песенку споёт, дверями поиграет, посудой погремит — и уходит. Дикки в первый раз, когда услышал его — шерсть дыбом, рычал. А во второй — никакой реакции, как к своему…»Мы ещё пару дней пообижались, а потом сами пришли проситься ещё переночевать. Очень любопытно было. Раза два «Он» приходил. И было совсем не страшно…
ПОДАРОК В ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ Случайное участие жителя Санкт-Петербурга Станислава М. в спиритическом сеансе изменило его жизнь.
Я не единственный человек, который неудачно женился, а потом развёлся. Слава Богу, детей у нас не было, хотя прожили мы три года. На самом деле эти годы мы не жили. Она мучила меня, и, наверное, мучилась сама. Любая мелочь, не стоящая выведенного яйца, вызывала у неё неудержимое стремление «обсудить» её до состояния всемирной трагедии. Не так сказанное слово, не та интонация или степень энтузиазма, ожидаемые от меня, становились поводом для обвинений, которые я обязательно должен был опровергать, а опровергая, давал повод для новых. Это длилось бесконечно. Попытки прервать это словоблудство приводили к безумным трагедиям: уходу из дома, обвинению меня во всех смертных грехах, оскорблениям (на язык моя бывшая жена была несдержанна, сказывалось окружение детства и юности). Каждый очередной раз я давал себе слово, что это конец. Но когда она, поостыв, приходила тихая и ласковая, снова заставлял себя поверить ей, что это действительно в последний раз. Но прекращения этому не было — человек не может стать другим — и мы разошлись.Шли годы. У меня появилась другая семья. У неё возможно кто-то был, но семьи не получалось. Время от времени она появлялась на моём горизонте, чтобы, придумав любой повод, в очередной раз попить мне кровь. Но меня это уже мало трогало, скорее даже вызывало чувство вины за её неустроенную жизнь.С появлением в моей жизни другой женщины начался ад. В доме стали раздаваться звонки, целью которых было всячески «унизить» соперницу.— Ты можешь со мной говорить, или твоя… (дальше шло нецензурное слово) рядом?— Тебя видел Иван Иванович, говорит ты похудел. Что твоя… тебя не кормит? и т.п.Я запрещал звонить, требовал оставить меня в покое, потом, просто заслышав «родной» голос, молча клал трубку.Так продолжалось до одного прекрасного дня, когда в доме у меня собралась весёлая компания друзей — праздновали мой день рождения. Некоторое напряжение не покидало меня в предощущении телефонного звонка — этот день она уж точно не пропустит! О моих бедах друзья знали, помнили они и мою бывшую. Но всё равно прогнозировать, какую гадость она скажет, поздравляя меня с лицемерной теплотой, было трудно. Знал я только, что ею будут приложены все силы, чтобы я чрезмерно не радовался жизни, и ещё знал, что в этот день бросать трубку нельзя, надо выслушать, иначе весь вечер превратится в череду звонков.И вот он раздался. И, заранее тщательно подготовленное и не раз выверенное, доброжелательное на первый взгляд поздравление, прозвучало таким издевательством, что я даже побледнел. На другом конце провода трубка легла на рычаг, а последовавшие короткие гудки символизировали исполненный долг и чувство глубокого удовлетворения.Когда я повесил трубку, моим друзьям ничего не надо было объяснять. Обычно меня утешали одним и тем же, не отличающимся оригинальностью, образом: один дирижировал, а остальные хором скандировали: «Ну и хрен с ней!» — после чего эта тема без комментариев снималась.Но в этот раз, наверное потому, что я от оскорбления даже побледнел, и еще потому, что был День моего рождения, обычно «весёлой» реакции не последовало, возможно друзья чуть замешкались, глядя на меня, и их всех опередила жена моего однокашника, весёлая, острая на язык и выдумку, с гипертрофированным чувством справедливости, женщина.«Так, ребята, — сказала она, — мне это уже изрядно надоело, а вам?» Риторический вопрос не требовал ответа, и все молча воззрились на неё, ожидая продолжения.С некоторых пор Лида (так зовут жену друга) «свихнулась» на аномальщине. Мы, весьма далёкие от этого люди, с удовольствием слушали потрясающие истории, которыми был полон её багаж, с интересом читали литературу, которую она время от времени притаскивала в нашу компанию, азартно выдвигали гипотезы объяснения тех или иных загадок.«Предлагаю, — сказала она, — отбить у неё раз и навсегда охоту приставать к Славке (то есть ко мне)».Далее последовал план действий. Настроение было приподнятое, как бывает всегда, когда готовится какая-нибудь каверза, с оттенком лёгкой истеричности и суетливости, спровоцированных моим подавленным состоянием.И вот мы уже все сидим за столом, с горящей свечой, и под руководством Лиды вызываем «духа». Я пытаюсь шутить, остальные тоже, но организатор этой игры (иначе я это тогда и не оценивал) была абсолютно серьёзна. Время от времени сбивая наши шуточки зловещим шёпотом: «Помолчи!», «Ты можешь убавить своё остроумие!» и т.п., в конечном итоге она всё-таки добилась тишины.И вот Лида уже беседует с «духом»:— Ты знаешь, для чего мы вызвали тебя? Он знает… Имеем ли мы право поступить так как задумали? Он считает, что мы вправе… Тогда помоги нам в этом. Мы не хотим ей вреда, мы только хотим, чтобы она боялась взяться за телефонную трубку, за авторучку или открыть рот, когда ей снова захочется влезть в жизнь нашего друга. Он согласился нам помочь… Что мы должны сделать для этого?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49