У Трэвиса накопилось столько вопросов, что он не знал, с чего начать. К счастью, Фолкен оказался словоохотливым собеседником и некоторое время говорил сам, рассказывая пришельцу из другого мира о тех вещах, в которых, по его мнению, Трэвису следовало научиться разбираться в первую очередь. Для начала он сообщил ему названия окружающих их деревьев. Похожее на сосну дерево с красной корой называлось синтарен, что означало «сумеречные иголки». Кустарник с голубой хвоей назывался мелиндис, или «лунная ягода». Но самым поэтичным оказалось название деревьев с гладкой серебристой корой, которые Трэвис поначалу принял за эспены: валсиндар, или «королевское серебро». Но в народе, как пояснил бард, их чаще называли «ртутными деревьями» за удивительное свойство их крон приходить в движение от малейшего дуновения ветра.Закончив урок ботаники, Фолкен перешел к географии. В настоящее время они с Трэвисом путешествовали по северной оконечности Фаленгарта, одного из континентов Зеи. Кельсиор, бывший их ближайшей целью, отстоял на много лиг к югу, а еще дальше располагались владения Семи доминионов, где, по словам барда, «обитало много народу».Трэвис окинул взглядом близлежащие деревья и задал пришедший вдруг в голову вопрос:— Скажи, друг Фолкен, а почему в этом краю никто не живет? Мимолетная тень скользнула по лицу барда, исказив на миг болью сожаления его черты.— Когда-то, очень давно, здесь тоже жили люди, — ответил он. — Наш путь пролегает через земли, входившие прежде в состав владений великого королевства Малакор. Вся северная половина Фаленгарта принадлежала владыке Малакора. Но Малакор пал семь столетий тому назад и не существует более.Трэвис нахмурил лоб, обдумывая услышанное. Если королевства больше нет, что имел в виду его спутник, назвавшись при их утренней встрече Фолкеном из Малакора? Быть может, род его восходит к тем давним временам, когда Малакор был еще могучей и процветающей державой? Такая версия частично объясняла по-явление барда в этой безлюдной глуши, хотя в его личности и поведении по-прежнему оставалось немало загадочного.— Кстати, твой кинжал, друг Трэвис, если мне не изменяют глаза, определенно малакорского происхождения, — неожиданно заявил Фолкен.Трэвис растерянно уставился на стилет за поясом. Честно говоря, он начисто позабыл о нем. Во время осады «Обители Мага» и позже, на шоссе к северу от Кастл-Сити, когда за ним гнались, рубин в рукояти кинжала горел кровавым пламенем. Сейчас камень поблек, потемнел и отливал тусклым холодным блеском. Трэвис перевел взгляд на спутника.— Мне подарил этот стилет Джек Грейстоун, только я не понимаю, каким образом попал в его коллекцию оружия кинжал из чужого мира? — Не успев закончить вопрос, он осознал вдруг, что уже знает на него ответ. Глаза его широко раскрылись от потрясения.— Ты верно угадал, Трэвис, — кивнул бард. — Твой друг Грейстоун, по всей видимости, был уроженцем Зеи. Похоже, чародеи в моем мире встречаются гораздо чаще, чем в твоем, хотя и здесь они довольно редки. Теперь ты видишь, что попал сюда не случайно, а с какой-то целью. Пусть мы не знаем пока, с какой именно, но у меня больше нет сомнений в том, что она существует. — Он указал рукой на кинжал. — Воистину драгоценный дар получил ты на прощание от своего друга-чародея! Настоящий малакорский клинок — редкостное сокровище, обладанием таким клинком немногие короли могут похвастаться. Наш мир не знал кузнецов-оружейников искуснее тех, что отковали твой кинжал. Если не считать, конечно, гномов в их подгорных мастерских и кузнях. Но темные эльфы давно уже стали легендой, как и весь Маленький Народец, и редко кто вспоминает о них в наши дни.Трэвис провел по клинку пальцем, словно пытаясь ощутить лежащий на нем отпечаток веков. На ум пришел еще один вопрос, и он задал его, о чем сильно пожалел, еще не закончив произносить. В лицо вдруг пахнуло мертвящим могильным холодом, и даже пламя костра как будто съежилось под этим ледяным дыханием.— Скажи, что за страна лежит за теми горами? — прошептал он. Фолкен смерил его пронизывающим взглядом.— Во тьме ночной не стоит поминать о том, что кроется за цепью Фол Трендура, — сухо ответил он и отвернулся.На этом разговор как-то сам собой оборвался. Да и на боковую было уже пора. Бард аккуратно присыпал золой догорающие угли. Взошла луна. Подобно солнцу Зеи, ее ночное светило выглядело не в пример крупнее своего земного аналога.Трэвис поразился ее размерам. Луна как будто нависала над самыми верхушками деревьев, едва не касаясь их своим краем. Даже звезды, словно задавшись целью вытравить у него из головы последние сомнения относительно того, в каком мире он находится, казались ближе и ярче звезд на земном небосклоне, и Трэвис, как ни старался, не сумел найти ни одного знакомого созвездия.Он придвинулся ближе к костру, но все равно дрожал от холода. Это не осталось незамеченным.— Держи, — буркнул Фолкен, вынув из котомки какой-то сверток и протянув его Трэвису. — Одежка старенькая и по краям малость поистрепалась, но ткань добротная и греет неплохо.Уайлдер развернул сверток. Это оказался плащ — похожий на тот, что облегал плечи барда, но только жемчужно-серого цвета. Толстая мягкая ткань была приятной на ощупь и совершенно не отражала лунный свет, как будто впитывая его подобно губке.— Мало что может больше пригодиться в путешествии, чем дорожный плащ, сотканный умельцами Перридона, — заметил Фолкен. — Он согреет тебя и защитит от ненастья и самой лютой стужи.Трэвис, пораженный щедростью барда, с благодарностью взглянул на своего непредсказуемого спутника.— Спасибо тебе, Фолкен, — произнес он растроганно. — Спасибо за все!— Не спеши благодарить раньше времени, Трэвис Уайлдер, — ответил тот, сверкнув глазами, но смысл этой туманной фразы раскрыть не соизволил.Трэвис нагреб поближе к углям костра большую кучу хвои и мха, завернулся в плащ и улегся на свою импровизированную постель. Очень скоро он согрелся и перестал дрожать. Мозг его переполняли воспоминания о случившихся за последние сутки странных, невероятных событиях, очевидцем или участником которых довелось ему стать, хотя и не по своей воле. Они все еще оставались так свежи в памяти, что Уайлдер сильно сомневался, позволят ли они ему уснуть. Но постепенно накопившаяся за день усталость взяла свое, и он погрузился в глубокую дремоту.Впоследствии он так и не смог с определенностью утверждать, было это на самом деле или пригрезилось ему во сне. Засыпая, он видел сквозь полуприкрытые веки неподвижную фигуру барда, задумчиво созерцающего догорающие угли в кострище. Затем в руках у него появился какой-то инструмент, отдаленно напоминающий лютню. Коснувшись струн, Фолкен заиграл нежную, берущую за сердце мелодию, а спустя некоторое время начал негромко напевать под собственный аккомпанемент. Он пел о горечи утрат и щемящей сладости воспоминаний, но более всего пел он о красоте. Сон это был или явь, но слова той песни навеки запечатлелись в памяти Трэвиса Уайлдера. Угас волшебных башен свет, Высоких стен в помине нет, И ни души, куда ни кинешь взор. Но чудный сон на крыльях грез Меня сквозь время перенес К вратам твоим, о дивный Малакор. Где роскошный цвел сад Средь ажурных оград, Запустение ныне лежит. Только дикая роза Льет росистые слезы — О былом одиноко скорбит. Где стояли колонны Пред серебряным троном, Там трава меж расколотых плит. Галереи и залы — Все руинами стало, Лишь луна валсиндар серебрит. Я часами бродил У заросших могил, И сквозь шелест листвы в вышине Тех, кого потерял, Голоса услыхал, Воскресившие память во мне. Вдруг, как морок ночной, Сон развеялся мой, Но теперь до скончания дней Будет сладостно мне Вспоминать в тишине Дивный блеск малакорских огней. 24 То ли маршрут оказался полегче, то ли легкие Трэвиса приспособились к разреженной атмосфере нового мира, но на следующий день, когда путники вновь углубились в пустынные дебри Зимней Пущи, он не только ни разу не разминулся с Фолкеном, но и практически не отставал от него.Он шагал автоматически, не замечая ни сказочного великолепия окружающей природы, ни трепещущих в призрачном танце заиндевевших ветвей валсиндара. Мысленно он перенесся назад, в Кастл-Сити. Сейчас его, должно быть, уже хватились и разыскивают. Шериф Домингес занес его имя в список пропавших без вести, а заместитель шерифа Джейс Уиндом наверняка рыщет по городу, усердно опрашивая всех, кто может пролить свет на его таинственное исчезновение. Одно утешение: Макс, конечно, малый не слишком надежный, но за салуном присмотрит в случае чего. Трэвису вдруг мучительно захотелось снова окунуться в прокуренную атмосферу «Шахтного ствола», увидеть знакомые лица завсегдатаев, услышать неторопливый и родной голос Джека Грейстоуна. Сердце кольнуло болью невосполнимой утраты. Трэвис машинально потер ладонь правой руки и тряхнул головой, прогоняя печальные мысли.Что-то рано он ударился в меланхолию! С другой стороны, сама атмосфера в Зимней Пуще странным образом способствовала появлению соответствующего настроения. Словно чья-то тень нависала над этим лесом без конца и края, но, не будучи его порождением, создавала ощущение не мрачной враждебности, а скорее светлой, щемящей печали, сопровождающей грустные воспоминания об утраченной былой красе. Трэвис вздохнул и прибавил шагу Всему свое время, хотя иногда и погрустить немного не мешает.День склонялся к вечеру, и солнце уже коснулось багровым краем верхушек деревьев, когда Трэвис и Фолкен вышли на поляну. Тягостное безмолвие окутывало это место. Путники замедлили шаг и остановились. Поляна, шагов тридцати в диаметре, имела очертания правильной окружности, но на всем ее пространстве не произрастало ни единой былинки. Не было даже вездесущих мхов и лишайников.В самом центре прогалины возвышался стоячий камень. Высеченный из какой-то темной вулканической породы, камень поднимался над землей на высоту роста взрослого мужчины и был примерно вполовину меньше по ширине. Движимый любопытством — а может, каким-то иным побуждением, — Трэвис подошел поближе. В глаза ему бросились высеченные на поверхности камня знаки — полустертые и сильно пострадавшие от разрушительного воздействия времени и стихий. Когда же он приблизился к камню вплотную, его вдруг обдало холодом — как при резком переходе из летнего зноя в густую тень. Трэвис импульсивно про-тянул руку и потянулся к испещренной таинственными символами грани.— Не прикасайся к нему, друг Трэвис! — мягко, но повелительно прозвучал у него за спиной голос Фолкена.Уайлдер застыл с вытянутой рукой. Казалось, будто камень сковал ему душу и вытеснил все мысли из головы. Невероятным усилием воли он сумел освободиться от наваждения и отдернуть ставшие вдруг непослушными пальцы. Он судорожно сглотнул, но во рту было сухо, как в пустыне.— Что это такое, Фолкен? — хрипло прошептал Трэвис, бессознательно понизив голос.— Это воплощение Зла, — с угрюмым видом ответил бард. Он несколько раз обошел вокруг камня, избегая, однако, подходить к нему слишком близко. — Знак давно минувшей эпохи, когда этот край был охвачен войной. Если мне не изменяет память, в те времена он назывался пилон. Я всегда считал, что эти знаки, установленные по приказу Бледного Властелина, были низвергнуты и уничтожены столетия назад. Теперь вижу, что заблуждался.Трэвис покосился на камень. Слова барда эхом звучали у него в голове. На миг ему померещилось, что на гранях пилона засверкали тысячи алых искр — будто отблеск заката на наконечниках копий сияющего доспехами воинства, спешащего на битву с огромной затаившейся во мраке армией темных сил. Слабо, но отчетливо послышались чистые звуки боевого рога. Белое воинство перешло в наступление, все дальше врезаясь во тьму и тая в ней, как одинокий парус корабля, уходящего за ночной горизонт.— Пойдем отсюда, — хмуро сказал Фолкен. — Скверное место. Прошли века, а почва все никак не отойдет от укоренившегося здесь некогда Зла.Трэвис согласно кивнул, и видение тут же растаяло в морозном воздухе. Он отступил от камня всего на несколько шагов и поразился перемене. День снова засиял яркими красками, а с души словно свалился тяжелый камень. С опаской взглянув на пилон в последний раз, он повернулся и поспешно бросился догонять ушедшего вперед барда. Если раньше тот шел в быстром, но приемлемом темпе, то теперь в него будто черти вселились. Трэвису несколько раз пришлось переходить на рысь, чтобы держаться вровень. Но он не жаловался, и вскоре поляна с пилоном осталась далеко позади.Еще три дня они продвигались к югу. Трэвис все реже задумывался о возвращении домой — к концу дневного перехода у него обычно не оставалось на это ни сил, ни желания. Они вставали с рассветом и шли без остановки до самого вечера, когда на Зимнюю Пущу опустились быстро сгущающиеся сумерки. Скудный рацион путников состоял главным образом из мэддока и жидкой похлебки. Фолкен варил ее из каких-то пряных сушеных трав и отшельничьего корня — мясистого белого корешка невзрачного с виду растения, которое он как-то умудрялся находить в самых неожиданных местах. Он вдруг останавливался, опускался на колени, доставал нож и принимался ковырять мерзлую почву, неизменно извлекая оттуда желанную добычу. Трэвис не рискнул бы назвать кулинарные изыски барда особо питательными, но похлебка все же частично утоляла голод и придавала достаточно сил, чтобы выдержать очередной переход. К концу пятого дня их совместного путешествия деревья вдруг начали редеть, и вскоре оба путника очутились на опушке леса. Перед ними во все стороны простиралась обширная равнина. Выйдя из пущи, Трэвис сразу ощутил освобождение от гнетущего безмолвия, все эти дни давившего на него. Даже воздух как будто потеплел, хотя по-прежнему оставался сухим и морозным.— Тень Фол Трендура не проникает дальше границ Зимней Пущи, — пояснил Фолкен в ответ на недоуменный взгляд спутника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118