Одно лишь меня тревожило — кустарник и молодая поросль облепили обочины так густо, что по сторонам дальше нескольких шагов уже ничего было не разглядеть, хотя бы там и стояла целая армия. Для засады места лучше не придумаешь.
Я не люблю лес — так скажет каждый настоящий горец, так же скажу и я. В горах каждая скала, каждый камень имеет свой неповторимый облик. А здесь деревья похожи друг на друга, как близнецы, их миллионы, и все они — как один. Они стоят стеной, тянутся сотнями верст. Через какое-то время уже перестаешь различать отдельные деревья и понемногу дуреешь от сплошного однообразия. Я знал одного нашего земляка, впервые в жизни попавшего в настоящий лес, когда его диверсионный отряд ушел в рейд по вражеским тылам. Так вот месяц спустя, когда тот отряд вернулся, парня было не узнать — бешеные глаза, невнятная сбивчивая речь и полное отсутствие чувства времени. За каждым деревом ему мерещился враг. Потом выяснилось, что в боевых действиях ему вовсе не довелось участвовать — лес «задавил» его уже на второй неделе рейда.
Как я его понимаю! К вечеру у меня появилось стойкое ощущение, что сзади за нами кто-то постоянно наблюдает. Неощутимые взгляды скользили по краю сознания, впивались в затылок, неслышимые голоса шептали: «Уходи, ты чужой здесь…» Я краем глаза посматривал на остальных — настороже, но не нервничают, назад не оглядываются. Может, это у меня одного мозги набекрень — от частых приключений стал понемногу с ума сходить?
Лагерь начали разбивать еще засветло, а когда темнота опустилась на лес, наш походный бивак уже походил на маленькую крепость, окруженную рогатками и сигнальными растяжками, — на большее времени не хватило. Таниус лично руководил сооружением линии обороны, он же и принимал работу. И такой талант мариновался в тесных замковых стенах! По-моему, даже поставь его командиром всей фаценской армии, он мог бы стать неплохим полководцем.
Хоть ночного нападения и не ожидали, но готовы к нему были. Солдаты спали прямо в доспехах, всю ночь посты поддерживали большой огонь и напряженно вслушивались во тьму, ожидая хлопка разорванной нити. Я спал плохо, то и дело мне казалось, что где-то рядом щелкает разряженный арбалет, но то всего лишь трещали дрова в костре.
В конце концов на рассвете я проснулся в холодном поту — почудилось, что из угла палатки на меня смотрят красные глаза — впрочем, это оказались отблески костра на доспехах Тани-Уса. И тут же сквозь сонный поток пробился тревожный звоночек: «Враг рядом!» Мгновенно исчезли остатки сна, но сигнал присутствия не исчез и продолжал покалывать сознание.
Сжимая в кулаке нож, я осторожно приподнял полог. Снаружи ничего не изменилось — все так же полыхал костер, Часовые стояли на своих постах. Но то самое шестое чувство Даже не подсказало — закричало: «Медлить нельзя!»
Пусть меня потом клянут и костерят вдоль и поперек два Десятка полусонных рож — я набрал в грудь воздуха и заорал Что есть силы:
— Тревога!!!
Через минуту отряд стоял, разобравшись по секторам и готовый к бою. Но драться было не с кем, лес хранил безмолвие. Со всех сторон послышался возмущенный ропот, Таниус, побрякивая доспехами, решительно направился ко мне. Что-то сейчас будет…
В этот момент воздух наполнился свистом стрел. Сразу две ударили в латный нагрудник капитана и разлетелись в щепки. Кто-то сзади жалобно ойкнул, раздались стоны раненых, глухие звуки падающих тел. Я тут же прыгнул в сторону и откатился под тент, а Таниус пригнулся, захлопывая забрало. Все остальные тоже распластались под бревенчатыми заграждениями.
— Сколько? — крикнул капитан, оглядываясь вокруг.
— Двое убиты, трое ранены, — донесся ответ.
Стрелы изредка продолжали влетать в лагерь. Таниус, не таясь, в полный рост ходил вдоль укреплений, буквально вытаскивая оробевших солдат из-под бревен и вталкивая в руки арбалеты. Лучники врага еще несколько раз попали в капитана, но потом, убедившись в его неуязвимости, вновь переключились на стрелков-солдат.
Перестрелка продолжалась полчаса. Я и Трейсин благоразумно отсиживались под прикрытием палаток, Штырь тоже не рвался в драку, Трудно сказать, попали ли наши горе-бойцы хоть в кого-нибудь, но потеряли еще двоих.
— Господин капитан, стрелы кончились! — прокричал кто-то.
— И у меня тоже!
— А у меня последняя!
— Прекратить перестрелку! — распорядился Таниус. Как ни странно, с той стороны тоже перестали, и за кустами раздался голос:
— Не стреляйте, я один и без оружия!
Из зарослей можжевельника вылез человек и осторожно пошел к лагерю. Когда он подошел ближе, Таниус вышел навстречу, держа наперевес свой двуручный меч. Против него стоял смурной тусклоглазый тип с широким шрамом через нос на висок и повязкой на глазу, в одежде серых и зеленых расцветок, столь распространенной в разбойничьих кругах.
— Меня послали на переговоры… — глухо пробормотал он, но в голосе все же чувствовалась дрожь.
— Так говори! — оборвал его Таниус. — Но знай: случись подвох, и ты первым лишишься головы!
— Какой еще подвох? Да кому это надо? — ответил одноглазый. — Мы уже обложили вас, как лису в норе, а у вас стрелы на исходе.
— Мы будем сражаться, — упрямо ответил капитан Фрай. — А вы не рискнете напасть на нас открыто.
— На что вы еще рассчитываете? — недоуменно пожал плечами одноглазый. — Хотите прорваться? Но верхами вам не уйти — постреляем, как курей, и ночью вам тоже не уйти — в этом лесу мы хозяева. А вы, если будете и дальше так скверно сражаться, вряд ли доживете даже до вечера… Но! — возвысил голос бандит, заметив, как Таниус медленно отводит руку для удара. — Мы — люди разумные, убивать понапрасну не желаем, потому всем тем, кто сложит оружие, будет дарована жизнь. И еще! — сказал он громко, обращаясь к воинам. — Бубай обещал немедленно отпустить всех рядовых солдат! Это все, теперь у вас есть четверть часа, чтобы подумать. Я буду рядом, крикните, когда договоритесь. — С этими словами кривой бандит повернулся и затрусил обратно под защиту кустов.
Солдаты когорты собрались в свой кружок, наша четверка—в свой.
— Ох, господари хорошие, страсть как не хочется умирать-то… Да и поразмыслите, чево бы им нас убивать — пограбят, да и пустят на все четыре стороны, — первым высказался Трейсин.
Конечно, с него-то что возьмешь, разве что сапоги снимут. А у нас — золото, кони, снаряжение, те же Таниусовы Доспехи стоят, как хороший дом… Вот такие дела — как сажа бела. Сначала я стал бездомным, а теперь в придачу окажусь еще и нищим, без гроша в кармане.
— Добро — оно как уйдет, так и вернется, да и не стоит оно даже одной жизни, — задумчиво сказал Штырь. — Конечно, за вас, господин Райен, мы будем сражаться до последней капли крови. Но взглянем правде в глаза — этот бой уже проигран нами. Если попробуем прорваться, все поляжем: когорта, похоже, не горит желанием спасать наши шкуры.
Действительно, солдаты быстро приняли решение и теперь настороженно ждали, пока мы разберемся промеж себя.
— Сейчас сложить оружие — наилучшее решение, — сказал Таниус, и было заметно, с каким трудом дались ему эти слова. — Войну выигрывают те, кто умеет вовремя отступать. Победитель — не тот, кто погиб в неравном бою, а тот, кто выжил… и потом нанес последний удар. Потерять золото — пустяк, Корона возместит потери. Но у нас нет права погибнуть — слишком много человеческих судеб стоит за нами. Впрочем, последнее слово за тобой, Райен. Все нити этой безумной авантюры в твоих руках.
Я?! Мне они вверяют свои жизни?! Неужели они взаправду считают, что я — спаситель человечества?! Пронырливый и болтливый Трейсин, колкий и острый на язычок Штырь, строгий и справедливый Таниус… Вот сейчас они сидят, затаив дыхание, и смотрят мне в глаза, готовые покорно принять свою участь. В их сердцах сияет фиал веры. А я… Я не могу так, я опускаю глаза. Золото… Да пропади оно пропадом, никто из них не должен умереть!
— Мы сдаемся… — еле слышно прошептал я.
Разбойников оказалось больше, чем мы предполагали, около сотни. С солдатами поступили просто — отобрали доспехи, оружие, коней, обшарили с головы до пят, выудив все, что показалось ценным, и отправили в сторону границы, влепив каждому на прощание хорошего пинка. А вот к нам и к нашим вещам они даже не притронулись.
Как пояснил кривой бандит, кстати, фаценец по происхождению, за всеми нападениями стоял некто Бубай — живая легенда лесов. Его приказам подчинялись беспрекословно, кое-кто даже поговаривал о нем как о будущем короле Зеленых Долин. Хоть это и громко сказано, но все же поселения в Восточном Зеленодолье предпочитали платить за свою защиту именно лесному вождю, а не какому-то там герцогу за семью горами. Бубай запретил самостийно грабить купцов во избежание раздоров промеж лихого люда. Разбойный атаман лично разбирал трофеи и награждал подчиненных «по справедливости», поэтому обделенных и обиженных в банде не было. Более того, это привлекало в ее ряды новых соратников — преимущественно подросшую молодежь из беженцев минувшей войны. По обрывкам разговоров выяснилось, что этот отряд — не единственный, есть и другие. Каждый держал «свою» дорогу, полагался только на себя, но в этот раз разбойников кто-то предупредил, и банда Кривого вышла на дорогу, усилившись бойцами из соседних отрядов. Мои опасения насчет засады полностью сбылись — возможно, вскоре мы узнаем, кто стоит за всем этим.
Ставка Бубая, куда нас привели кружным путем и с завязанными глазами, оказалась настоящей крепостью на лесном холме, окруженной рвами, частоколом и стенами высотой в три человеческих роста, с бойницами, стрелковыми башнями и подъемным мостом, а внутри даже стояли баллисты. Народу здесь было много — кто-то уходил в разбойные походы, кто-то, как в нашем случае, возвращался с добычей, иные жили прямо здесь, открыв лавки и мастерские.
Нас загнали в большой сарай-сеновал, где, по-видимому, и происходила дележка награбленного. Сюда же принесли все то, что отобрали у солдат. Некоторые разбойники уже ходили вокруг да около, примериваясь к трофеям, — смотрели в зубы лошадям, прикидывали, какой доспех им лучше подойдет, какой клинок поострее. Вокруг Вороного и Белоснежки собралась большая группа, возбужденно галдяшая и прикидывающая, кому достанется такое богатство. Внезапно оттуда Донеслось отчаянное ржание, перемежающееся с воплями и проклятиями, и из толпы вывалились двое — один хромал, Другой держался за окровавленную голову.
— То ж не конь, то зверюга дикая! Я токмо белую коняжку тронул, а он как прыгнет на мене, как… О-ой!
— Так, земляки, выкладывайте на столы все, что у вас в Карманах да за пазухой припрятано! Потом вас все равно будут обыскивать, и если найдут хотя бы монетку, жестоко накажут другим в назидание, — сказал Кривой, который не отходил от нас ни на шаг и не позволял своим «соратникам» покопаться в наших сумках.
— Господарь… э-э… начальник, дозвольте перекинуться с вами парой слов наедине, у мене имеется важное сообщение! — заискивающе пролепетал Трейсин, осторожно взяв бандита под локоток. Что еще он придумал? — у него-то точно ничего не возьмут… Трейсин и Кривой отошли на пару шагов и стали о чем-то шептаться.
— …он — знатный людина при королевском дворе… — донеслось до нас, а в руке Трейсина что-то блеснуло.
— Этот мерзавец стащил мой кулон! Предатель! Какую змею мы пригрели! — яростно взревел Таниус, собираясь броситься на купчишку и по меньшей мере забить его в землю по уши, Но, обнаружив перед собой наконечники копий, нацеленные прямо в грудь, капитан остыл и умолк, кусая губы.
— Так-так, лучше будет, если Бубай услышит это из твоих уст… — задумчиво пробормотал Кривой, искоса поглядывая на нас. — Пойдем-ка, пока раздача не началась. Эй, вы, глаз с них не спускать, головой отвечаете! — прикрикнул он на охранников.
Одноглазый чуть ли не волоком утащил Трейсина на доклад — тот, впрочем, особо и не сопротивлялся. Теперь наше положение сильно осложнилось — лесные бандиты просто обожали брать в заложники высокопоставленных особ и затем терзать нервы и кошельки их родственников, присылая отрубленные уши и пальцы пленников. Конечно, самих заложников не калечили, зато их слуги вполне могли лишиться какой-нибудь части тела. А на такую-то роль можем и мы сгодиться, тут талантов особых не требуется…
В отсутствие командира его подчиненные совсем распоясались. Некоторые принялись копаться в наших мешках и седельных сумках, но никто не рискнул набивать себе карманы — товарищеский глаз зорче руководящего. Самые смелые начали присматриваться к нашей одежде, один особо наглый бандит с пышными усами принялся щупать плащ-хамелеон Штыря, восхищенно цокая языком. Чем выше он взбирался, тем внимательнее смотрел на нахала Штырь. В конце концов его терпению пришел конец — последовало едва заметное движение, и бандит отскочил, словно его ужалила гадюка. Поначалу никто не понял, что произошло, — он крутился, выпучив глаза, обхватив руками челюсть, и отчаянно мычал. Все остальные отпрянули от нас на безопасное расстояние, похватавшись за оружие. Но так как повода для нападения мы все-таки не давали, да и был недвусмысленный приказ — не трогать пленников, то постепенно все, кроме охраны, разбрелись по сараю. Исключая пострадавшего — тот, отойдя от болевого оцепенения, зарычал: «Замочу гадов на хрен!», тут же выхватил меч и очертя голову бросился на Штыря, наплевав на все указания свыше. Слепая ярость — плохой спутник для бойца. Штырь играючи уклонился от удара и демонстративно поставил подножку бандиту, Тот продолжил свое движение в виде полета с жесткой посадкой головы об край стола.
Охранники залыбились было, но в этот момент от дверей последовал требовательный окрик, и все бандиты как один вытянулись в стойке. В сопровождении вооруженной до зубов свиты в зал вошел сам бандитский вождь.
Теперь я понял, почему перед главарем так трепетали, — Бубай был огромен, ростом он был даже выше Таниуса и много шире в плечах, при этом округлый, как бочонок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67