Никто не поддерживал порядок в этой толпе, да она в этом и не нуждалась: люди двигались будто во сне, разом лишившись сил и энергии. Изредка по радио их призывали к спокойствию. Обращение премьер-министра к народу, переданное по телевидению, ни в кого не вселило уверенности. «Мы переживем это бедствие, как пережили все предыдущие, — говорил он. — Правительство не поддастся на шантаж, так поступали и все прежние правительства. Господь не оставит свой народ. Я призываю граждан сохранять спокойствие и не покидать своих жилищ, пока не поступят указания».Но к тому времени дома уже были оставлены, и паника из Тель-Авива перекинулась на другие города и поселки.В Иерусалиме между тем продолжался повальный обыск, в нем участвовали сотни и тысячи солдат и полицейских, и ни один из участников не верил в успех. В пригороде Кириат Хайовел поймали молодого солдата-дезертира и расстреляли на месте.— Порядок должен быть, — сказал офицер, командовавший расстрелом, а у самого слезы стояли в глазах.
Незадолго до 22:00 комитет принял решение. Армии приказано было отправить команду инженеров к Стене плача и установить там оборудование для взрыва. С ними отправился наряд вооруженных полицейских. Министру внутренних дел поручили собрать мэров из пятидесяти городов и поселков на сирийской границе возле Кунейтры. Были сделаны приготовления во всех тюрьмах — предполагалось освободить около трехсот заключенных там арабов.В 22:30 радио Израиля передало первое заявление для «Шатилы» — от имени правительства ей было предложено вступить в переговоры. Часом позже в итальянское агентство новостей Рима поступило ответное сообщение: никаких переговоров, требования «Шатилы» подлежат неукоснительному исполнению.Сразу же последовало сообщение по сирийскому радио: президент этой страны, невзирая на предупреждение Соединенных Штатов, готов принять мэров в качестве заложников, поскольку считает, что тем самым откроется путь к переговорам. Глава 32 — То, чего вы добиваетесь, с политической точки зрения немыслимо, — сказал Вэллат. Он, как всегда, казался изможденным, интонации его были тщательно выверены, а устремленный на Баума взгляд не выражал никаких чувств. Баум усилием воли удержал на своей физиономии бодрую улыбку.— Действительно, несколько необычное предложение. Но почему невозможное?— Посудите сами, господин Баум. Министр обороны утверждает категорически: похищена одна плутониевая боеголовка без детонатора. Министр, как вам, безусловно, известно, — ближайший соратник президента в коалиционном правительстве, и сугубо политические соображения не позволяют нам выступить с опровержением его слов. Это могло бы привести к нежелательным последствиям, вызвать раскол в правительственных кругах, поставить страну перед необходимостью новых выборов.— Что ж в этом такого ужасного?Мимолетная улыбка пробежала по тонким губам Вэллата:— Ни один политик не подвергнет свою судьбу такой опасности без крайней необходимости. Президент и так уж вынужден терпеть премьер-министра, чья политика для него совершенно неприемлема. А теперь еще вы хотите подорвать доверие к ближайшему союзнику, разоблачив того как лгуна. Да ведь прессе этого будет достаточно, чтобы распять нынешнюю администрацию на кресте! Выкиньте эту мысль из головы, прошу вас.— Можем мы хотя бы конфиденциально предупредить израильские власти, что на их территории находятся две бомбы?— Это означало бы, что мы признаем бомбы своими, французскими, а ведь мы до сих пор этого не сделали и не собираемся. Поступи мы так — и политическое будущее президента скажется в руках израильских властей, а уж они-то не преминут этим воспользоваться, уверяю вас. Стоит только пригрозить нам публичным заявлением — мол, французы сказали то-то — и придется выполнить любое их требование.Вэллат против обыкновения даже позволил себе покачать головой в знак отрицания самой возможности эдакого конфуза.— Нет, господин Баум, нет. Более того — любая утечка информации, появление в печати каких-либо намеков вызовет против вас и ваших коллег… — Он не счел нужным заканчивать фразу, и так все было ясно.Баум с усилием поднялся со стула:— Благодарю вас, господин Вэллат.— Право, не за что. Наилучшие пожелания господину Вавру.Уже на пороге Баум снова услышал скрипучий голос:— Прошу иметь в виду — ваше мнение о том, что похищены две ядерные боеголовки, я не вношу ни в какие официальные протоколы. Ведь нет конкретных доказательств, что министерство обороны по этому поводу ошиблось.
— Ничего не вышло, — сказал Баум Бен Тову. — С самого верха запрет идет. Если я ослушаюсь, тут головы покатятся и нам с тобой больше не сотрудничать: я первым вылечу.— Но ты абсолютно уверен, что две?— Абсолютно.— Как мне своих-то убедить, если они пляшут от той версии, которую им подсунули в Париже?— Эта версия — вранье.— Понятно. Но моему шефу ничего не докажешь. Я тут на него наорал, так меня отлучили от всех контактов с министерствами и на заседания комитета больше не зовут. Вся информация через него, а он зациклился на однобомбовой теории. Она его греет. У него воображения напрочь нет. Твердит, что не может же французское правительство решиться на такую ложь! И не могут паршивые арабские террористы спереть, переправить и спрятать целых две атомных бомбы! Мало ли что Бен Тов там болтает, одна бомба — и всё!— Постарайся найти кого-нибудь поумнее. Этому умнику вот еще что скажи: между майором Савари и сирийцами контакт что-то уж больно тесный. Это изобличает Сирию как соучастника. Вашим руководителям следует знать такие вещи.— Что-нибудь конкретное?— Нет, только сам факт.У себя на столе Баум нашел запись телефонных разговоров, сделанную в квартире Таверне. Нынешним утром хозяин квартиры звонил в контору: «— Билет взяли?— Да, месье. На субботу, рейс в 9:30 из Орли до…— Понятно, понятно, незачем обсуждать подробности по телефону. Кто мне звонил?— Господин Караччи несколько раз. Просил передать, что у вас есть время до середины дня в субботу».
Баум усмехнулся, перечитал запись. Да, похоже, не только контрразведка его пасет, но и люди Караччи. Боятся, что смоется, он им наверняка должен кучу денег. Грех этим не воспользоваться.Первым делом по его просьбе мадемуазель Пино выяснила, что это за рейс — в субботу в 9:30 из аэропорта Орли. Баум тут же позвонил Джо Ледюку из уголовного розыска:— Окажи мне еще одну услугу, приятель.— Всегда рад, только свой должок растет, помнишь?— У тебя вроде бы в банде Караччи есть осведомитель.— Допустим.— Я бы хотел, чтобы кто-нибудь довел до сведения Караччи следующее: Александр Жалю, он же Таверне, намеревается в субботу утром вылететь из Орли в Чили, в Сантьяго.— И все?— Все, только это надо проделать в ближайшие два часа.— Нет проблем.Алламбо получил от Баума недвусмысленную инструкцию: пусть инспектора, что сидят на хвосте у Таверне, продолжают смотреть в оба, но если что заметят — вмешиваться не надо. Кредиторы Таверне получили кое-какую информацию о своем должнике и пусть сами сводят с ним счеты — не наше это дело. Раз уж руководство не позволяет так, как мы считаем нужным, то жизнь должна идти своим чередом.— Ты уверен, что события развернутся именно так?— Вовсе не уверен, а потому распорядись, чтобы Таверне задержали в аэропорту, если он все же туда доберется. Поговори с Жиру из тамошней полиции — если перехватят, то пусть доставят его прямо сюда. Впрочем, это только на всякий случай, — добавил Баум бесстрастно. — Сдается мне, нашему приятелю в Орли не попасть. Долги там или еще что, только его дружки с авеню Мортье наверняка считают свою с ним былую дружбу опасной и нежелательной.
— Да пойми ты, — убеждал Бен Тов Мордехая Порана, старого приятеля, служившего секретарем у премьер-министра. — Я абсолютно уверен, что сюда привезены две бомбы, а не одна. Этот Баум из французской контрразведки — я знаю его сто лет — никогда меня не подводил, к тому же большая умница. Он всеми святыми клянется, что украдены две боеголовки вместе с детонаторами. Добиться, чтобы Париж это признал официально, никак нельзя. Армия в своем проколе нипочем не признается — это у них в крови, у армейских.— Твой Баум — он что, еврей? — спросил Поран.— Эльзасец. Верные друзья и умники, по-твоему, бывают только евреи?— Да нет. Мне самому встречались евреи, от которых толку никакого. Ну так что дальше?— Кстати, о бестолковых евреях. Мемуне твердо верит, что бомба одна. Кто во что верит в этом их комитете, понятия не имею. Все, что мне надо, — это убедить премьер-министра. Ты должен помочь.— Боюсь, старику надоели эти ваши интимные встречи.— Ну и пусть. Скажи ему все сам.— Все, что ты тут наговорил?— Да, только не забудь добавить, что если он публично где-нибудь обмолвится об этих двух бомбах, то мы лишимся единственного полезного контакта с французской контрразведкой, потому что моего приятеля оттуда немедленно попрут.— Наш премьер — не дурак, — заступился за своего шефа Поран.— Я этого и не сказал, — возразил Бен Тов и подробно изложил Порану все, что следовало передать премьеру, в том числе и о подозрительных контактах майора Савари с сирийскими дипломатами.
Пока происходил этот диалог в Тель-Авиве, в Париже наблюдатель из ДСТ, сидевший за рулем и глаз не сводивший с дома № 26 по улице Спонтини, увидел, как к дому подкатили на машине двое и скрылись в подъезде. Инспектор взглянул на часы: начало шестого. Отметив это про себя, он подумал, что начинают развиваться как раз те события, в которые, как их с напарником предупредили, вмешиваться не следует.— Грязное дело, — поделился он с соседом. — Один из них, кажется, Мабер.— Если нам повезет, то все скоро закончится, — отозвался тот. — А то у меня живот болит. Интересно, чем занимается Мабер, когда в тюрьме не сидит?— Работает на Караччи.Тем временем приехавшие поднялись лифтом на пятый этаж и позвонили в квартиру Таверне.— Кто? — спросили из-за двери.— Заказное письмо. Распишитесь.Послышалось звяканье отпираемых замков, дверь приоткрылась. Тут же гости навалились на нее что было сил и, отшвырнув хозяина, ворвались в квартиру.— Что это значит? — Таверне едва не упал.— Сейчас все узнаешь. Не в коридоре же нам беседовать, пригласи-ка нас в гостинную.— Вы кто такие?— Мы от господина Караччи.Таверне направился в гостиную.— А ну, сядь, — распорядился один из гостей.Таверне послушно опустился в кресло. Напротив уселись незваные гости.— Деньги, — коротко бросил тот, что с виду был постарше. Зеркальные темные очки скрывали его глаза, Таверне видел только тонкие губы и острый, длинный нос. Рука говорившего как бы непроизвольно коснулась кобуры на бедре.— Я же обещал завтра.— Завтра? В субботу, значит? Господин Караччи велел точно узнать, в какое время.— Несколько дней назад мы беседовали по телефону и договорились встретится в субботу в двенадцать.Малый снова выразительно похлопал по кобуре, а его приятель, нагнувшись, смачно плюнул на ковер — прямо у ног Таверне.— Да что же это такое? — вскричал тот. Несмотря на все старания казаться спокойным, лицо его поневоле выразило страх.— Деньги мы получим сейчас, — будто припечатал нелюбезный посетитель. — Господин Караччи сказал, что с тебя еще проценты причитаются за отсрочку платежа. Пятьдесят процентов.— Да вы что, смеетесь? Откуда у меня здесь деньги? Зайду завтра с утра в банк и сниму со счета.— А нам кажется, что ты платить не собираешься.— Что я, сумасшедший? Я же знаю, кто такой ваш Караччи!— Вот именно — рисковать не стоит.— Так с чего это вы сюда врываетесь? У нас с вашим шефом отношения сугубо деловые. И честные.Второй тем временем поднялся с кресла и неспешно принялся осматривать вещи в комнате. На столике у двери стояла большая китайская ваза — внезапно резким толчком гость сбросил ее на пол, черепки так и брызнули во все стороны.Взгляд Таверне заметался, на лбу выступил пот. Он стиснул руки так, что пальцы побелели.— Повторяю, в доме денег нет, — голос его чуть дрогнул, но произнес он эти слова внятно.— А мы вот полагаем, что ты припрятал кругленькую сумму. — Рука посетителя все постукивала по кожаной кобуре. — Ты же готовился к завтрашнему дню, правда? — на тонких губах промелькнула улыбка. — К дальней дороге…Второй остановился напротив застекленной горки, где поблескивали разные серебряные фигурки. Размахнувшись, он стволом пистолета сокрушил переднее стекло и отскочил в сторону, опасаясь осколков. Потом медленно повернулся и оказался лицом к лицу с побледневшим Таверне.— Врезать, что ли, ему?— Не люблю насилия, — усмехнулся его приятель. — И так обойдемся. Правда ведь? — обратился он к хозяину квартиры.Таверне кивнул:— Посмотрю, может, и найду что…— Давай, смотри. А мы поможем.Таверне прошел в спальню. Двое стали за его спиной, пока он открывал комод. Там оказался маленький сейф — Таверне наклонился, стараясь, чтобы грабители не разглядели набираемый код. В замке тихонько звякнуло, он повернул рукоятку дверцы. И тут же был с силой отброшен от сейфа, повергнут на пол, а один из бандитов встал над ним, целясь из пистолета прямо в лоб.— Не беспокойся, остальное сделаем сами.Его компаньон уже шарил в сейфе, извлекая оттуда револьвер, какие-то бумаги.— Та-ак, — произнес он, выпрямляясь. — Денег нету. За оружием полез, гад.— О Господи, — вздохнул старший. — На что ты рассчитывал, дурень? Давай поговорим в открытую. Вот наше предложение. Чтобы нам не громить всю квартиру, скажи, где деньги, — и дело с концом. Если же заупрямишься, то мой приятель раскурит сигарету и просто спалит тебя на ней — он такие штуки обожает.Таверне весь дрожал, не отрывая глаз от дула, которое покачивалось над его головой. Но самообладания не потерял.— Ребята, предлагаю вам по хорошему куску, — произнес он. — Вам лично. По сто тысяч. Можем мы так договориться, а?В ответ раздался смех:— Поздно предлагаешь, мы их и сами возьмем, ни к чему нам твои любезности. Показывай лучше, где деньги.Таверне поднялся и достал из-под кровати чемодан. Открыл его, поставив прямо на одеяло, вынул стопку рубашек и белья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44