60
Пьеро выглянул из кустов, где прятался, и посмотрел на дорогу. С радостью убедился, что машины разъехались, не стало и полицейских.
Хорошо. То есть теперь все хорошо, но сперва он очень даже перепугался…
Выйдя из здания радиостудии, Пьеро направился к дому Жан-Лу со своим рюкзачком на спинке. Он немного нервничал, потому что не был уверен, хорошо ли помнит дорогу, хотя и бывал тут не раз. Прежде в Босолей его привозил Жан-Лу на своей машине под названием «мерседес». И Пьеро не очень-то обращал внимание, где они едут, был слишком занят — без умолку смеялся и все время смотрел на своего друга. В обществе Жан-Лу Пьеро всегда смеялся. Ну, не так, чтобы уж совсем без умолку… Кто-то говорил, что только дураки всегда смеются, а ему не хотелось, чтобы про него говорили, будто он дурак.
И потом, Пьеро не привык никуда ходить один. Мама всегда боялась, что с ним случится какая-нибудь беда или кто-то посмеется над ним, как дочь мадам Нарбонн, та, у которой кривые зубы и полно прыщей, но она все равно называет Пьеро придурком.
Он не совсем понимал, что такое «придурок», и как-то спросил у матери. Та не успела отвернуться, и Пьеро заметил, как на глазах у нее блеснули слезы. Пьеро не удивился. У матери часто увлажнялись глаза, особенно когда смотрела по телевидению эти фильмы, в финале которых двое целуются под звуки скрипки, а потом женятся.
Единственное, чего он действительно опасался, это как бы слезы матери не означали, что рано или поздно ему придется жениться на дочери мадам Нарбонн.
Пьеро одолел, наверное, полпути, когда захотелось пить, и он, не останавливаясь, выпил банку кока-колы, которую захватил из дома. Он сделал это неохотно, он хотел разделить колу с Жан-Лу, но было очень жарко, и во рту совсем пересохло. И потом — его друг, конечно же, не рассердится на Пьеро из-за такой мелочи. В любом случае у него была еще банка швепса.
Пьеро подошел к дому Жан-Лу вспотевшим и подумал, что надо было захватить майку, чтобы переодеться. Но и это не проблема. Он знал, что у Жан-Лу в одном из ящиков в подсобном помещении лежат майки, тот их надевает, когда занимается уборкой. Если майка совсем промокла от пота, Жан-Лу одолжит ему свою, а Пьеро, вернет ее, когда мать выстирает и выгладит. Так уже случилось однажды, когда они плавали в бассейне, и он уронил свою майку в воду. Жан-Лу дал ему тогда синюю майку с надписью «Martini-Racing», правда, Пьеро подумал, будто это на время, а оказалось — в подарок.
Сейчас Пьеро хотел прежде всего найти ключ. Он увидел алюминиевый почтовый ящик с внутренней стороны ограды, на нем той же темно-зеленой краской, что покрывала решетку, было выведено «Жан-Лу Вердье».
Он просунул руку между прутьями, потрогал снизу металлическую коробку и нащупал там ключ, прикрепленный тонким слоем чего-то вроде высохшей жвачки.
Пьеро уже собирался отлепить ключ, как вдруг на площадке возле ограды остановилась машина. К счастью, Пьеро скрывали кусты и кипарис, и человек в машине не мог его заметить. Пьеро выглянул и увидел, что в синей машине сидит тот американец, который прежде ходил с комиссаром, но потом Пьеро долго не видел комиссара, и кто-то сказал, что тот умер. Пьеро поспешил скрыться, чтобы американец не заметил его, а то еще начнет расспрашивать, что он тут делает, и вздумает повести в дом.
Он прошел вверх по асфальтированной дороге, выше в гору. Откос здесь был такой крутой, что голова кружилась, стоило лишь взглянуть вниз, но, если пройти подальше, можно было спуститься и спрятаться в кустах, перебравшись через дорожное ограждение.
Отсюда Пьеро хорошо видел двор дома Жан-Лу и с любопытством рассматривал людей, ходивших там взад и вперед. Особенно много было полицейских в синей форме, да и в обычной тоже, и людей в гражданской одежде. Увидел он и агента, который приходил на радио и никогда не улыбался, с кем бы ни говорил, а когда разговаривал с Барбарой, то улыбался всегда.
Пьеро сидел в кустах, как ему показалось, необыкновенно долго, пока все не уехали и двор не опустел. Последним ушел американец, оставив открытой дверь в гараж.
Хорошо, подумал Пьеро, что он пришел сюда, — можно будет позаботиться о доме друга. Теперь он мог войти и проверить, все ли пластинки на месте, а перед уходом он обязательно закроет дверь в гараж, а то любой украдет что угодно. Он медленно поднялся с земли и, осматриваясь, выбрался из кустов. Он долго сидел скорчившись, и колени заныли, а ноги так затекли, что их кололо как иголками. И Пьеро принялся топать, как учила мать, чтобы прошло.
Пьеро придумал, что будет делать дальше.
Из кустов, откуда он наблюдал за происходившим, попасть во двор было невозможно по причине крутого склона. Значит, надо вернуться на асфальтированную дорогу, спуститься по ней к дому и посмотреть, не удастся ли перебраться через ограду. Он поправил рюкзачок на спине и собрался было подняться на дорогу, как вдруг краем глаза заметил в кустах пониже какое-то движение. Подумал, что ему показалось. Маловероятно, чтобы там кто-то был. Мимо никто не проходил, он сидит здесь уже очень давно, а снизу просто невозможно подняться. Все же на всякий случай он опять спрятался в кустах и раздвинул ветки, чтобы лучше видеть. Некоторое время все было спокойно, и он уже решил, что ему померещилось. Но вдруг снова заметил легкое движение в кустах. Всматриваясь, он приложил руку козырьком, защищаясь от солнца.
То, что он увидел, заставило его открыть рот от изумления.
Ниже по склону пробирался в зарослях кустарника его друг Жан-Лу в зелено-коричневой, защитного цвета одежде, с полотняной сумкой через плечо.
Пьеро затаил дыхание. Он хотел было вскочить и окликнуть друга, обрадовать, что он тут, но подумал: а может, не стоит — ведь если полицейские ушли не все, кто-то увидит их. Он решил подняться к дороге, пройти вправо и уж потом окликнуть Жан-Лу.
Пьеро стал медленно продвигаться в том же направлении, куда шел его друг, двигавшийся в кустах так осторожно, что даже листья не шевелились.
Когда Жан-Лу оказался в таком месте, где его не видно было со стороны дома, Пьеро заметил чуть ниже выступ, оттуда удобно было позвать друга.
Он осторожно подобрался к выступу, оставалось только соскочить вниз. Пьеро слегка присел и, подняв руки, прыгнул. Но едва его ноги коснулись земли, рыхлый выступ обвалился под ним, и бедный Пьеро с воплем покатился по склону.

61
Фрэнк медленно продвигался в кромешной темноте.
Осмотрев низкий подземный ход, он понял, что двигаться тут можно только на корточках. Не самое удобное положение, зато наименее рискованное. Он с горькой усмешкой подумал, что вряд ли какую другую ситуацию можно было бы с такой же справедливостью определить именно так — «прыжок во мрак». Он и в самом деле вскоре оказался в кромешной темноте. И хотя глаза вроде бы привыкли к ней, он все равно не видел ровным счетом ничего.
Фрэнк держал пистолет в правой руке, плечом слегка касался стены слева, а левую руку вытянул вперед, чтобы не наткнуться на какое-нибудь препятствие или — того хуже — куда-нибудь не провалиться. Случись с ним что-либо в этой дыре, он не вышел бы отсюда и до второго пришествия.
Фрэнк осторожно продвигался на корточках, метр за метром. В ногах возникла боль, особенно в правом колене, том самом, что он повредил во время футбольного матча. Тогда у него сместился мениск и пострадали связки. Пришлось отказаться и от игры в команде колледжа, и от планов стать профессиональным спортсменом. Он хорошо натренировал мускулы на ногах, чтобы не иметь никаких проблем. Но с некоторых пор, к сожалению, мог лишь мечтать о тренировках, а теперешняя его скрюченная поза подвергла бы жестокому испытанию колени даже профессионального штангиста.
Фрэнк поежился от озноба. В этой дыре было не жарко. Из-за нервного напряжения легкая рубашка промокла от пота. Пахло гнилой листвой, сыростью и цементом. Руки то и дело касались каких-то корней, пробравшихся в щели между трубами. Коснувшись их первый раз, Фрэнк вздрогнул и отдернул руку, словно обжегся. Подземный ход так или иначе вел наружу, и сюда могло забраться какое-нибудь животное, чтобы устроить себе тут логово или нору. Фрэнк отнюдь не был нервным типом, но сама мысль, что он может соприкоснуться со змеей или крысой, конечно же, не восхищала его ни сейчас, ни когда-либо прежде.
Он подумал, что долгая охота на человека облекает фантазии плотью. Он невольно представлял себе что-то подобное всякий раз, когда думал о Никто. Продвижение ползком, украдкой, в холоде и сырости, в этом вековечном царстве мышей. И в таких же условиях они вели расследование: медленное, трудное движение, неровными шажками, в полнейшем мраке с надеждой, что слабый луч света коснется их наконец и вызволит из кромешной тьмы.
Убивай нас, но при свете дня…
Фрэнку вспомнился отрывок из «Илиады» — знаменитая молитва Аякса. Он изучал ее в лицее, миллион миллиардов лет назад. Троянцы и ахейцы сражались на кораблях, и Зевс напустил дыма, дабы затмить зрение грекам, терпевшим поражение. Тогда Аякс обратился с молитвой к отцу всех богов — со смиренной молитвой не о собственном спасении, а о том, чтобы они могли выйти навстречу мраку смерти при свете дня. Фрэнк помнил, что его любимый герой завершал свою молитву именно этими словами.
Уклон туннеля изменился. Фрэнк почувствовал, что пол, вернее сказать, то, что находилось у него под ногами, пошло вниз. Вряд ли туннель стал непроходимым, его ведь строили для того, чтобы им пользовались люди, и наклон скорее всего был случайным. Возможно, при строительстве наткнулись на скалистый грунт, и пришлось его обходить.
Он опустился на четвереньки и удвоил осторожность. Его не слишком встревожило, что уклон увеличился. Ведь этот путь, рассуждал он, не однажды проделывал Никто, туда и обратно, хотя, разумеется, с куда большим удобством: с электрическим фонарем и зная дорогу во всех деталях.
Он же продвигался в полнейшем мраке и не представлял, что его ожидает впереди — или вокруг, что было бы вернее. Зная, однако, характер Жан-Лу, он полагал, что следует быть вдвойне осторожным. При вероломной хитрости Никто нельзя было исключить, что он расставил какие-то ловушки возможному непрошенному гостю.
И Фрэнк снова невольно задался вопросом, кто же такой Жан-Лу и самое главное — кто его сотворил. Теперь уже очевидно, что это не просто психопат, человек слабый, не верящий в свои силы, в безумии совершивший несколько убийств, чтобы привлечь внимание печати и телевидения. Такое определение было далеко от подлинной сущности Никто, как земля от солнца.
Психопаты — люди обычные, слабовольные, не бог весть какого ума, чаще всего идущие на преступление под воздействием какой-нибудь внешней силы и с облегчением подставляющие руки под наручники.
Никто был совсем другим. Бесспорно, труп в стеклянном гробу — доказательство безумия. В его сознании несомненно буйствовали мысли, от которых содрогнулся бы даже самый закаленный психотерапевт.
Но на том дело не кончалось.
Жан-Лу был человеком сильным, хитрым, обученным, подготовленным к борьбе. Он был самым настоящим воином. Он убил Йохана Вельдера, Роби Стриккера — двух молодых, отлично натренированных людей атлетического сложения — со смехотворной легкостью. А решительность, с какой он избавился от трех агентов у себя в доме, окончательно снимала все сомнения по этому поводу, если они еще оставались. Казалось, в нем жили два различных человека, два противоположных характера, устроившие взаимную погоню в стремлении уничтожить друг друга. Наверное, вернее всего сказал о себе он сам, говоря измененным голосом: «Я — некто и никто…»
Жан-Лу был человеком очень, очень опасным, и обращаться с ним следовало соответственно.
Фрэнк не считал, что действует с излишней осторожности. Иногда как раз в этих излишках и заключается разница между жизнью и смертью.
Он хорошо понял это после того случая, когда вошел в помещение, повинуясь порыву, почти не раздумывая, а очнулся уже в больнице после взрыва и двухнедельного пребывания в коме. Если б он и забыл вдруг про это, ему напомнили бы бесчисленные шрамы по всему телу.
И Фрэнк не хотел больше напрасно рисковать. Он сам решит, будет ли он и дальше полицейским. Он обязан этим женщине, которая сейчас ожидает его в аэропорту в Ницце. Он обязан этим Гарриет, дав ей обещание, что никогда не забудет ее.
Фрэнк продвигался, стараясь производить как можно меньше шума. Возможно, Жан-Лу был сейчас уже бог знает где. Но нельзя исключить и другого — что он затаился у выхода из подземного хода и ждет там удобного момента, чтобы уйти. В конце концов не могла же эта подземная дыра тянуться до самой границы, к Ментону. Она непременно должна выйти на поверхность где-то к западу от дома, на склоне холма.
На дороге сейчас, конечно, людно, из-за блокпостов образовалась серьезная пробка, люди выходят из машин, привстают на цыпочки, пытаясь заглянуть вперед, спрашивают друг друга, что случилось. В сутолоке легко затеряться. Правда, фотография Жан-Лу напечатана во всех газетах, показана в теленовостях по всей Европе, но Фрэнк давно уже не верил в эффективность подобных мер. Обычно люди крайне невнимательны к окружающим лицам. Каждый видит только то, что хочет видеть. Жан-Лу достаточно было укоротить волосы и надеть очки, чтобы легко, без всякого риска смешаться с толпой.
Однако там находилось и множество полицейских, они начеку, глаза их широко открыты. И это уже совсем другое дело. Любой из них с подозрением посмотрел бы на человека, вылезающего из кустов на склоне холма и карабкающегося к дороге. Было отчего забеспокоиться даже слепому, а полицейские, столько времени пребывавшие в сильнейшем напряжении, вполне могли сначала выстрелить, а уж потом задавать вопросы. Так что Жан-Лу будет настороже, прежде чем выйдет из своего убежища.
Фрэнк продолжал двигаться. Шум, производимый трением брюк о бетон, казался ему грохотом Ниагарского водопада. Кроме того, это трение уже причиняло боль. Он остановился на минутку, пытаясь найти более удобное положение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72