Правильно — узнать решил про того парня, который ее вчера в это заведение привел. Сообразил, с чего начать. Осенило.Седой был еще на месте, готовился к смене. Это мне повезло, что вчера Седой за стойкой работал. Он меня знает — он тоже в семнадцатой учился. Когда мы выпускались, он в шестой перешел. А потом, он до сих пор мне благодарен за один случай — помог я ему как-то раз отбиться от стаи малолетних гопников, залетевших в наши края с вороньих предместий.Вот почему, когда я вошел, махнул он мне рукой. Как своему.— Привет, Седой, — поздоровался и я.Потом утянул его в сторонку, подальше от напарника, который вяло пересчитывал пойло на полках, и спросил:— Помнишь, я вчера с девчонкой ушел?— Еще бы, Андреич, — улыбнулся он.— Ты ее знаешь?— Нет, вчера первый раз видел.— А парня, который ее привел?Седой посмотрел на меня внимательно и сам спросил:— Ты чего сегодня какой-то заполошный?— Да так, — ответил я.— Слушай, может, по коньячку?Я кивнул. Он налил и мне, и себе. Мы чокнулись, опрокинули и закусили колесиками лимона.— Ну так что, знаешь его? — напомнил я. — Дашь наколочку?— Заходит иногда, — ответил Седой. — Зовут Лехой. Фамилию не знаю.— Кто он? Что он?— Да так, крутится по мелочам. На Трактовой у него шиномонтажка. Вроде как с нее кормится.— Блатной?— Непохоже. Но он вообще-то тихарик… И кто его знает — может, и при делах, а может, и набушмаченный. К нам заходит обычно с телками. Всегда с разными. Расплачивается аккуратно. Без выгибонов… Только вот вчера вызверился.— Из-за нее?— Угу.— Ты сказал, с кем ушла? — спросил я на всякий случай.— За кого ты меня, Андреич, держишь? — обиделся Седой. — Сказал, что не заметил, куда и когда. Он, правда, не подумав, наезжать пытался. Но я Мишку Гоблина свистнул, и он успокоил.— Ясно… А шиномонтажка у него, это которая? Это та, что рядом со старым мостом?— Ну да, — подтвердил Седой. — Слышь, Андреич, а что случилось-то? Может, помочь чем нужно? Ты только скажи.— Расслабься, Седой. Всё нормально.Седой пожал плечами, мол, как знаешь. А потом вдруг заявил:— Тебя сегодня бить будут.— С чего ты взял? — удивился я такой его прозорливости.— Да ты футболку одел навыворот. — Я оттянул воротник — точно.— Где тут у вас переодеть-то можно?Седой, которого вообще-то зовут Толиком, отвел меня мимо кухни в подсобку. И оставил одного — пошел по моей просьбе вызывать такси.Когда он вышел, я скинул свой стильно мятый пиджак, стащил футболку и вдруг замер. И вот так вот простоял стоймя какое-то время. Голым по пояс. В полном отупении.А потом заплакал.Видать, коньяк, зараза, был каким-то неправильным…Пока такси, выбивая пробки, везло меня на Трактовую, я притчу сочинял. Ну, типа чтобы отвлечься. Чтобы душевное равновесие восстановить. Понимал, что вряд ли поможет, но плюнул на это понимание. И сочинял.На этот раз о Зарытом В Землю Таланте.Слушайте.А не хотите, не слушайте.Но…В одном городе жил Чувак Чувакович — человек, у которого был Талант.Ни у кого в том городе его не было, а у Чувака Чуваковича, у этого самого обычного и, что называется, простого человека, избирателя и налогоплательщика, представьте, был.Вот.Вероятно, многие из вас полагают, что это большой кайф — иметь Талант. Что немалые преференции имеет его имеющий. И дивиденды немереные и регулярные вдобавок. Что обладателю оного только и делов по жизни что жировать беззаботно. Ну и всё такое прочее. Так, вероятно, многие полагают.Но таким вот полагателям, которые судят обо всём чересчур уж поверхностно, должен заявить я со всей ответственностью: отнюдь.Жизнь человека, имеющего Талант, — не жизнь, а сплошное мучение.Объясню.Тут ведь как: дома-то без присмотра эту штуку редкую не оставишь. При нашем-то уровне квартирных краж это просто боязно. Опасно это. Вот и приходится всюду с собой его таскать. И носиться с ним как с торбой писаной. А это неудобно. Как есть, неудобно. Он ведь большой, Талант-то. Да к тому же растущий. Не по дням, а по часам.Вот и представьте, как с такой неудобной для переноски штукой по присутственным и общего пользования местам бродить. В контору, где, к примеру, колотушкой служишь, в магазин там за хлебушком, в парикмахерскую-прачечную и прочая, прочая, прочая. В трамвай, опять же, в переполненный попробуй-ка с этакой глыбиной протиснуться. И на свой этаж по узким пролетам дотащить — тоже упражнение не из легких.Это всё с одной стороны.А с другой — зависть. У-у-у! Это и того пуще. Где ни появись со своим Талантом, через минуту вся спина изодрана колючими взглядами. А иные норовят и в лицо сказать какую-нибудь гадость. Иносказательно, конечно, культурно, но с издевкой. А есть такие, которые и некультурно до лица кулаком дотянуться пытаются.И, главное, не спрятать ведь его никак. Куда спрячешь? Не в карман же. Это какой карман надо иметь, чтобы из ряда вон выходящее безобразие размером в поперечнике от минус бесконечности до аналогичного плюса спрятать можно было? Смеетесь?Вот так вот.Ну, про то, как начальство непосредственное на Чувака Чуваковича смотрело, не вам, побродившим изрядно по своим личным лабиринтам, говорить. Сами понимаете. Естественно — косо оно на него смотрело. А раз так, то и движения по служебной лестнице у него не было абсолютно никакого. И не предвиделось. В этом плане светило ему быть в вечных колотушках с соответствующим окладом.Мало того, в особом государственном департаменте числился он со своим пугающего размера Талантом по разряду неблагонадежных. Что делало его будущность совсем туманной.Вот так вот оно. А вы говорите.И неудивительно при всех таких делах, что к сорока годам окончательно забодался Чувак Чувакович от такой жизни. И так это ему всё, честно говоря, надоело, что однажды ночью, будучи спровоцированным нелицеприятным разговором с собственной женой Чувихой Чуваковной, попрекающей его, Чувака Чуваковича, полнейшей неспособностью реализовать свой Талант с пользой для семейного бюджета, как это делают повсеместно некие эфемерные «вон у других мужья», взял он свое сокровище, закинул на плечо и двинулся на городскую свалку.И там, под неверным светом луны, закопал он свой Талант в зловонно преющие отбросы.И был таков.Бог ему, конечно, судья, только вот что замечу: после той самой ночи жизнь у Чувака Чуваковича стала складываться более-менее удачно… Нет, пожалуй, «более-менее» тут не подходит, ибо до такой степени удачно она стала складываться, что сам про нее он уже вскоре говорил с самодовольной улыбкой: «Удалась!» И то: плохо разве быть председателем губернского избиркома, сидеть в просторном кабинете и щипать за задницу любовницу-секретаршу? Чего ж не щипать, коль руки теперь свободны.Ну а что Талант?А Талант, не поверите, взошел, заколосился на свалке вишневым садом. Да таким садом, который захочешь специально вырастить, фиг вырастишь, — беспрерывно цвел и благоухал он на всю округу. И плодоносил. Удивительно просто, из какого сора порой рождаются цветы. Если, конечно, в этот сор зарыт Талант.В общем, вот так вот всё для всех неплохо устроилось.Правда, не скрою, несанкционированное появление вишневого сада весьма напрягло-озаботило отцов города. До сих пор не знают они, как поступить: и чудесный сад вроде как для общего благоустройства недурственно в городе иметь, но и свалка, опять же, нужна. Куда ж без свалки?Ничего пока не решили. Решают.Рубить иль не рубить? Вот в чем вопрос. Повестки сегодняшнего дня.А так представляется, что, пожалуй, и завтрашнего.Да и не только.
Парень в замызганном комбезе, представившийся менеджером монтажного зала — у нас нынче кого ни спроси, каждый чего-нибудь менеджер, — сказал не без официоза, что Алексей, в смысле Алексей Петрович, обещался быть к десяти.Ну к десяти — так к десяти. Только спросил я уже на выходе, накачивают ли они колеса азотом. «А то!» — ответил с гордостью малый.«А то» — а то, что для понтов колеса азотом — оно конечно, но ржавые трубы в мойке покрасить руки ни у кого не доходят. Делавары!Там через дорогу, как раз напротив шиномонтажки, летний кофеюшник был развернут. Столы пластмассовые, зонтики с пивной символикой, все дела. Ну, я туда. Под одним из этих тентов наблюдательный пункт себе и устроил. Заказал там чего-то, не помню чего, потому как было всё равно чего: один черт, есть ничего не собирался, кусок в горло не полез бы. И пива еще заказал, две бутылки. Пиво — да. Пиво всегда в меня лезет. Даже когда всё остальное не лезет.Короче, сижу, курю, пиво потягиваю. Жду, короче. Наблюдаю. Ну и о своем думаю. Думаю, плохо, что один я сейчас. Был бы здесь Серега, давно бы плечом меня оттеснил и сам вперед вышел. Бульдозером проблему разгребать. А был бы Гошка, так тот хотя бы со спины меня прикрыл. Хотя бы.Плохо человеку, когда он один.Но тут уж как есть.Первую еще не допил, тут бомжара материализовался из воздуха. В засаленном пиджаке и рваных сандалиях. Естественно, на предмет пустой тары. И ведь видит же, сучара, что не допил еще, — но уже тут как тут. И уставился не мигая.Я махнул рукой: забирай, только отвали. Протянул лапищу — три тонны грязи под каждым ногтем, — забрал, но не ушел. Встал рядом с подветренной. Решил, вонючка, второй дождаться. Я психанул. Кивнул ему — а ну-ка сядь. Присел. На самый краешек. И принялся я его лечить.— Слушай, — говорю, зло так говорю, — объясни мне дураку, как до такого вот состояния скотского дойти можно? А?Молчит. В сторону харю опухшую отвернул и лыбится. Не первым, видать, был я у него лечащим доктором.— Чего лыбишься? — спрашиваю. — Объясни, чего тебе не жилось? А? Не родился же ты бичарой на улице. Объясни. По кайфу объедки чужие хавать? Да? В канализационных дырах по кайфу зимагорить? А работать в лом? Да? Или Заратустра не позволяет?Опять молчит.Я рукой махнул, о чем типа с тобой говорить. Протянул вторую бутылку, едва початую:— На, бери и уматывай. Злой я сегодня, но добрый.Он бутылку прихватил и вдруг разродился таким вот пали:— Зря вы так на меня… Птицы вон тоже не работают. Дрозды, например. Поют в свое удовольствие — и только. И перебиваются малым. Зря вы… Ведь это сейчас я в поисках белковых и углеводных соединений, а начинал-то с поисков правды. Зря вы… Зря ругаетесь. И я же вижу, что не на меня вы злитесь.— А на кого? — удивился я, что бич говорящим оказался. В наших краях это редкость.— На себя, — ответил он.— А ты, я вижу, психоаналитик?— В некотором роде. Как всякий культурный человек.— А-а, так ты, значит, культурный! Ну тогда что ж… Тогда оно понятно. В принципе я всегда и предполагал, что вот этим самым культурный человек от некультурного и отличается.— Чем?— Тем самым. Тем, что некультурный человек, когда смотрит на свое дерьмо, думает: «Вот дерьмо», а культурный человек, глядя на свое дерьмо, думает: «Ай да Фрейд!»— Это вы смешно заметили, — растянул бомжара свое синюшное лицо в улыбке.— А у тебя, значит, и чувство шутки юмора имеется?— Ну а как же. Как у всякого культурного человека.— А-а! Ну да.— И меня восхищает, что вы, находясь в таком затруднительном положении, сохраняете чувство юмора, — заметил он и добавил: — Это говорит о присутствии духа.— Стой, — напрягся я. — Что ты сейчас сказал?— Что присутствие духа…— Нет. Раньше.— Когда?— Ну, ты сказал, что я нахожусь сейчас в каком-то таком положении. Что ты имел в виду?— А-а, это… Ну ведь сейчас, как правило, все находятся в затруднительном положении. Непохоже, что вы являетесь исключением из этого правила.— Ты в этом смысле…— А в каком же еще? В этом. И знаете что… Вы добрый человек. И я хочу вам помочь. Послушайте меня. Послушайте… Есть одна такая очень сильная мантра. Невероятной просто силы. Она называется Ут. И звучит так: «У-у-у-ут». Протяжно так: «У-у-у-ут». Запомните? Ее мне друг покойный подарил. Он тоже был из бывших… из бывших интеллигентных человеков. Он вот точно как дрозд певчий жил. И погиб так же. В смысле как дрозд. Ходят слухи, машиной его сбили.Я поморщился, рассказ о сбитом бродяге вызвал болезненные воспоминания. А этот продолжил:— Незадолго до своей гибели он мне эту мантру и… Ну да. Так вот, когда вам совсем плохо станет, когда окончательно припрет, вы пропойте так тихо-тихо или громко, но обязательно душевно: «У-у-у-ут», и всё вокруг сразу станет другим. И вам тут же заметно полегчает. Заметно.Я попробовал:— У-у-д?— Нет, у-у-ут, — поправил он. — Тэ на конце. Тимофей. Так вот: «У-у-у-ут».— Ясно. Хотя странно… Кругом все про другую говорят. Про Ом. Ом-м-м-м. Слышал? Ом-м-м-м… Общеизвестная фуга. Говорят, она самая-самая.— Нет-нет, Ом, она для поверхностных вибраций, Ут же — это более глубокая штука. То заклинание для изменения состояния ума, а это — для трансформации подсознания. Как говорится, почувствуйте разницу. Очень, очень вам ее рекомендую. Не пожалеете.К слову сказать, мантра отверженного крепко засела в моей башке. И с тех пор управляет моим подсознанием.А теперь и вашим.И хотел я еще уточнить у него кое-чего на эту волшебную тему, раз уж такая пьянка пошла, но тут краем глаза увидел, что к шиномонтажке лихо подкатила серая «калдина», из которой вышел парень, так обидно кинутый мной вчера. Пришлось умную беседу с бомжиком закруглять. Наступило время боевой работы.Кивнул бродяге на нетронутые тарелки, мол, хавай, если хочешь, встал и направился к парапету. И когда я уже перепрыгивал через него, новоявленный мой наставник крикнул: «Друг, Будду встретишь, не убивай! Он мой!»Приземлившись, я поднял руку и сжал ладонь в кулак — типа договорились.Мужчина по имени Алексей — всех развалов начальник и схождений командир — в мастерской своей не стал задерживаться долго. Кассу снял или чего там, не знаю — указания, может, какие дал — и через десять минут вышел. Разблокировал магическим брелоком центральный замок, и пока с понтами грузился, я тоже успел. Впрыгнул на заднее и железяку свою ему хабец в затылок. И говорю вежливо:— Только тихо, Леха. Тихо.— Ты че? — скосился он в зеркало.— Мне б, Леха, справочку.— Какую справочку? Пушку убери.— Это, Леха, не пушка. Это, Леха, аргумент.— Какой аргумент?— Тот самый. Тот, который, если что, поможет тебе, Леха, вспомнить историю про то, как ты мою хату вычислил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34