https://wodolei.ru/catalog/mebel/95cm/
Трэвен видел слишком много зомби и программистов-неудачников, сгоревших внутри киберпространства и оставивших в материальном мире лишь то, что можно использовать при пересадке органов другим людям.
***
Ковальски находился в комнате детективов. Его рубашка выглядела мятой, а ремни кобуры, висящей под мышкой, потемнели от пота.
– Садись, – скомандовал он молодой женщине в наручниках, показывая на стул.
– Да плевать мне на тебя, коп, – ответила женщина, выдергивая локоть из сжимающей ее руки полицейского. Наручники с металлическим звоном упали на пол, в следующее мгновение из-под ногтей выдвинулись острые лезвия бритв, и пальцы женщины устремились к лицу огромного детектива.
Ковальски успел отклонить голову в сторону, пальцы со смертоносными лезвиями скользнули мимо, и он нанес несильный, но точный удар по подбородку проститутки.
Ковальски опустился в кресло за своим столом и пробурчал:
– Усадите на стул эту суку.
Затем он пошарил в выдвижном ящике, достал банку жевательного табака и сунул щедрую порцию за нижнюю губу.
Два других детектива подняли женщину, надели наручники, подключили к нашейному гнезду нейронный трод, нейтрализующий механизм выдвижения острых лезвий из-под ногтей, чтобы она не смогла снова отомкнуть замок наручников, и вернулись к своей работе.
– Тебе следовало проверить, нет ли у нее бритв под ногтями, – бросил Трэвен, направляясь к кабинету капитана. – Продолжай так и дальше, и тебе когда-нибудь вручат на блюде твою собственную физиономию.
Ковальски смущенно улыбнулся и сделал непристойный жест пальцем.
Трэвен остановился перед дверью с надписью золотыми буквами на матовом стекле «Капитан детективов» и постучал.
– Войдите, – прогремел глубокий бас Кайли. Трэвен положил ладонь на пластинку у входа, и дверь с шуршанием отодвинулась в сторону. После того как он вошел, дверь автоматически закрылась.
Лео Кайли стоял за своим письменным столом – высокий чернокожий мужчина в слаксах и белой рубашке с галстуком. Серебристый венчик седых волос – все, что осталось от когда-то густой африканской шевелюры, – создавал впечатление ореола вокруг его головы, на макушке которой красовалась огромная лысина, отсвечивающая под лампами дневного света. Он сердито посмотрел на кипы бумаг, загромождающие стол, затем перевел взгляд на Трэвена.
– Вы хотели видеть меня?
– Вот уже почти два часа. – Кайли отодвинул бумажные завалы в сторону, нашел кнопку дистанционного управления и нажал на нее, включив экран единственной стены, свободной от фотографий разыскиваемых преступников и объявлений об их розыске. – Какой смысл, черт возьми, иметь автоответчик, если ты никогда не откликаешься на звонки?
– Не хочу выслушивать уговоры торговцев алюминиевыми жалюзями, чистильщиков ковров или беседовать с представителями секты «Свидетели Иеговы».
– Снимай плащ и садись. Нам нужно поговорить. Трэвен снял плащ, положил его на соседнее кресло, отстегнул СИГ/Зауэр с кобурой от ремня и сел на стул, держа пистолет на коленях.
– Вчера ты провел очень рискованную операцию, – заметил Кайли.
– Не вижу в ней ничего рискованного. Кайли насмешливо улыбнулся:
– Ты никогда не замечаешь опасности, парень. На улице ты превращаешься в настоящего маньяка. Лично мне кажется, что лучше всего отобрать у тебя полицейский значок, сунуть в руку золотые часы за безупречную службу и отправить на покой. Меня изумляет, каким образом тебе удается убеждать своих людей следовать за тобой и преодолевать все препятствия, возникающие на пути. За исключением Ковальски, разумеется. Он чувствует себя в опасной ситуации как рыба в воде, ему это нравится даже больше, чем тебе.
Сдерживая закипающую ярость, Трэвен произнес:
– Вы хотите сказать мне что-то или мы собираемся сидеть вот так и беседовать о погоде?
– А еще мне не нравится ваше поведение, мистер. – Глаза Кайли выпучились, и на белках стала отчетливо видна паутинка кровеносных сосудов.
– Операция прошла успешно. Когда Зензо расшифрует основную память чипа, у нас будет достаточно доказательств, чтобы повесить Донни Куортерса и того, кто руководит действиями яков.
– Это всего лишь твое предположение. Кроме того, лаборатория компьютерного анализа, возможно, и не сумеет расшифровать кристалл памяти, не нарушив содержащейся в нем информации.
Трэвен с трудом удержался от резкого ответа.
– Сейчас ты попал на горячую сковородку, а ведь на ней можно и поджариться. – Кайли вздохнул. – Можешь верить, можешь нет, но мне не хочется, чтобы у тебя были неприятности. – Он обошел вокруг стола, едва заметно хромая, когда ступал на бионический протез, вот уже девять лет заменяющий ему левую ногу.
– Давайте приступим к делу, капитан, а?
Кайли сел на край стола и посмотрел на Трэвена ледяным взглядом.
– Завтра, с девяти утра, ты на неопределенное пока время переводишься в отдел по расследованию убийств.
Трэвен встал и пристегнул к поясу кобуру с пистолетом.
– Об этом не может быть и речи.
– А вашего согласия и не спрашивают, мистер, – рявкнул Кайли. – Это – приказ.
– Вы не должны так поступать накануне раскрытия самого крупного преступления, которое когда-либо приходилось расследовать полиции Далласа.
– Должен, и заставлю выполнить мой приказ! – В голосе капитана звучала угроза. – Я предоставляю тебе выбор: или ты завтра утром явишься в отдел по расследованию убийств, или напишешь заявление об увольнении.
Трэвен молчал.
– Вот так обстоят дела, Мик, – произнес Кайли уже другим тоном.
– Но почему?
– Ты слишком хорошо работаешь, привлекаешь к себе всеобщее внимание. Люди узнают тебя. Вчера вечером и весь день сегодня твоя долбаная фотография то и дело демонстрировалась на видеостенках всего города. Средства массовой информации присвоили тебе кличку «коп-убийца», а в этом году предстоят выборы мэра, позиция которого по проблемам охраны правопорядка такая же нестойкая, как у одуванчика на ветру. Мы с Канеоки с трудом сумели добиться, чтобы тебя оставили в полиции. Это что-нибудь для тебя значит?
– Это значит, что в результате вчерашнего рейда я наступил кому-то на любимую мозоль, – спокойно ответил Трэвен. – И, пожалуй, теперь я начинаю понимать, как глубоко проникла коррупция в полицейский департамент.
– Если ты обвиняешь меня лично, я так пну тебя под зад своей жестяной ногой, что ты пролетишь через потолок.
– Этого я не говорил.
Кайли нажал на кнопку дистанционного управления, и на экране появилось изображение Трэвена с головой курьера в руке.
– Ты сгорел, парень, и не имеет значения, сознаешь ли ты это или нет. – Лицо Трэвена на экране не выражало никаких эмоций. – Я понял, что тебе конец, уже два месяца назад, но не хотел признаваться даже самому себе, потому что тогда пришлось бы убрать тебя из отдела. Ты действительно долбаный сукин сын, но мой сукин сын. – Он вздохнул. – Может быть, ты прав и тебе действительно удалось натолкнуться на что-то исключительно важное, однако сейчас ты привлек к себе такое внимание, что вряд ли принесешь пользу. Когда Зензо извлечет информацию из чипа, мы продолжим расследование, как бы далеко оно нас ни завело, и посадим Донни Куортерса за решетку. Обещаю тебе.
– Этого недостаточно.
– Больше я ничего обещать не могу.
Трэвен увидел железную решимость в глазах Кайли и кивнул.
– Остальные уже знают о вашем решении?
– Еще нет. Сначала я хотел сообщить тебе.
– Спасибо.
– Послушай, Мик, я не могу сказать тебе ничего такого, – произнес Кайли, – чтобы ты стал ненавидеть меня меньше, но…
– Что верно, то верно.
Кайли пропустил мимо ушей грубость Трэвена.
– …но это для твоей же пользы. И на благо работы, которую мы ведем.
– Но почему меня переводят в отдел по расследованию убийств?
– Таково предложение Канеоки. Он сказал, что, если ты будешь заниматься мертвыми телами, у тебя не будет желания застрелить их еще раз.
– Потрясающе.
Кайли выключил видеостенку.
– И запомни вот что еще: наркомафия, за которой ты охотился с таким рвением, не забудет тебя. Даже после того, как мы организуем утечку информации в газеты о твоем уходе из отдела по борьбе с проституцией и наркотиками, они сочтут это всего лишь ловким маневром и придут к выводу, что ты по-прежнему станешь преследовать их. Но даже если поверят, некоторое время будут мечтать о том, чтобы отомстить. Зензо слышал в своем компьютерном мире, что за твою голову обещано щедрое вознаграждение, так уж будь поосторожнее. Трэвен кивнул:
– Как Чеймберс?
– Ему спасли руку, но ее подвижность, наверное, полностью не восстановится. Придется перевести его на канцелярскую работу, – Голос Кайли звучал бесстрастно. Инстинктивным жестом он коснулся своей искусственной ноги. – Медики сказали, что, если бы ты не наложил ему жгут, он вряд ли выжил бы.
Трэвен взял плащ, подошел к двери и коснулся рукой пластинки.
– Трэвен.
– Да?
Кайли стоял, опираясь о стол костяшками пальцев. Его черное лицо казалось высеченным из антрацита.
– Если я узнаю, что ты продолжаешь заниматься этим расследованием, то вообще посажу тебя в отделе и заставлю перебирать бумаги. Тебе понятно?
– Понятно.
– И сбрей бороду. В отделе по расследованию убийств не принято носить бороды.
Трэвен услышал, как дверь с легким шипением закрылась за ним. В центральной комнате он пнул свой стол, заваленный бумагами, разлетевшимися в разные стороны. Не обращая внимания на ругань остальных детективов, он вышел из комнаты.
8
Брэндстеттер взял из ее рук стакан с коктейлем. Они находились в другой комнате его логической конструкции и пили коктейли, от которых невозможно опьянеть, но которые создавали приятную иллюзию. Он сидел у стойки бара на высоком табурете со спинкой. Когда-то ему довелось увидеть такой табурет, и он тут же создал его подобие в своей логической конструкции. Ему хотелось, чтобы в построенном им мире все было самым лучшим.
Теперь мать стояла за стойкой бара в красном платье с глубоким вырезом, обнажающим грудь почти до сосков, освещенная пламенем свечей в настенных канделябрах. Брэндстеттеру было трудно оторвать от нее взгляд.
– Откуда взялась эта комната? – спросил он. – Я еще никогда не видел ее.
Мать взяла полотенце, вытерла безукоризненно чистую деревянную стойку, затем подсунула под его стакан пробковый кружок.
– Не знаю. Я тоже раньше ее не видела.
– Тогда как она появилась?
– Ты создал ее. – Она посмотрела ему в глаза, чуть наклонив голову. Он всегда находил это очень привлекательным. Ее горло шевельнулось, когда она выпила треть своего коктейля. – Все находящееся здесь является или продуктом твоей памяти, или попыткой заполнить пробелы в памяти относительно меня.
– Мне не нравится, когда ты так говоришь. – Брэндстеттер произнес это подчеркнуто резким тоном.
– Как? – шаловливо спросила мать.
– Да вот так.
– Ты хочешь сказать, что тебе не нравится, когда я говорю, словно компьютерная модель ранее существовавшего человека?
Он промолчал.
– Может быть, я говорю так потому, что и в самом деле я всего лишь придуманная тобой модель. – Она осушила стакан и снова наполнила его. Свет от свечей играл на гладкой поверхности ее лица.
– Нет, ты не компьютерная модель. Возможно, раньше ты и была ею, но теперь стала женщиной. – Он повертел стакан в руке, гоняя воображаемые кубики льда. Впрочем, и стакана в действительности тоже не было. – Знаешь, иногда такое случается.
– Что?
– Компьютерные системы искусственного интеллекта, созданные как логические структуры, отделяются от них и приобретают собственный облик.
Она засмеялась горьким смехом, глядя на сына.
– Будь это правдой, я бы сейчас находилась далеко отсюда. – Она поставила стакан на стойку бара и отошла в сторону. Красное платье туго обтягивало ее безупречное тело. Когда она снова посмотрела на него, ее глаза сверкнули. – Там, за пределами созданной тобой логической конструкции, находится огромный материальный мир, реальный и ждущий меня.
– Я знаю. Ты все время говоришь об этом.
– Но ведь я говорю правду!
– Знаю.
– Мне следовало бы уйти от тебя. Брэндстеттер молча сидел на высоком табурете, понимая, что скоро у нее изменится настроение. Она всегда бывала такой после нескольких коктейлей.
Мать шла между круглых столиков и пустых стульев, покачиваясь в дымном свете горящих свечей.
– Ведь это не может продолжаться бесконечно, – произнесла она хриплым голосом. – Придет время, он узнает про нас, и тогда нашей жизни будет угрожать опасность.
– Здесь ему нас не найти.
Она посмотрела на сына, не скрывая сомнения, держась одной рукой за деревянную опору, установленную на полу и упирающуюся в потолок.
– Можешь положиться на меня.
– Мне следовало бы сдерживать свои чувства, быть сильнее и лучше.
– Ты – прекрасная женщина. Я никогда не встречал женщины лучше тебя.
Она улыбнулась, подошла к нему и провела пальцем по его щеке.
– Ты тоже красивый мальчик, и мне очень трудно оставить тебя. У такой женщины, как я, бывает мало хорошего в жизни.
После ее прикосновения, когда в нем вспыхнула всепоглощающая страсть, Брэндстеттер снова превратился в тринадцатилетнего мальчика. Губы матери прижались к его губам, и он почувствовал запах шампуня. Он осторожно отстранился от нее.
– Ты куда? – сердито спросила она.
– Мне нужно идти, – ответил он, становясь старше на двадцать пять лет.
– Не смей покидать меня!
– Мне нужно идти, – повторил Брэндстеттер и направился к выходу, все время ощущая ее взгляд. – У меня много работы. Я ведь говорил тебе, что мы не должны заниматься любовью, когда я работаю.
– Черт побери, ты не должен оставлять меня, раз я так тебя хочу. – Она бросила стакан на пол, и он разбился на мелкие осколки.
Все еще слыша ее голос, Брэндстеттер нажал на клавиши терминала и покинул логическую конструкцию.
***
Он почувствовал, как материальный мир охватывает его. Яркое освещение рабочего помещения всегда действовало на него прежде всего остального. Затем он услышал шум других действующих терминалов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
***
Ковальски находился в комнате детективов. Его рубашка выглядела мятой, а ремни кобуры, висящей под мышкой, потемнели от пота.
– Садись, – скомандовал он молодой женщине в наручниках, показывая на стул.
– Да плевать мне на тебя, коп, – ответила женщина, выдергивая локоть из сжимающей ее руки полицейского. Наручники с металлическим звоном упали на пол, в следующее мгновение из-под ногтей выдвинулись острые лезвия бритв, и пальцы женщины устремились к лицу огромного детектива.
Ковальски успел отклонить голову в сторону, пальцы со смертоносными лезвиями скользнули мимо, и он нанес несильный, но точный удар по подбородку проститутки.
Ковальски опустился в кресло за своим столом и пробурчал:
– Усадите на стул эту суку.
Затем он пошарил в выдвижном ящике, достал банку жевательного табака и сунул щедрую порцию за нижнюю губу.
Два других детектива подняли женщину, надели наручники, подключили к нашейному гнезду нейронный трод, нейтрализующий механизм выдвижения острых лезвий из-под ногтей, чтобы она не смогла снова отомкнуть замок наручников, и вернулись к своей работе.
– Тебе следовало проверить, нет ли у нее бритв под ногтями, – бросил Трэвен, направляясь к кабинету капитана. – Продолжай так и дальше, и тебе когда-нибудь вручат на блюде твою собственную физиономию.
Ковальски смущенно улыбнулся и сделал непристойный жест пальцем.
Трэвен остановился перед дверью с надписью золотыми буквами на матовом стекле «Капитан детективов» и постучал.
– Войдите, – прогремел глубокий бас Кайли. Трэвен положил ладонь на пластинку у входа, и дверь с шуршанием отодвинулась в сторону. После того как он вошел, дверь автоматически закрылась.
Лео Кайли стоял за своим письменным столом – высокий чернокожий мужчина в слаксах и белой рубашке с галстуком. Серебристый венчик седых волос – все, что осталось от когда-то густой африканской шевелюры, – создавал впечатление ореола вокруг его головы, на макушке которой красовалась огромная лысина, отсвечивающая под лампами дневного света. Он сердито посмотрел на кипы бумаг, загромождающие стол, затем перевел взгляд на Трэвена.
– Вы хотели видеть меня?
– Вот уже почти два часа. – Кайли отодвинул бумажные завалы в сторону, нашел кнопку дистанционного управления и нажал на нее, включив экран единственной стены, свободной от фотографий разыскиваемых преступников и объявлений об их розыске. – Какой смысл, черт возьми, иметь автоответчик, если ты никогда не откликаешься на звонки?
– Не хочу выслушивать уговоры торговцев алюминиевыми жалюзями, чистильщиков ковров или беседовать с представителями секты «Свидетели Иеговы».
– Снимай плащ и садись. Нам нужно поговорить. Трэвен снял плащ, положил его на соседнее кресло, отстегнул СИГ/Зауэр с кобурой от ремня и сел на стул, держа пистолет на коленях.
– Вчера ты провел очень рискованную операцию, – заметил Кайли.
– Не вижу в ней ничего рискованного. Кайли насмешливо улыбнулся:
– Ты никогда не замечаешь опасности, парень. На улице ты превращаешься в настоящего маньяка. Лично мне кажется, что лучше всего отобрать у тебя полицейский значок, сунуть в руку золотые часы за безупречную службу и отправить на покой. Меня изумляет, каким образом тебе удается убеждать своих людей следовать за тобой и преодолевать все препятствия, возникающие на пути. За исключением Ковальски, разумеется. Он чувствует себя в опасной ситуации как рыба в воде, ему это нравится даже больше, чем тебе.
Сдерживая закипающую ярость, Трэвен произнес:
– Вы хотите сказать мне что-то или мы собираемся сидеть вот так и беседовать о погоде?
– А еще мне не нравится ваше поведение, мистер. – Глаза Кайли выпучились, и на белках стала отчетливо видна паутинка кровеносных сосудов.
– Операция прошла успешно. Когда Зензо расшифрует основную память чипа, у нас будет достаточно доказательств, чтобы повесить Донни Куортерса и того, кто руководит действиями яков.
– Это всего лишь твое предположение. Кроме того, лаборатория компьютерного анализа, возможно, и не сумеет расшифровать кристалл памяти, не нарушив содержащейся в нем информации.
Трэвен с трудом удержался от резкого ответа.
– Сейчас ты попал на горячую сковородку, а ведь на ней можно и поджариться. – Кайли вздохнул. – Можешь верить, можешь нет, но мне не хочется, чтобы у тебя были неприятности. – Он обошел вокруг стола, едва заметно хромая, когда ступал на бионический протез, вот уже девять лет заменяющий ему левую ногу.
– Давайте приступим к делу, капитан, а?
Кайли сел на край стола и посмотрел на Трэвена ледяным взглядом.
– Завтра, с девяти утра, ты на неопределенное пока время переводишься в отдел по расследованию убийств.
Трэвен встал и пристегнул к поясу кобуру с пистолетом.
– Об этом не может быть и речи.
– А вашего согласия и не спрашивают, мистер, – рявкнул Кайли. – Это – приказ.
– Вы не должны так поступать накануне раскрытия самого крупного преступления, которое когда-либо приходилось расследовать полиции Далласа.
– Должен, и заставлю выполнить мой приказ! – В голосе капитана звучала угроза. – Я предоставляю тебе выбор: или ты завтра утром явишься в отдел по расследованию убийств, или напишешь заявление об увольнении.
Трэвен молчал.
– Вот так обстоят дела, Мик, – произнес Кайли уже другим тоном.
– Но почему?
– Ты слишком хорошо работаешь, привлекаешь к себе всеобщее внимание. Люди узнают тебя. Вчера вечером и весь день сегодня твоя долбаная фотография то и дело демонстрировалась на видеостенках всего города. Средства массовой информации присвоили тебе кличку «коп-убийца», а в этом году предстоят выборы мэра, позиция которого по проблемам охраны правопорядка такая же нестойкая, как у одуванчика на ветру. Мы с Канеоки с трудом сумели добиться, чтобы тебя оставили в полиции. Это что-нибудь для тебя значит?
– Это значит, что в результате вчерашнего рейда я наступил кому-то на любимую мозоль, – спокойно ответил Трэвен. – И, пожалуй, теперь я начинаю понимать, как глубоко проникла коррупция в полицейский департамент.
– Если ты обвиняешь меня лично, я так пну тебя под зад своей жестяной ногой, что ты пролетишь через потолок.
– Этого я не говорил.
Кайли нажал на кнопку дистанционного управления, и на экране появилось изображение Трэвена с головой курьера в руке.
– Ты сгорел, парень, и не имеет значения, сознаешь ли ты это или нет. – Лицо Трэвена на экране не выражало никаких эмоций. – Я понял, что тебе конец, уже два месяца назад, но не хотел признаваться даже самому себе, потому что тогда пришлось бы убрать тебя из отдела. Ты действительно долбаный сукин сын, но мой сукин сын. – Он вздохнул. – Может быть, ты прав и тебе действительно удалось натолкнуться на что-то исключительно важное, однако сейчас ты привлек к себе такое внимание, что вряд ли принесешь пользу. Когда Зензо извлечет информацию из чипа, мы продолжим расследование, как бы далеко оно нас ни завело, и посадим Донни Куортерса за решетку. Обещаю тебе.
– Этого недостаточно.
– Больше я ничего обещать не могу.
Трэвен увидел железную решимость в глазах Кайли и кивнул.
– Остальные уже знают о вашем решении?
– Еще нет. Сначала я хотел сообщить тебе.
– Спасибо.
– Послушай, Мик, я не могу сказать тебе ничего такого, – произнес Кайли, – чтобы ты стал ненавидеть меня меньше, но…
– Что верно, то верно.
Кайли пропустил мимо ушей грубость Трэвена.
– …но это для твоей же пользы. И на благо работы, которую мы ведем.
– Но почему меня переводят в отдел по расследованию убийств?
– Таково предложение Канеоки. Он сказал, что, если ты будешь заниматься мертвыми телами, у тебя не будет желания застрелить их еще раз.
– Потрясающе.
Кайли выключил видеостенку.
– И запомни вот что еще: наркомафия, за которой ты охотился с таким рвением, не забудет тебя. Даже после того, как мы организуем утечку информации в газеты о твоем уходе из отдела по борьбе с проституцией и наркотиками, они сочтут это всего лишь ловким маневром и придут к выводу, что ты по-прежнему станешь преследовать их. Но даже если поверят, некоторое время будут мечтать о том, чтобы отомстить. Зензо слышал в своем компьютерном мире, что за твою голову обещано щедрое вознаграждение, так уж будь поосторожнее. Трэвен кивнул:
– Как Чеймберс?
– Ему спасли руку, но ее подвижность, наверное, полностью не восстановится. Придется перевести его на канцелярскую работу, – Голос Кайли звучал бесстрастно. Инстинктивным жестом он коснулся своей искусственной ноги. – Медики сказали, что, если бы ты не наложил ему жгут, он вряд ли выжил бы.
Трэвен взял плащ, подошел к двери и коснулся рукой пластинки.
– Трэвен.
– Да?
Кайли стоял, опираясь о стол костяшками пальцев. Его черное лицо казалось высеченным из антрацита.
– Если я узнаю, что ты продолжаешь заниматься этим расследованием, то вообще посажу тебя в отделе и заставлю перебирать бумаги. Тебе понятно?
– Понятно.
– И сбрей бороду. В отделе по расследованию убийств не принято носить бороды.
Трэвен услышал, как дверь с легким шипением закрылась за ним. В центральной комнате он пнул свой стол, заваленный бумагами, разлетевшимися в разные стороны. Не обращая внимания на ругань остальных детективов, он вышел из комнаты.
8
Брэндстеттер взял из ее рук стакан с коктейлем. Они находились в другой комнате его логической конструкции и пили коктейли, от которых невозможно опьянеть, но которые создавали приятную иллюзию. Он сидел у стойки бара на высоком табурете со спинкой. Когда-то ему довелось увидеть такой табурет, и он тут же создал его подобие в своей логической конструкции. Ему хотелось, чтобы в построенном им мире все было самым лучшим.
Теперь мать стояла за стойкой бара в красном платье с глубоким вырезом, обнажающим грудь почти до сосков, освещенная пламенем свечей в настенных канделябрах. Брэндстеттеру было трудно оторвать от нее взгляд.
– Откуда взялась эта комната? – спросил он. – Я еще никогда не видел ее.
Мать взяла полотенце, вытерла безукоризненно чистую деревянную стойку, затем подсунула под его стакан пробковый кружок.
– Не знаю. Я тоже раньше ее не видела.
– Тогда как она появилась?
– Ты создал ее. – Она посмотрела ему в глаза, чуть наклонив голову. Он всегда находил это очень привлекательным. Ее горло шевельнулось, когда она выпила треть своего коктейля. – Все находящееся здесь является или продуктом твоей памяти, или попыткой заполнить пробелы в памяти относительно меня.
– Мне не нравится, когда ты так говоришь. – Брэндстеттер произнес это подчеркнуто резким тоном.
– Как? – шаловливо спросила мать.
– Да вот так.
– Ты хочешь сказать, что тебе не нравится, когда я говорю, словно компьютерная модель ранее существовавшего человека?
Он промолчал.
– Может быть, я говорю так потому, что и в самом деле я всего лишь придуманная тобой модель. – Она осушила стакан и снова наполнила его. Свет от свечей играл на гладкой поверхности ее лица.
– Нет, ты не компьютерная модель. Возможно, раньше ты и была ею, но теперь стала женщиной. – Он повертел стакан в руке, гоняя воображаемые кубики льда. Впрочем, и стакана в действительности тоже не было. – Знаешь, иногда такое случается.
– Что?
– Компьютерные системы искусственного интеллекта, созданные как логические структуры, отделяются от них и приобретают собственный облик.
Она засмеялась горьким смехом, глядя на сына.
– Будь это правдой, я бы сейчас находилась далеко отсюда. – Она поставила стакан на стойку бара и отошла в сторону. Красное платье туго обтягивало ее безупречное тело. Когда она снова посмотрела на него, ее глаза сверкнули. – Там, за пределами созданной тобой логической конструкции, находится огромный материальный мир, реальный и ждущий меня.
– Я знаю. Ты все время говоришь об этом.
– Но ведь я говорю правду!
– Знаю.
– Мне следовало бы уйти от тебя. Брэндстеттер молча сидел на высоком табурете, понимая, что скоро у нее изменится настроение. Она всегда бывала такой после нескольких коктейлей.
Мать шла между круглых столиков и пустых стульев, покачиваясь в дымном свете горящих свечей.
– Ведь это не может продолжаться бесконечно, – произнесла она хриплым голосом. – Придет время, он узнает про нас, и тогда нашей жизни будет угрожать опасность.
– Здесь ему нас не найти.
Она посмотрела на сына, не скрывая сомнения, держась одной рукой за деревянную опору, установленную на полу и упирающуюся в потолок.
– Можешь положиться на меня.
– Мне следовало бы сдерживать свои чувства, быть сильнее и лучше.
– Ты – прекрасная женщина. Я никогда не встречал женщины лучше тебя.
Она улыбнулась, подошла к нему и провела пальцем по его щеке.
– Ты тоже красивый мальчик, и мне очень трудно оставить тебя. У такой женщины, как я, бывает мало хорошего в жизни.
После ее прикосновения, когда в нем вспыхнула всепоглощающая страсть, Брэндстеттер снова превратился в тринадцатилетнего мальчика. Губы матери прижались к его губам, и он почувствовал запах шампуня. Он осторожно отстранился от нее.
– Ты куда? – сердито спросила она.
– Мне нужно идти, – ответил он, становясь старше на двадцать пять лет.
– Не смей покидать меня!
– Мне нужно идти, – повторил Брэндстеттер и направился к выходу, все время ощущая ее взгляд. – У меня много работы. Я ведь говорил тебе, что мы не должны заниматься любовью, когда я работаю.
– Черт побери, ты не должен оставлять меня, раз я так тебя хочу. – Она бросила стакан на пол, и он разбился на мелкие осколки.
Все еще слыша ее голос, Брэндстеттер нажал на клавиши терминала и покинул логическую конструкцию.
***
Он почувствовал, как материальный мир охватывает его. Яркое освещение рабочего помещения всегда действовало на него прежде всего остального. Затем он услышал шум других действующих терминалов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50