Корабль совершил прыжок к одинокой звезде, чьи космические окрестности мы давно уже условились считать своими семейными владениями, а саму ее — нашим Солнцем. Обладая редкостным розоватым оттенком, так пленявшим Жен, звезда эта не имела планет, сама же по себе она никого не интересовала, что и позволило нам без зазрения совести ее присвоить. Так что большую часть времени “Стриж” вращался вокруг собственного солнца, наподобие единственной обжитой планетки. Разве что нам захочется вдруг куда-нибудь для разнообразия “скакнуть” — полюбоваться, например, со стороны на нашу Галактику “а-ля натюрель”, либо махнуть в вечный день ее ядра, под завязку набитого звездами. Но команду: “Птица, домой!” — корабль привык выполнять без каких-либо пояснений и, по-моему, с радостью.
Едва прозрев, я огляделся в аварийной полутьме, завершающей каждый “гипер”, и понял, что главного преимущества, на которое я рассчитывал, посылая корабль в этот прыжок, мы так и не выиграли.
Гор с Лосевым, лежавшие вповалку, где упали, уже пробудились и, тряся головами, перешли в сидячее положение. А настырный сорняк тем временем уже поднимался, уставя на нас свою пушку.
— Так в чем же вы нас обвиняете, Крапива? — моментально сориентировался Гор: надо было втянуть его в разговор, пока он не решил, что пора бы уж ему выстрелить. — Раз вы нас приговорили, то в соответствии с законом потрудитесь объяснить, за что!
— Это беззаконие! Самосуд! Вы не имеете права! — сипло прорезался Грабер и выдал вдруг пробившимся фальцетом: — Их должен судить народ!
На самом деле, если кого-то здесь и требовалось судить, так это самого Грабера за его мафиозную деятельность, не говоря уже о Крапиве, совершающем в данный момент государственное преступление, заключающееся в покушении на жизни вышестоящих лиц, в том числе и на драгоценную жизнь главы государства. Но Грабер очень кстати встрял со своим воззванием: Крапива заколебался.
Я в это время размышлял, скоро ли драбанты сообразят, что незапланированный прыжок, о котором их почему-то не оповестили, означает критическую ситуацию в рубке. Да, кстати, и Жен не может остаться равнодушной к происшествию — она ведь даже не знает о моем возвращении!
— Народ мне не поверит, — сказал наконец Крапива. — Я приговариваю вас сам, во имя него…
— Если вы взяли на себя роль прокурора, судьи и палача, — властно перебил Гор, — то будьте добры сначала предъявить обвинение, как того требует закон!
Я понял, что Гор пытается использовать кодировки опера, связанные с нерушимостью законов: нарушив их, Крапива станет в собственных глазах преступником и умрет вместе с нами уже как преступник, а вовсе не как герой — спаситель человечества, каковым он себя, конечно, сейчас воображает.
Похоже, что старания Гора не пропали даром: Крапива ненадолго задумался, потом сурово заявил:
— Вы — враги государства! Вы обвиняетесь в предательстве!..
Вполне возможно, что он собирался этим и ограничиться. Но, если в его мозгах созрели еще какие-то обвинения, то нам не суждено было согнуться и рухнуть под их тяжестью. Рухнул кое-кто другой, получив удар по съехавшей крыше крупным предметом домашнего интерьера, а именно — напольной вазой. Соответственно, удар получился осколочного характера.
— Какое интересное решение, Жен, — сказал Алекс, подходя к поверженному Крапиве, и, склонившись, принялся осторожно освобождать из его цепких пальцев дезинтегратор.
— Простое и красивое, — невозмутимо согласился Лосев.
— ПИСя работает! — радостно вякнул Грабер.
Надо же, а я ведь совсем про нее забыл; как Гор положил “дипломат” по возвращении в свое кресло, так он тихонечко там и лежал. И благоприятствовал. Не исключено, что именно в результате его влияния мы все о нем ненадолго позабыли, поэтому действовали с максимальной отдачей — то есть сами же и работали на этот режим. Тем и продержались до появления Жен с осколочной “дубиной”. И Крапива, вот ведь штука, тоже забыл! Что и помешало ему придумать более хитрый план, например, использовать оставшийся здесь прибор, также, кстати, нам благоприятствовавший, перенастроив его с Президента на себя.
— Жен, малышка, да ты, кажется, изобрела новое оружие, — ласково произнес я, обнимая жену, оцепеневшую над бесчувственным телом. В моих руках она немного обмякла, подняла лицо, и губы ее дрогнули в улыбке Мне так хотелось их поцеловать, но в это время за ее спиной возник сержант с нескопькими драбантами, немного опоздавшие к финалу. А среди них…
Или я чуть-чуть сдвинулся рассудком в круговерти последних событий, или среди них пребывал не кто иной, как господин наш Вечный Президент собственной персоной. Судя по тому, как подобрался Лосев и как машинально вытянулся Гор, они его тоже увидели и узнали, хотя в Президенте, поспешавшем за драбантами, наблюдались немалые изменения. Самым меньшим из них было то, что вместо обычного строгого костюма его драгоценное тело облегал куцый халат знакомой овощной расцветки. Но это с горем пополам было объяснимо: только что излеченный Президент не имел здесь собственного гардероба, а моим воспользоваться не успел. Одно из изменений, кстати, состояло в том, что теперь он вполне мог бы это сделать — то есть застегнуть на себе мои вещи.
Господин Президент, объявившись на пороге, обратился в первую очередь не к Лосеву и не к Гору, а, как это ни странно, ко мне:
— Ричард Край? Неужели это вы? Так. значит, вы живы? Я рад! — с этими словами он схватил мою руку и сердечно ее потряс.
Я повидал на своем веку немало лицемеров, но наш глава превзошел их всех. Или я должен был предположить, что он действительно доволен невыполнением отданного им Гору приказа о моей ликвидации? Гор тем временем шагнул вперед:
— Господин Вечный Президент, я считаю своим долгом признаться вам…
— Не надо, советник, — мягко прервал его Президент. — Вы действовали в соответствии с велениями вашего сердца, ни в чем не запятнав чести офицера. — По его просветленному лицу пробежало облачко. — Мне тяжело и стыдно вспоминать сейчас мотивы, руководившие в то время мной.
Лосев с Гором заметно опешили и недоуменно переглянулись, потом вместе посмотрели на драбантов, как будто бы в сомнении — не подменили ли те в их отсутствие главу государства? Драбанты стояли навытяжку с каменными лицами — ничего, мол, не знаем, сдаем главу, как был, в целости и сохранности.
— А кто этот несчастный? — спросил Белобородько, указывая на Крапиву, распростертого в груде осколков (ваза до применения в качестве дубины стояла в прихожей и была вполовину моего роста, даже странно, как это Жен сумела ее поднять для такого удара — наверное, от страха).
— Не обращайте внимания, господин Президент. Это сейчас уберут, — Лосев кивнул солдатам, и они, вздернув Крапиву с пола, быстренько выволокли его в коридор.
— Что бы он ни сделал, я его прощаю, — торопливо заявил Президент, видя, как бесцеремонно управляются с Крапивой.
— Вам вредно волноваться, — сказал Лосев, и в его голосе прозвучала подлинная забота. Затем он мягко сообщил: — Господин Президент, вы, должно быть, уже поняли, что в силу обстоятельств мы находимся на космическом корабле.
— Это неважно, генерал. Я очень рад видеть вас всех, но, к сожалению, не смогу надолго задержаться в вашем обществе.
— Господину Вечному Президенту необходим постельный режим, — пояснил возникший словно бы из стены Кройцман.
— Нет-нет, профессор, я в полном порядке! — отмахнулся Белобородько. — Просто чувствую, — тут он загадочно улыбнулся, — что где-то в другом месте меня ожидает много важных дел.
В этот момент я с ужасом понял, что Президент, утративший все свое былое высокомерие и диктаторские замашки, очень смахивает на блаженного. С ужасом — потому что вспомнил, как на мой вопрос — что будет сделано с человечеством, чтобы оно впредь не нарушало стабильности, Рунге с улыбкой произнес: “Скоро узнаете…”
— Разрешите мне связаться с резиденцией, — обратился к главе Лосев. — Если там все в порядке, то мы немедленно возвращаемся туда. — Он по-своему понял слова Президента об ожидающей того уйме дел.
— Но сначала вам, господин Вечный Президент, будет выдана подобающая одежда, — сказал Гор и многозначительно посмотрел на меня. Я в свою очередь шепнул пару слов Жен.
— Прошу вас, господин Президент, пройдемте со мной туда, где вы сможете переодеться, — почтительно предложила она.
Белобородько махнул рукой:
— Это не имеет никакого значения! — но все же внял приглашению Жен с таким видом, словно просто решил сделать нам приятное.
Я направился к пульту, не спеша пока делиться с Алексом своими соображениями по поводу перевоплощения Белобородько. У советника и собственная голова варит очень неплохо. Пусть сам поразмыслит и независимо от меня придет к какому-то выводу. А потом мы их сопоставим.
Я занялся оживающим кораблем: задал ему режим проверки всех систем, ну и прочие необходимые мелочи. Спустя какое-то время ко мне обратился Алекс:
— Дик, как ты смотришь на то, чтобы отправиться с нами?
— В резиденцию? — на всякий случай уточнил я, не удержавшись от ухмылки: побывав там однажды, я лишь благодаря какому-то чуду и природному благородству Алекса (он дал мне тогда слово чести!) остался жив.
— Да, именно, в резиденцию, — ответил он. — Судя по всему, Президент будет не против твоего присутствия. И, кроме того, нам понадобится профессиональная помощь Жен.
— У Каменского проблемы?
— Каменский по-прежнему на посту, но положение там крайне серьезное. Не забывай, что мы отсутствовали тридцать суток. Целый месяц. Рассказывать долго, сам все увидишь на месте.
В рубку вошел Президент, облаченный в мой лучший выходной костюм — черный с искрой. Его, как и подобает, сопровождала свита, состоявшая из Жен с профессорами и нескольких драбантов. Президент сразу же направился ко мне, что меня несколько смутило: я словно бы сделался для него тут фигурой номер один. Я поднялся.
— Ричард, — без обиняков начал он, — там, куда мы сейчас отправляемся, я не задержусь надолго, но мне не хотелось бы так сразу расставаться с вами и с вашей милой женой.
Выражение моего лица было, наверное, дурацким, но Президент понял его по-своему:
— Знаю, что у вас может быть много дел, и все-таки прошу вас, пойдемте вместе.
— Да, конечно, — пробормотал я, посмотрев на Гора с Лосевым, стоявших за его спиной. Оба были бледны, и даже сквозь знаменитую невозмутимость Алекса просвечивала растерянная озабоченность.
Честно говоря, и я предпочел бы, чтобы Президент за время переодевания опомнился и вновь меня возненавидел. Нет, я ничего не имел против доброго и справедливого властителя; судя по пропаганде, все они такими и являлись, реально же Белобородько претендовал на первенство. Меня только ужасала мысль, что все мы, пройдя через излечение, станем, как на подбор, такими же добрыми и справедливыми. Вернувшись опять в смертное состояние с перспективой пострадать на том свете за грехи, я все же предпочел бы остаться собою, со всеми своими достоинствами и недостатками.
Мы уже двинулись к дверям, когда за моей спиной раздался язвительный голос:
— А мне ты что, прикажешь оставаться в твоем корыте за хозяина?
Всеми позабытый Грабер обиженно ерзал в кресле, не решаясь без дозволения присоединиться к свите Самого.
Я заколебался: с Грабером назрела очевидная проблема — надо было либо брать его с собой, либо оставлять здесь, и оба варианта меня не устраивали. Мои сомнения разрешил Лосев: он сделал знак драбантам, и те подхватили Грабера, тут же сковав ему за спиной руки.
— Вы не смеете! Я тоже гралл! — завопил он. — Господин Президент, воспрепятствуйте!
Старый лис так и не отделался от своего синего психоза, но все же неплохо сориентировался, к кому здесь имеет смысл взывать. А если подойти умеючи, то в дальнейшем на блаженном властителе и верхом можно будет поездить, сообразил Грабер, потому-то и не остался тихо сидеть, радуясь, что о нем забыли, а решил для начала примазаться к эскорту.
— Мой бедный папа немного сдвинулся умом, — сказал я озаботившемуся было его судьбой Президенту. — Ему повсюду мерещатся синие люди. Ничего не поделаешь — необходимо принудительное излечение.
— Ах, ну если…
— Увы!
На самом деле я собирался отпустить “папу” на все четыре стороны при первой же возможности. Безо всякого излечения. Потому что даже Грабера мне, черт возьми, почему-то совсем не хотелось обращать в святого.
* * *
Обстановка в Управлении делами Президента показалась Гору более чем непривычной. Данное учреждение за последнее время претерпело на его глазах немало изменений, но, видит бог, к такому он готов не был.
Сразу по выходе из портала их окружила мебель. Нет, это не были баррикады, воздвигнутые на случай вторжения врагов: все стояло аккуратно, многое было задернуто чехлами. На склад подержанных товаров это тоже не походило: диваны, стулья, столики, кресла и шкафы были шикарнейшие, из натуральных материалов, многие — с резьбой и инкрустацией, несомненный антиквариат. Лучшее из того, что производилось мебельной промышленностью, было свезено сюда работниками Администрации из собственных домов, как ничего не стоило догадаться Гору. Мебель была выставлена не только у входа, она тянулась вдоль широких прежде коридоров, превращая официальные стены Управления в подобие салона распродажи предметов обстановки или же в мебельный музей.
Однако запах здесь стоял вовсе не музейный: пахло овощным супом и подгорелыми котлетами, утюгом, свечным чадом, блинчиками, лекарствами, нестираными носками и даже керосином. Управление еще не знало таких запахов; они не смешивались, а витали слоями, некоторые, как, например, аптечный или кухонный, захватывали целые территории и атаковали обоняние один за другим, по мере продвижения к оперативному отделу. Помимо запахов, вестибюли полнились звуками, характерными никак не для госучреждения, а скорее для корпуса совместного проживания. Звуки порой сопровождались явлениями того же плана:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41