— …того, что ты зомби? — с удивительной для себя лёгкостью произнёс Каландрилл. Неужели только из-за этого он столько времени не подходил к ней? Теперь отсутствие у неё живого сердца потеряло для него всякое значение: она та, кто есть. И независимо от того, что заставляло течь кровь по жилам Ценнайры — сердце или колдовство, — щеки её были розовыми, а губы горячими. Между ними не было больше барьера; Каландрилл видел её слезы, и они были солёными и совершенно естественными. Именно эти слезы растворили его сомнения и страхи. Он больше не мог думать о ней как о существе, возрождённом из смерти. Точно так же, как не мог думать о себе как об убийце. Когда она плакала, то была просто Ценнайрой, просто его любовью.— Станешь ли ты другой, когда мы вернём тебе сердце? Станешь ты лучше или хуже? Я люблю тебя сейчас и буду любить тебя тогда. Если кому-то это не нравится, значит, ему не нравлюсь я, и все свои возражения они должны направлять мне.В слабом утреннем свете Ценнайра радостно улыбнулась, подошла, положила ему руки на щеки и мягко и нежно поцеловала, а потом на мгновение прижала его голову к груди.— Ты милый, — с любовью в голосе пробормотала она. — Когда мы были в форте и Очен посоветовал мне связаться с Аномиусом, я сказала ему — Аномиусу, — что ты добрый. Я говорила серьёзно, а сейчас убедилась, что это так. И все же… — Она отступила на шаг, лаская его лицо влюблённым взглядом, и продолжала: — И все же не осудят ли нас Брахт с Катей?— Не ведаю, — с грустью ответил Каландрилл. — Да мне и все равно. Они должны согласиться с прорицаниями гиджаны.— Тебе не может быть все равно, — с волнением в голосе заявила Ценнайра, словно они поменялись ролями. — Дабы уничтожить Рхыфамуна, между вами не должно возникать распрей.Каландрилл с вызовом пожал плечами: он любит эту женщину. Как могут товарищи его возражать против этого? Особенно если гиджана подтвердит её искренность?Ценнайра поняла, что в подобного рода делах она намного мудрее и опытнее Каландрилла. На мгновение она вспомнила своё прошлое, которое предпочла бы навеки забыть, и тех невинных юношей, кои, как и он, любили её. Они, как и он, не интересовались чужим мнением, они были ослеплены похотью и любовью. И им пришлось дорого заплатить за осознание того, что друзья часто бывают не теми, кем представляются человеку, одурманенному страстью. И она не могла позволить себе, чтобы подобное повторилось сейчас. Она обязана сделать это ради него и ради себя. И ради великой цели.— Я не хочу стать яблоком раздора между тобой и твоими товарищами, — заявила она и коснулась пальцами его губ, не позволяя ему возразить. — Нет, выслушай меня. Я люблю тебя. Будь на то моя воля, я бы каждую ночь до скончания мира проводила в твоих объятиях. Но сейчас воздержусь от этого, дабы не вызывать ссор. То, что Брахт не называет меня больше врагом, — большое достижение. Не нужно усугублять.— Я же говорю тебе о том, что случится после Памур-тенга, — возразил Каландрилл. — После того как прорицательница скажет своё слово, Брахту нечего будет возразить.— Кроме того, что у меня нет сердца, — сказала Ценнайра. — Против этого он может возражать.— Нет! — яростно воскликнул Каландрилл. — Если я не возражаю, то почему он должен…— Но ты возражал, — перебила она. — И совсем недавно.Каландрилл почувствовал, что краснеет, вздохнул и пожал плечами.— Извини, — глухо пробормотал он, — я был глупцом.— Нет, глупцом ты не был, — мягко сказала Ценнайра. — Ты был обычным человеком, и, как таковой, ты чувствовал отвращение.Ценнайра говорила с улыбкой, не желая обижать его, и все же Каландриллу стало стыдно. Почувствовав его смущение, она подвинулась к нему и нежно погладила по волосам и щеке.— Я тебя ни в чем не виню, — пробормотала она, — не проси у меня прощения, ибо в этом нет необходимости.Он взял Ценнайру за руки и слово в слово повторил её фразу, и они оба улыбнулись.— Но Брахт, — продолжала она, — остаётся обыкновенным человеком. Я ему не нравлюсь, и он может не одобрить нашу любовь. Поэтому лучше никому её не показывать.— Я этого не стыжусь, — возразил Каландрилл…— Я тоже, — поддержала Ценнайра. — Но мы говорим не о себе, а о тех, кто скачет с нами, о наших союзниках и товарищах, чьё доверие мы обязаны сохранить. Ты не согласен?Каландрилл с мгновение помолчал, держа её руки в своих и глядя ей в глаза, затем неохотно кивнул.— Истинно, — согласился он наконец. — Ты права.— Давай договоримся, что эта ночь будет нашей тайной — предложила она. — По крайней мере до тех пор, пока мы не доберёмся до Памур-тенга и не встретимся с гиджанами. Ежели там Брахт и Катя поверят в меня всем сердцем, мы объявим им о нашей любви.— Но ты боишься, что даже после этого они будут возражать? — спросил он. — Что тогда?— Тогда, — сказала она, найдя вдруг в себе ранее неизвестную силу, коя передавалась от него и кою черпала она в своих чувствах к нему, — мы последуем их примеру. Ведь они тоже дали обет.— Их… их обет, — медленно проговорил Каландрилл, — это совсем другое дело. Катя родом из страны Вану, и подобные обязательства накладывают на неё обычаи Вану. Ты из Кандахара, я из Лиссе. Над нами не довлеют подобные обычаи.— И все же мне кажется, что так будет лучше, — настаивала Ценнайра.— Возможно, — согласился он и ухмыльнулся, — но я не из Вану и не из Куан-на'Фора, и я вовсе не уверен, что смогу сдержать такой обет.— Ты думаешь, мне будет легко? — спросила она, отвечая улыбкой на улыбку. — Для меня это будет очень трудно.Сейчас Каландрилл походил на ребёнка, у которого отобрали любимую игрушку; Ценнайра не сдержалась и рассмеялась. Обхватив его лицо ладонями, она быстро поцеловала его, но тут же отстранилась, чтобы он не успел прижать её к себе, а то они вновь повалятся на кровать, и тогда им ничего уже не скрыть от товарищей.— Послушай, — сказала она, держа его на расстоянии вытянутых рук, — давай остановимся на этом, по крайней мере до Памур-тенга. А после поговорим ещё раз, хорошо?Он несколько мгновений смотрел на неё, потом со вздохом кивнул.— До Памур-тенга… Там мы остановимся на день или два, на ночь или две…В глазах его был вопрос; она кивнула и произнесла:— Если обещаешь сохранить это в тайне, то да, приходи ко мне, я всегда тебе рада.— А если все же гиджанам удастся убедить Брахта? — спросил Каландрилл.— Тогда все прекрасно.— А если все же и они его не убедят? — настаивал он. — Что тогда?— Тогда мы примем обет, — ответила Ценнайра, — до Анвар-тенга.Каландрилл нахмурился, потемнел лицом, но в следующее мгновение улыбнулся и сказал:— Где нас ждут вазирь-нарумасу, кои с благословения богов вернут тебе сердце, и тогда никто не сможет возражать.Ценнайра томно улыбнулась и едва слышно ответила:— Если будет на то воля богов. Я молюсь об этом.— Я тоже, — заявил он густым басом. Потом быстро протянул руки, взял её за ладони, не дав возможности отступить, и, придвинув к себе, с серьёзным лицом произнёс:— И если будет суждено нам довести до конца наше дело и доставить «Заветную книгу» в Вану, где она будет уничтожена, я прошу тебя, получишь ты назад сердце или нет: будь моей женой.Бывшая профессия научила Ценнайру краснеть, когда в этом появлялась необходимость, но сейчас она покраснела, даже не успев подумать.— Ты хочешь на мне жениться? — спросила она. — Несмотря на то, что знаешь про меня?— Да! — воскликнул Каландрилл с искренностью, звеневшей в его голосе. — Так каков будет твой ответ?— Для меня это будет честью, — прошептала Ценнайра.— Нет, — возразил он, — честью это будет для меня.— Да будет так, я отдаю тебе сердце.Они едва не рассмеялись, потому что все, что до сих пор их разделяло, осталось позади и казалось теперь мелочным. Они нежно поцеловались, но, почувствовав, как страсть овладевает Каландриллом, Ценнайра взяла себя в руки и отстранилась.ц еТ( не сейчас, не надо, — едва переводя дыхание, казала она. — Мы дали обет до Памур-тенга. Иди, а то мы разоблачим себя.^не будет нелегко, — заявил он, и она кивнула: м Н е тоже, — и мягко подтолкнула его к двери.Каландрилл чуть задержался и внимательно посмотрел на неё, словно хотел навеки запомнить её черты. Он коснулся её щеки, и она на мгновение прижала его ладонь, наслаждаясь теплом мозолистой руки, но в следующее мгновение отступила и жестом попросила его идти.Он вздохнул и послушно кивнул, толкнул дверь и вышел в проход.Здесь стоял полумрак, потому что лампы не было, а света, проникавшего в коридор через единственное окно в дальнем его конце, не хватало: солнце едва-едва всплыло над восточным горизонтом. Из комнат снизу до его ушей долетали разные звуки, но в коридоре никого не было, и он направился к своей опочивальне. И уже дошёл до двери, когда из противоположной опочивальни вышел Очен.Вазирь был одет по-походному. В полумраке коридора лицо его белело смутным пятном, но Каландриллу показалось, что колдун улыбается. Когда же Очен подошёл поближе, подняв руку в приветствии или благословении, Каландрилл в этом уже не сомневался.— Надеюсь, — пробормотал колдун с лёгкой усмешкой в голосе, — ты провёл приятную ночь.— Истинно, — кивнул Каландрилл и замолчал, не зная, что сказать.Он был в замешательстве, опасаясь, что Очен начнёт журить его.— Ценнайра тоже?— Да.Очен понимающе улыбнулся.— То, что происходит между тобой и ею, касается только тебя и её, более никого. Я дам тебе благословение, если ты его ищешь, и совет, если ты его хочешь.— Мне нужно и то, и другое, — признался Каландрилл.— Считай, что благословение моё ты уже получил, — сказал Очен, — от всего сердца. Что же до совета, то… я думаю, тебе лучше не рассказывать об этом товарищам.— Мы так и договорились, — пояснил Каландрилл. — По крайней мере мы сохраним все в тайне до Памур-тенга. Что случится после, будет зависеть от того, что скажут гиджаны, и от того, поверят ли в их слова Брахт и Катя.— Мудрое решение, — заметил колдун.Каландрилл благодарно кивнул, помолчал и добавил:— Мы говорили о том, что нужно вернуть Ценнайре сердце, забрав его в Нхур-Джабале. Возможно ли подобное?— Она этого желает? — спросил Очен.— Да, — подтвердил Каландрилл, — спроси её, и она скажет тебе то же.— Отлично. — Вазирь расплылся в улыбке, но тут же посерьёзнел и сказал: — Подобное возможно, но необходима мощная магия. И это опасно. Один я не в силах этого сделать, однако с помощью вазирь-нарумасу… Да, думаю, они помогут.— Тогда прошу тебя обратиться к ним с моей просьбой, когда мы доберёмся до Анвар-тенга, — сказал Каландрилл.Очен помолчал, размышляя.— Да, конечно, — наконец согласился он, хотя и с некоторой опаской.Каландрилл нахмурился:— Ты сомневаешься? Они могут отказать?— Я не утверждаю, что они откажут, — ответил маг, — но я не могу говорить за них. А то, чего просишь ты, дело трудное и опасное.Страх вдруг обуял сердце Каландрилла. Слова Очена показались ему двусмысленными.— Мне это не нравится, — буркнул он. — Скажи проще.Однако ответ колдуна и вовсе обескуражил его.— Я не могу предсказывать будущее, как гиджаны, — уклончиво, как показалось Каландриллу, произнёс Очен. — Но и не утверждаю, что это невозможно. Я только говорю, что не знаю.— Значит, ты все же сомневаешься?Старец развёл руками, показывая, что ничего не ведает и ни в чем не уверен.— Я бы предложил тебе забыть об этом, пока мы не добрались до Анвар-тенга, — сказал он.Каландриллу хотелось расспросить его и дальше, ибо неуверенность и сомнение, прозвучавшие в голосе Очена беспокоили его. Но постоялый двор начал шевелиться' и Очен опередил его, сказав, что лучше вернуться к себе, иначе, если его увидят одетым в коридоре в этот час, тайна его перестанет быть тайной. Каландрилл с большой неохотой согласился, толкнул дверь и, уже уходя, попросил у колдуна разрешения вновь вернуться к этой теме в пути.— Как пожелаешь, — согласился Очен.И Каландриллу пришлось удовольствоваться ожиданием.Юноша вошёл к себе, закрыл дверь и подготовил к отъезду оставшееся снаряжение. Лишь в последний момент он сообразил снять простыни и раскидать подушки так, чтобы создавалось впечатление, будто ночь он провёл у себя, а не у Ценнайры. Воспоминания заставили его томно улыбнуться. «Дера, — вздохнув, пробормотал он, — если ты даруешь Брахту и Кате понимание, я навеки твой должник».В этот момент в дверь постучали, и керниец спросил:— Ты ещё спишь?— Нет, — отозвался Каландрилл, — входи.Брахт с перекидными мешками через плечо вошёл в комнату, внимательно посмотрел на Каландрилла и ухмыльнулся.— Ахрд, да ты сегодня спал? У тебя вид ночной птички.— Почти совсем не спал, — правдиво ответил Каландрилл.Улыбка кернийца растаяла, лицо его стало задумчивым.— Когда я ушёл, ты оставался с Ценнайрой… — прошептал он.Повисший в воздухе вопрос едва не заставил Каландрилла покраснеть. Он отвернулся, делая вид, что занят перемётными сумами, затем как можно более естественно сказал:— Мы говорили. Она была напугана. — Отчасти это было правдой.— Напугана? — Тон, которым Брахт произнёс свой вопрос, лишний раз убедил Каландрилла в том, что они приняли правильное решение. — Чего может бояться зомби?— Аномиуса, — ответил Каландрилл. — Дера, неужели ты думаешь, Брахт, что она не испытывает страха? Аномиус держит её сердце и в любой момент может её уничтожить. Малейшее подозрение, и ей конец.— Истинно, — без особого энтузиазма согласился керниец, — это правда. Так мне кажется.— Кажется? — Каландрилл начал сердиться. — Ему надо только вернуться в Нхур-Джабаль, где он держит шкатулку. Неужели ты думаешь, Ценнайра ничего не чувствует? Я утверждаю, что это не так. Она в ужасе от того, что Аномиус может разгадать её предательство, и потому хотела побыть со мной.— Спокойно, спокойно! — Брахт насмешливо поднял обе руки. — Я же задал самый простой вопрос.— Но с хитрым намёком, — резко возразил Каландрилл.Брахт нахмурился, вопросительно глядя на Каландрилла, и юноша понял, что позволил себе лишнее. Надо держать себя в руках, напомнил он себе.— Я знаю, ты её любишь, — мягко сказал керниец. — Вот и решил, что, может быть… Но нет, конечно, ты же знаешь, кто она, и поэтому с ней не ляжешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55