И скажите вашему гению маркетинга, чтобы ничего в тексте не менял.Уолтерс уставился на бумажный листок. А106 Ленгли. Срочно, чрезвычайно секретно.Нужны сведения о Таверне, повторяю, Таверне, национальность француз, род занятий неизвестен, по всей вероятности имеет связи в Ливии. Есть ли данные о нем в картотеке? Бывал ли в Ливии? Если да, то с кем встречался? Друзья просят не обращаться за этими данными к французским коллегам. Известите меня самым срочным образом, когда что-либо выясните. Уолтерс.
— Комментарии излишни, молчу, — произнес Уолтерс. — Вам виднее.— Вот именно. Если мне очень-очень повезет, то это послание получит именно тот, кому оно предназначено. И тогда беспокоиться не о чем. Клиент не дурак и, стало быть, придет именно к тому выводу, который требуется.Они поднялись и пошли через парк.— Спасибо, — только и сказал Бен Тов, прощаясь с Уолтерсом на улице Рабби Акива.— Как-нибудь вы мне расскажете больше, чем сегодня, — отозвался Уолтерс. Глава 8 Весь следующий день Расмия и Эссат провели в отеле. Такое в группе существовало правило: когда оружие уже в руках боевиков, то все, кто причастен к делу, остаются на своих местах вплоть до часа, на который назначена акция. Они сидели каждый в своей комнате — Эссат лениво листал журналы, а Расмия читала французский роман в дешевом издании — профессор недавно велел ей как следует заняться французским. В полдень Эссат постучал в перегородку:— Пошли перекусим.Они встретились внизу, в полутемном баре, съели по сэндвичу — ветчина на пресном хлебе — и выпили по чашке очень крепкого и очень горячего кофе. Когда возвращались через холл, незнакомый парень спорил с синьорой в рецепции: поскольку у него при себе не было багажа, синьора требовала уплаты вперед, парень шарил по карманам в поисках денег. Говорил он на ломаном итальянском, и в голосе явственно слышались арабские гортанные раскаты. Синьора его не жаловала, однако Эссат и Расмия, поднимаясь по лестнице, услышали, как звякнул брошенный на конторку ключ. Молодой человек догнал их на лестнице — ему достался номер как раз напротив комнаты Эссата. Открывая ключом дверь, он спросил:— Сортир-то хоть есть в этой дыре?— В конце коридора. Ты что, по запаху не слышишь?Новый сосед засмеялся:— А ванна?— Этажом ниже.— Вы надолго сюда?— Да нет, день-два. Отсюда — во Флоренцию.— А я из Туниса. Завтра или послезавтра переберусь к приятелю.Эссат произнес в ответ что-то невнятное и, войдя к себе, закрыл дверь. Тут же звякнула задвижка в комнате Расмии — пока молодые люди переговаривались, она выжидательно стояла в коридоре. Эссат лег в надежде подремать немного. Видимо, он и в самом деле заснул, потому что не слышал, как открылась дверь напротив; пол в коридоре не скрипнул, записка вползла под дверь бесшумно. Повернувшись на кровати, он обнаружил ее на полу. «Выполняй свою миссию, как они велят. Меры приняты — намеченные жертвы не пострадают. Ты тоже. Спокойно возвращайся в Дамаск. Удачи тебе.»Он достал из кармана газовую зажигалку и сжег записку на мраморной крышке прикроватной тумбочки. Пепел аккуратно сгреб и высыпал под грязный, весь в пятнах, потертый ковер. Не стоит, решил он, ломать себе голову над тем, как это они рассчитывают обезопасить и его, и летный экипаж. Что-нибудь одно. Если они останутся живы, попадает под удар он. И наоборот. Но это его расчет. А уж как они там в Иерусалиме собираются совместить несовместимое, какой для этого фокус изобретут — не его ума дело. А раз так — он снова ляжет и еще раз попытается уснуть.На следующий день в пять пополудни Эссат позвонил в аэропорт. Самолет компании «Эль Аль» из Тель-Авива опаздывает на десять минут. Вдвоем со своей спутницей он пошел к Пьяцца делла Репубблика. По дороге выпили в баре по чашке кофе экспрессо и на площади оказались как раз к 18:00. Там сели на скамейку с западной стороны — отсюда отлично был виден поток машин, спешащих с Виа Терме, чтобы, обогнув площадь, попасть на Виа Национале. У Эссата была с собой газета «Ля стампа». Они сидели рядом — с виду обычная парочка, без цели слоняющаяся по городу. Ни вчера, ни сегодня они не разговаривали, будто у них и общего ничего нет, так — посторонние люди… Машины неслись сплошным потоком, изредка поток прерывался светофорами.— Они сейчас могут появиться, — произнес он.— Да. Я вижу нашего парня на углу Виа Национале — смотрит в нашу сторону, ждет твоего сигнала.— Далеко отсюда отель «Коммендаторе?»— Один квартал. Метров пятьдесят, наверно.Расмия отвечала коротко, будто нехотя. Но Эссат чувствовал, что ему необходимо говорить с кем-нибудь — хотя бы даже с этой холодной, погруженной в себя спутницей, которую их миссия, похоже, ни капельки не волнует.— Ребятам не так-то просто будет улизнуть — тут такое движение.— Наверняка все предусмотрено. Я думаю, в крайнем случае они пустят в ход гранаты.Еще посидели молча, глядя налево, на выезд с Виа Терме. Мужчина, стоявший на углу Виа Национале, лениво облокотился о фонарный столб, держа перед собой газету. Но его глаза будто простреливали площадь, не отрываясь от парочки на скамейке.— Когда, ты думаешь, они будут здесь? — голос Расмии дрогнул: значит, тоже нервничает, надо же…— Сейчас 18:12. Самолет на несколько минут опоздал, да еще движение такое сумасшедшее — раньше 18:30 они просто не успеют.Однако было всего 18:27, когда в потоке машин с Виа Терме показался белый микроавтобус.— Вот они!Эссат и Расмия встали со своей скамейки, и Эссат, глядя на приближающуюся белую машину, скатал газету в трубку. Теперь было хорошо видно, что это «мерседес» и пассажиров семь или восемь, среди них женщины.Когда микроавтобус поравнялся с ними, Эссат поднял вверх газету, и наблюдатель с той стороны площади это заметил. Повернувшись лицом к Виа Национале, он в свою очередь поднял газету над головой.В микроавтобусе было оружие — два ручных автоматических пистолета: один у водителя, второй у охранника, который всегда сопровождал команду по пути в отель и из отеля. Охранник компании «Эль Аль» в рейсе Тель-Авив — Рим — коренастый паренек лет двадцати, по имени Аврам, — питал нежные чувства к одной из стюардесс, золотоволосой красотке с миндалевидными глазами, чувственным ртом и на редкость красивыми ногами. Звали ее Рахиль, она была родом из Балтиморы и всего год как жила в Израиле. К Авраму она была абсолютно равнодушна, поскольку воображала себя безумно влюбленной в некоего богача, с которым познакомилась в рейсе на Нью-Йорк. Вместе с ней в Рим прилетела ее ближайшая подруга Рути, теперь девушки сидели рядом на переднем сиденье, пока микроавтобус продирался сквозь толпу у вокзала и забитые как всегда в час пик римские улицы. Шофер, работавший в Риме всего шесть месяцев, но уже успевший возненавидеть его, бормотал себе под нос древнееврейские проклятия в адрес своих беспардонных и агрессивных коллег. Охранник Аврам сидел рядом, расстегнув пуленепробиваемый жилет и сложив на коленях большие крестьянские руки. На его попечении было пять девушек и четверо мужчин, он испытывал по этому поводу некоторую гордость. Вот сейчас он пригласит Рахиль поужинать, она наверняка откажется под каким-нибудь предлогом, но настанет же день, когда она согласится, — он поддерживал в себе эту надежду с тех пор, как Рахиль однажды пошла выпить с ним на остановке в Иобурге. Ничего между ними тогда не произошло, девушка никак не дала ему понять, что он ей небезразличен, но этот случай служил пищей для его воображения.— Съем только что-нибудь — и спать, — говорила между тем Рахиль сидящей рядом подружке. Микроавтобус как раз выехал на Пьяцца делла Репубблика. Она увидела в окно красивого кудрявого парня, который держал над головой свернутую трубкой газету. «Зачем это он? — промелькнула смутная мысль. — Какая хорошенькая девушка с ним рядом…» Но машина уже миновала эту пару и свернула на Виа Национале.— А меня Ари позвал в кино, — сказала Рути. — Мы договорились.Ари — бортпроводник, работавший в первом классе, в свободное время изучал сельское хозяйство и мечтал, избавившись от самолетов, поселиться где-нибудь в кибуце. Сейчас он сидел на заднем сиденье и просматривал вечернюю газету в поисках хорошего фильма.— Приехали, друзья, — сказал водитель, тормозя у тротуара. — Желаю приятно провести время. — На этих его словах Аврам толкнул сдвижную дверь. И тут же молодой человек, стоявший на тротуаре с длинным, завернутым в бумагу пакетом, наклонился и просунул пакет в машину.Простучала автоматная дробь, бумага исчезла, мгновенно вспыхнув. Второй, на тротуаре, с точно таким же свертком, сорвал с него обертку и, подняв автомат к плечу, выпустил очередь по боковым стеклам.В секунду все было кончено. Ни у Аврама, ни у водителя не оказалось ни малейшего шанса пустить в ход свое оружие — оба были убиты на месте. Пули прошили тела обеих сидевших впереди девушек — Рахили и ее подруги. Пронзительные крики на улице помешали расслышать то, что выкрикнули стрелявшие, — что-то неразборчивое, по-арабски. Они тут же бросились наутек. Портье отеля кинулся было за ними, но натолкнулся на какого-то парня, а пожилому прохожему, который последовал его примеру, решительно преградила путь смуглая девица в спортивных брюках и черной кожаной куртке.К тому моменту, когда кто-то из прохожих решился, нагнувшись к окну расстрелянной машины, взглянуть на результаты кровавой бойни, убийцы уже давно скрылись.
Как только микроавтобус завернул за угол высокого здания в самом начале Виа Национале, Эссат и Расмия не спеша пошли по Виа Терме к вокзалу. Они и нескольких шагов не прошли, когда знакомый звук — автоматная очередь — прорвался к ним сквозь уличный шум. Но они не ускорили шаг.Эссат почувствовал подкатывающую тошноту, на глазах его вскипели слезы. Он собрал все силы, чтобы не броситься бежать, не закричать, даже не заговорить, — голос бы его выдал… Чтобы не обрушить кулак на красивое, бесчувственное лицо гадины, что шагает рядом. Он рискнул взглянуть на нее искоса и был потрясен: с длинных ресниц сорвалась слеза и, скатившись по щеке, упала на воротник куртки. Глава 9 — Сегодня после обеда вы свободны, — сообщил Альфред Баум своей секретарше. — Сходите в магазин, в какой хотите, по своему выбору, и купите себе красивую сумочку.— Зачем это? — мадемуазель Пино, особа неопределенного возраста, когда говорила, как-то по-птичьи двигала шеей, будто клевала зерно, что нередко смущало ее собеседников. И, как настоящая птица, она энергично защищала свое гнездо на четвертом этаже, где располагалась штаб-квартира контрразведки.В ее глазах данное гнездо включало ее собственный крохотный, довольно унылый кабинет, а также кабинет Баума, едва ли более веселый, со всей обитавшей там живностью. Поскольку единственным живым существом в этих двух комнатах, помимо нее, был Альфред Баум, он и стал поневоле объектом ее исключительной заботы и предлогом для того, чтобы клевать и держать на почтительном расстоянии всех остальных, работающих в здании на улице Соссэ. Она служила секретарем у Баума почти четырнадцать лет, и ничто уже не предвещало каких-либо изменений в их напоминающем законный брак союзе: когда обоим надоело, но деваться некуда, не разводиться же…Мадам Баум смотрела на эти отношения с юмором и дважды в год исполняла некий светский ритуал: приглашала секретаршу мужа к ним в Версаль на новогодний ужин. Мадемуазель Пино, у которой не было никакой родни, каждый раз пыталась разобраться, то ли это из жалости ее позвали, то ли Баум действительно к ней относится дружески, да только выразить эту дружбу толком не умеет. Получив приглашение, она всегда испытывала сомнения такого рода, но, поборов их, пускалась в путь, захватив, в качестве подарка, бутылку хорошего, загодя выбранного вина.Вторая церемония была связана с днем рождения мадемуазель Пино. По этому случаю Баум имел обыкновение вручать ей некий конверт и отпускал после обеда домой. В конверте обнаруживалась сумма, достаточная как раз для покупки подарка, — шеф сам предписывал, что именно ей следует себе приобрести. Имениннице в голову не приходило его ослушаться, да и он сам представить не мог, что она предпочтет нечто другое. Сложившийся за многие годы порядок устраивал обоих.Но сегодня мадемуазель Пино пожелала узнать, что сие означает.— Ко дню рождения. И позвольте сердечно поздравить вас — от себя и от имени моей супруги.— Мой день рождения вовсе не сегодня, — в голосе мадемуазель прозвенела обида.— Мне прекрасно известно, дорогая мадемуазель Пино, что ваш день рождения в пятницу на той неделе.— Вот именно. С чего это я пойду покупать подарок сегодня?— А я вот решил в этом году отметить ваш праздник пораньше, так что ступайте скорее в магазин. Простите, что столь бесцеремонно вмешиваюсь в вашу личную жизнь.Он достал из кармана традиционный конверт и сунул ей в руку со словами:— С уважением и признательностью от меня и мадам Баум.Мадемуазель Пино давно притерпелась к странностям своего шефа — взять хоть эту его безумную любовь к кошкам, но, правда, только к пушистым. Или манеру исчезать куда-то средь бела дня — такие отлучки были непредсказуемы и могли продолжаться от пятнадцати минут до двух часов. Хорошее воспитание не позволяло мадемуазель Пино строить догадки относительно этих отлучек, зато молодежь в отделе давно пришла к выводу, что у шефа где-то неподалеку, не дальше бульвара Мальзерб, проживает petite amie. Любовница (фр.).

Правда, всего четверть часа, включая дорогу туда и обратно… Некоторые, наиболее практичные, полагали, что этого недостаточно… Однажды его видели в бистро — сидит себе совершенно один, над чашкой кофе. Несостоявшееся свидание, что ли? Встреча с осведомителем? Кто его знает… Мадемуазель Пино лояльно относилась и к прочим пристрастиям шефа. Например, сотрудники архива направо и налево болтают, будто Баум прямо-таки обожает изучать самые обычные, скучные досье, разглядывает их подолгу, бормоча при этом что-то невразумительное, часто берет дела давно законченные — как будто предпочитая этот вид чтения всем остальным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44