Может, вы бы взглянули?
– С удовольствием.
Она открыла витрину, в которой хранились книги Джакомо Фонтанелли, просмотрела корешки где грубо, а где искусно переплетенных томов, из которых торчали закладки, испещренные пометками.
– Вот. – Она извлекла из ряда тонкий том и раскрыла его на нужном месте. – Эта запись. Как бы вы ее перевели?
Патрон поправил очки и вгляделся в выцветшую корявую запись.
– Хм-м. Не так просто.
– Фонтанелли со временем привык делать заметки на полях, что-то вроде дневника. С кем он говорил, где запахло выгодной сделкой и тому подобное. А это – единственная заметка, которая носит личный характер.
Кристофоро Вакки сел к ее рабочему столу, подвинул лампу ближе и стал читать про себя.
– Действительно, странно, – сказал он и перевел: – «Сегодня говорил с отцом. Может быть, есть выход». Что он имел в виду?
– До сих пор я полагала, что он родился вне брака и его отец неизвестен, – сказала Урсула.
– По крайней мере, так он пишет в завещании.
– В котором утверждает также, что оставляет состояние, а не долги. – Урсула покачала головой. – Я все просчитала. Все годы, все флорины и цехины, марки и пфенниги. Хаос невероятный, но он не ошибся в расчетах. Если у него и были отложены деньги, то из сделок, которые не отражены в книгах.
Патрон осторожно полистал хрупкие старые страницы.
– Когда сделана эта запись?
– В марте 1522 года. – Она сверилась со своими записями в толстой тетради, испещренной колонками цифр: – Тогда его долги составляли почти пятьсот флоринов, и он опаздывал с платежами, пока некий Дж. не выдал ему ссуду в двести флоринов. Иначе не сдобровать бы нашему великому основателю.
Вакки закрыл книгу и отложил ее в сторону.
– И как вы это объясняете себе?
Урсула теребила подбородок.
– Пока никак. Я только знаю, что надо ехать в Рим. Я должна разыскать другие бумаги Джакомо Фонтанелли.
– Бог знает, где они могут быть.
– Их перемещали в этом веке. Наверняка остались какие-то входящие отметки, протоколы, что-нибудь такое, что поможет мне выйти на их след.
– Вы в себя верите?
– Да.
Ей приходилось работать в одном комитете, который после окончания правления Социалистической единой партии Германии принимал кадровые решения о дальнейшей занятости учителей, профессоров и других государственных служащих. У нее обнаружился особый талант находить документы в открытых архивах Штази, службы госбезопасности, и порой она сама пугалась, натыкаясь на бумаги, обличавшие кого-нибудь в сотрудничестве со Штази, хотя эти документы были хорошо спрятаны или неправильно заархивированы. Это было что-то вроде шестого чувства. Да, она верила в себя.
– Хорошо, – сказал патрон. – Мы все организуем. Я знаю людей, которым нужно позвонить, чтобы для вас открылись некоторые двери…
* * *
Стюард, разбудивший его, сделал это не для того, чтобы напомнить ему про обед, а из-за телефонного звонка Маккейна.
– Погибла принцесса Диана, – сказал тот.
Джон приподнялся, переложил трубку в другую руку и стал корчить гримасы, чтобы очнуться из полудремы.
– Что-что? – Влажная жара просто оглушала.
– Разведенная супруга британского престолонаследника. Сегодня ночью в Париже она разбилась в своей машине, налетев на опору туннеля.
– Как же это случилось?
– Кажется, они пытались оторваться от толпы фотографов, которые гнались за ними на мотоциклах. Их было четверо в машине, она, ее друг, водитель и охранник. Трагический случай.
Наконец он смог сфокусировать зрение. Наверное, смог бы назвать и свое имя. Видимо, он должен был испытывать сострадание, но это было ему не по силам.
– И для чего вы мне это рассказываете? Я должен прибыть на похороны?
– Ну, так далеко дело не зашло. Я рассказываю вам об этом, потому что это означает, что все внимание общественности будет приковано к другому и, должен признаться, более интересному событию, чем ваш роман с мисс де-Бирс.
– Ясно. – Может, стоило обидеться на это? – И что, я должен вернуться?
Маккейн хмыкнул:
– Ну, вы, кажется, только того и ждете. Не пойму, неужто вам так плохо с красивейшей в мире женщиной?
– Да нет, уже терпимо.
– Наверное, после того, как вы ее уложили. Ну, ладно. Нет, я хочу вас просить все-таки еще остаться. Я бы понаблюдал, сколько продержится интенсивность этой новости. Судя по всему, пресса входит в затяжной оргазм по этому поводу, но даже похоронам принцессы когда-то приходит конец, и тогда… Останьтесь еще на две недели. Если нам еще есть что инсценировать.
Джон разглядывал свои босые ступни, шевелил пальцами и щурился в бесконечную синеву неба. Он не мог себе представить, что ему придется возвращаться в свой офис.
– Ну, хорошо. Пусть будет так.
«Надеюсь, это прозвучало достаточно самопожертвенно, – подумал он, блаженно растягиваясь на шезлонге. – Кто бы мог подумать, что папарацци могут быть настолько опасны…»
* * *
Маккейн положил трубку, и на лбу у него пролегли морщины мрачной озабоченности. Было пять часов утра, а он еще не покидал своего кабинета. Напротив него стояли три телевизора, показывающие новости параллельно по трем каналам: CNN, NEW и SKY. По четвертому монитору бегущей строкой шли текстовые новости агентства Reuter. За окнами постепенно просыпался Лондон.
– Фостер, – сказал он в сумрачную темноту.
Мужчина, подошедший к столу, был высок и худощав, но больше о нем ничего нельзя было сказать. У него были глаза обсидианового цвета и тонкие усики, но глаза перебывали уже всех цветов, а усики быстро сбривались, если не были приклеены.
– Вчера погибла не только принцесса Диана, – сказал Маккейн, взял тонкую папку из стопки на столе и подвинул ее Фостеру.
Тот молча почитал, посмотрел фотографии.
– Константина Вольпе. И что же с ней случилось?
– Проблема не в ней. Проблема в Марвине Коупленде. Самодеятельный рок-музыкант и, по несчастью, друг мистера Фонтанелли по его прежней жизни. – Он откинулся на спинку кресла и обеими руками прочесал волосы. – По-хорошему сидеть бы ему сейчас не в парижском следственном изоляторе, а в настоящей итальянской тюряге. Мистер Фонтанелли сделал ошибку тем, что спас его тогда. Не сделай он этого, Константина Вольпе сейчас не усугубила бы французскую статистику лишней героиновой смертью.
Фостер вернул ему досье. После прочтения он больше не нуждался в нем.
– И что я должен сделать?
Маккейн снова со вздохом поднялся.
– В аэропорту стоит наготове самолет, который доставит вас в Париж. Как только у французской юстиции начнется рабочий день, вы уже должны стоять у нее под дверью. Вытащите Копленда – под залог, под увещевания, как угодно, и увезите его из страны.
– Куда?
– В Канаду. Там есть одна частная клиника для наркозависимых, она хорошо работает и не задает вопросов, пока оплачиваются ее счета. – Он выдвинул ящик стола и достал оттуда карточку. – Вот адрес. – Достал вторую карточку. – По этому номеру свяжитесь с человеком, который уже давно работает на меня в США. Он вам поможет на месте.
Фостер изучил обе карточки в бледном свете настольной лампы и тоже вернул их.
– Как его зовут?
– Как бишь его зовут, да. – Маккейн задумался. – Скажем, пусть он будет Рон Батлер. – Он выдвинул другой ящик, взял из него стальной ящик и извлек оттуда толстый конверт. – Вот сто тысяч фунтов. Все, что было в сейфе. Если вам понадобится для залога больше, позвоните мне. Позвоните мне в любом случае, как только получите Копленда на руки. Клинику я уже информировал и жду теперь только окончательного подтверждения; администрация клиники работает только днем.
– Хорошо. – Фостер взял конверт и небрежно сунул его в карман. – А клиника… это надежное решение?
– Не забывайте, Копленд – друг мистера Фонтанелли.
– Не забуду.
– Кроме того, могу вас успокоить. Клиника находится в глухом месте, в Квебеке, и там знают, как смотреть за пациентами. Статистика побегов у них лучше, чем в Алькатраце. Оттуда человек выходит только тогда, когда он абсолютно clean, чистый – а иной раз и тогда не выходит. – Маккейн протер свои покрасневшие глаза. – Пока оплачиваются счета. А они будут оплачиваться.
Фостер кивнул. Неужто на его лице промелькнуло подобие улыбки? Нет, наверное, это рефлекс рассвета за окнами.
Маккейн потянулся, потом уронил ладонь на стопку документов.
– Все на сегодня. Как будто мало мне боев со всеми этими картельными исками, судебными разбирательствами и проблемами баланса, еще и хлопочи об этом идиоте, который погубит все, к чему ни прикоснется. Меня тошнит от таких. Идите, Фостер, и, пожалуйста, освободите меня от этой проблемы.
– Будет сделано, мистер Маккейн. – Он коротко кивнул и снова отступил в темноту, растворившись в ней. Но в дверях еще раз обернулся: – Этот случай… Если бы о нем пронюхала пресса, мистеру Фонтанелли было бы неприятно, так?
Маккейн угрюмо кивнул:
– Так.
– В таком случае гибель принцессы нам на руку.
– Да, – коротко ответил Маккейн.
* * *
Яхта шла дальше к югу, сквозь гущу тысячи островов, мимо маленьких и крошечных возвышенностей, скалистых берегов, песчаных откосов, изогнувшихся пальм – где только радар находил достаточную глубину под килем. Патрисия и Бенино ныряли, как только «Прорицание» становилось на якорь, и потом с воодушевлением рассказывали о подводном великолепии кораллов, морских анемонов и рыбных стай, когда Джон встречался с ними за столом. Ему казалось при этом, что в их обращении между собой появилась та доверительность, которая наводила на размышления, не затеяла ли Патрисия интрижку с молодым, красивым представителем правительства. С другой стороны, его это никак не касалось; пусть себе.
Но он заскучал от постоянной дремоты на палубе и дал себя уговорить тоже попробовать понырять. Он дышал под водой через трубку под присмотром тренера, глядя, как те двое дружно, рядышком исчезли в таинственной лазурной глубине, Полюбовался подводной частью корпуса яхты и заскучал. Потом, когда яхта скользила по морю дальше, Джон осваивал дыхание из баллонов, изучал основные знаки жестов и учился натягивать неопреновый костюм. Наконец они снова стали на якорь неподалеку от довольно большого, явно обитаемого острова, у скалистого мыса, за которым начиналась пестрящая на солнце коралловая бухта, узкий песчаный пляж которой был усеян плавниковыми деревяшками.
– Это остров – вы знаете, как он называется? – обратился Джон к посланнику правительства.
Тот был занят своим гидрокостюмом.
– Панглаван, – сказал он, глянув на него с беглой, немного принужденной улыбкой. Джон уже научился интерпретировать такого рода ответы; это значило, Бенино не знал или знал не точно.
В принципе это было неважно. По сигналу тренера Джон вслед за остальными надел маску, поправил дыхательный аппарат и погрузился в лазурную синеву навстречу чудесам нетронутой природы.
Вначале перед глазами у него стояла стена воздушных пузырьков, кислородные баллоны, казалось, хотели отделиться от него, и потребовалось некоторое время, чтобы он управился со всем этим. И когда он наконец огляделся, он увидел лишь подводную пустыню.
Все было мертвым. Горстка мелких тропических рыбок сверкнула над серым морским дном, как будто поспешно удирая отсюда. Когда Джон подплыл ближе, рыбки спрятались в темных провалах окаменевшего кораллового рифа. Джон дотронулся до какого-то камня, и он раскрошился у него в пальцах. Он глянул вверх. К нему подплыла Патрисия со своими длинными, реющими волосами, как русалка, и в ее глазах он тоже прочитал такую же подавленность, какую чувствовал сам.
Они поплыли дальше, Бенино немного впереди, но куда они ни приплывали, всюду находили только серую, безжизненную подводную пустыню. Любая автостоянка перед супермаркетом содержала в себе больше признаков жизни, чем эти коралловая бухта. Наконец Бенино остановился, повернулся к ним и знаком подозвал к себе ближе.
В это мгновение Джон услышал глухое «Бумм!» и тут же второе, и ему понадобилось несколько бесконечных секунд, чтобы понять, что это были взрывы.
32
Альберто Вакки ждал на открытой террасе перед отелем, когда она вернется из государственного архива, как и во все предыдущие дни. Она не знала, что он делал целыми днями; возможно, у него и не было никаких других занятий, кроме как сидеть здесь, пить капучино и ждать ее.
Она села на свободный стул перед ним, поставив на колени сумку с блокнотами и фотокопиями, и лишь устало взглянула на него.
– Что-то вы рано сегодня, – сказал старый адвокат, с состраданием приняв ее взгляд. – Хотите чего-нибудь выпить? У вас, наверное, горло пропылилось.
– Не только горло, – кивнула Урсула Фален и переставила сумку на третий стул. – Воды, да, пожалуйста. Или виски. Двойной, тройной…
Он подал знак официанту.
– Но, боже мой, это звучит как-то нерадостно.
– Все безнадежно, Альберто. Безвыходно. Мне больше не приходит в голову, под каким ключевым словом я должна вести дальнейшие поиски. У меня такое чувство, будто я все листики этого архива уже перебрала руками.
– Может, прислать вам подкрепление, помощников. Я мог бы организовать нескольких студенток…
– Нет, дело не в этом. Люди, которые мне там помогают, просто замечательные – старательные, подключают и свои мозги, английским владеют лучше меня… Нет, документов просто нет. Точка.
Появился официант, тонкий, темнокожий человек с четко очерченным горбатым носом. Урсула Фален заказала Сан-Пелегрино и кофе con latte, а Альберто Вакки – amaretto.
– Хм-м, – озадачился он после ухода официанта. – Но ведь они были в журнале входящих документов, правильно? Значит, где-то они должны быть.
– Мы обыскали каталог имен. Никакого Фонтанелли. Есть один Вакки, но совсем другой. Мы искали по географическому каталогу, по алфавитному каталогу, по…
Внезапный грохот заставил ее испуганно вздрогнуть. У двустворчатой клапанной двери, ведущей на кухню, произошло столкновение, на полу валялся поднос, осколки зеленой бутылки из-под минеральной воды и стакана, и чуть не плачущей девушке-ученице приходилось выслушивать нагоняй от официанта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96