— Да, тебе, шалун. — Эллери бросил пальто и шляпу на стул. — Это тебе, Джуна. Потому что ты, наверное, самый лучший сыщик в семье Квинов.
Лицо Джуны залилось румянцем.
— Если б не ты, — продолжал ласково Эллери, взяв мальчика за подбородок, — и не твой необыкновенно разумный совет, дело Дурн и Жаннэ до сих пор не было бы решено!
К Джуне вернулся дар речи.
— Вы их поймали?
— Нет еще, но обещаю тебе, что теперь уж не придется долго ждать. А сейчас пойди к себе и посмотри этот маскарадный набор.
Я пока поработаю. У меня масса дел.Джуна, привыкший к резкой перемене настроений младшего Квина, исчез в кухне.Эллери расправил длинный рулон бумаги на столе. Это был план первого этажа больницы, который принес комендант Парадайз. С торчащей в углу рта сигаретой, он долго изучал чертеж. Время от времени он царапал на его полях какие-то загадочные пометки. Что-то явно его смущало. Он начал шагать по комнате, куря одну сигару за другой.
Джуна бесшумно прокрался в комнату. Вид у него был устрашающий. Поверх черных волос он надел ярко-красный парик. Его подбородок скрывала рыжая борода. Под носом красовались страшные черные усы. На брови были наклеены тяжелые седые клочки волос, немного похожие на брови инспектора. Щеки он измазал красной помадой, глаза обвел черным карандашом.
Джуна стоял, стараясь быть замеченным Эллери. Наконец Эллери поднял голову. На его лице появилось удивление. Наигранным голосом он спросил:
— Кто ты такой? Как ты сюда попал?
— Мистер Эллери, это же я.
— Что? — Эллери отступил на шаг. — Ты меня разыгрываешь Джуна. Ты ли это?
— Ну конечно, я! — провизжал в восторге мальчик, срывая усы и бороду.
— Иди-ка сюда, сорванец!
Эллери уселся в широкое кресло, взяв мальчика за руку.
— Джуна, — торжественно сказал он. — Дело уже раскрыто, за исключением одного вопроса. Я бы мог хоть сегодня арестовать преступника. У меня абсолютно все выяснено, за исключением одного неясного момента... Один-единственный пункт...
Его голос оборвался. Он выпрямился, полузакрыл глаза и оттолкнул Джуну.
— Ей-богу, — тихо произнес он, — кажется, нашел.
Эллери соскочил с кресла и скрылся в спальне. Джуна побежал за ним.Эллери схватил телефонную трубку и поспешно набрал номер.
— Пит Харпер? Пит, слушай внимательно. Не задавай вопросов, просто слушай. Если ты сможешь сделать то, о чем я сейчас попрошу, обещаю тебе еще более сенсационную историю, чем та, которую ты получил от меня недавно. Ты меня слышишь? У тебя карандаш и бумага есть под рукой? Только ради всего святого, никому ни единого слова. Никому, слышишь! Запрещаю публиковать до моего разрешения. А теперь пиши. Я хочу, чтобы ты поехал и выяснил...
«Инспектору Ричарду Квину
Филипп Моргаус, адвокат
Уважаемый инспектор Квин!
Пишу это письмо по настоятельной просьбе мистера Эллери Квина, с которым я беседовал по телефону сегодня утром.Мистер Квин сообщил мне, что ему стали известны некоторые личные секреты Абби Дурн, о которых полиция не знала. Он услышал их вчера от доктора Джона Минчена.
Поскольку секрет открыт, у меня нет более причины уклоняться от ответов. Пользуюсь случаем, чтобы объяснить то, что оставалось непонятным или неясным во взаимоотношениях Даннинга и Фуллер.
Прежде чем продолжать, разрешите информировать Вас о заверении, полученном сегодня утром от мистера Квина. Он обещал, что будут приняты все необходимые меры, чтобы сведения об истинных родителях Гульды Дурн не были переданы гласности и даже, если это возможно, не были зафиксированы в картотеках полиции.
Документы, которые следовало уничтожить согласно завещанию миссис Дурн, были, по существу, ее личным дневником, который она вела в течение года до событий, описанных ниже, и который она продолжала вести затем аккуратно пять лет подряд без перерыва.
Мистер Эллери Квин проницательно догадался, что в понедельник я превысил свои полномочия, когда вместо того, чтобы уничтожить конверт, не распечатывая, как это требовала этика закона, я открыл его и прочитал содержимое.
Уважаемый инспектор Квин, я давно занимаюсь адвокатской практикой. И, как мне кажется, не пачкаю безукоризненную репутацию отца, особенно когда это касалось миссис Дурн, не только нашей клиентки, но и друга. Я всегда ревностно защищал ее инте-рессы. Если бы миссис Дурн умерла естественной смертью, я никогда бы не пренебрег ее доверием. Но ее убили. И тот факт, что я собирался и все еще собираюсь жениться на мисс Дурн, с полного согласия ее покойной приемной матери, по существу, делает меня членом семьи Дурн. Все это дало мне повод открыть конверт и ознакомиться с его содержимым.
Если бы я передал конверт в полицию, не открывая его, личные тайны ряда лиц, совершенно не имеющих отношения к убийству, были бы разглашены. Вот почему я сам вскрыл конверт больше как член семьи, чем адвокат. Хочу оговориться, что, если бы в документах оказалось что-либо относящееся к убийству, я их передал бы немедленно в ваши руки.
Но когда, читая дневник, я обнаружил страшную тайну, касающуюся рождения Гульды, у меня не осталось выбора, и я надеюсь, инспектор, вы меня поймете и не станете обвинять в том, что я утаил информацию и уничтожил дневник. Я это сделал не ради себя. Этот позор для меня ничего не значит. Но подумайте сами, что бы это значило для такой безупречной девушки, как Гульда, если бы весь свет узнал, что она незаконнорожденный ребенок ее собственной экономки.
Есть еще одно обстоятельство в этой связи, которое можно проверить, ознакомившись с завещанием, находящимся в настоящее время на утверждении в суде. Это то, что Гульда наследует основную часть состояния Дурн, без всяких оговорок, независимо от ее рождения или отцовства, а именно, как законная дочь Абби Дурн, каковой она является. Ее происхождение никоим образом не может влиять на долю наследства, которую ей полагается получить по завещанию. Следовательно, мое стремление скрыть эту постыдную историю не может быть истолковано как проявление корысти. Это можно было бы приписать мне в том случае, если бы право наследования Гульды зависело от того, является ли она кровной родственницей покойной.
Мистер Квин правильно полагал, что Абби Дурн и Сарра Фуллер беспрерывно ссорились в связи с наличием тайны рождения Гульды. В дневнике ясно сказано, что Сарра жалела о состоявшейся сделке и постоянно угрожала рассказать об этом, если девушка не будет ей возвращена. С годами Абби стала относиться к Гульде с искренней материнской любовью. Она очень боялась, что Сарра откроет перед высшим светом всю историю. Это удерживало Абби от увольнения этой, теперь средних лет женщины, к тому же фанатички, состоявшей у нее на службе.
После того, как миссис Дурн умерла, я конфиденциально беседовал с Саррой фуллер. Она дала категорическое заверение не раскрывать тайны. Это обусловлено тем, что Абби — объект ее ненависти — мертва. Во-вторых, я ей нравлюсь по известным мне причинам, и она благословляет мой брак с Гульдой. Можно также рассчитывать и на молчание мистера Даннинга. Он будет молчать из корыстных соображений, ибо его карьера и репутация зависят от этого.
Мистеру Эллери Квину нетрудно было догадаться, что именно все это заставило Сарру искать встречи с доктором Даннингом в разное время за последние несколько дней. Как ни странно, она зла против него не таит. Дикие причуды, сумасшедшая женщина! Вчера Сарра мне сказала, что обдумала вопрос со всех сторон. С гордостью мученицы она заявила, что согласилась с Даннингом оставить девушку в покое, разрешить ей жить самостоятельно и считать себя дочерью Дурн.
Дневник раскрыл еще одно важное обстоятельство — участие доктора Жаннэ в этой тайне. Как вы, наверное, себе представляете, доктор Жаннэ был другом миссис Дурн, пользовавшимся ее постоянным доверием. Он был одним из немногих, знавших правду о рождении Гульды. Легкомысленный поступок доктора Даннинга в молодости не повлиял на отношение к нему доктора Жаннэ. Об этом в дневнике подробно говорится. Он просто считал, что можно простить Даннингу ошибку молодости. Жаннэ часто упрекал Сарру за стремление вызвать скандал, за то, что она была готова разрушить жизнь Гульды лишь ради удовлетворения своего собственного разгневанного инстинкта матери. Странно, не правда ли? Возможно, что либеральное отношение к Даннингу объясняется его искренним преклонением перед профессиональными способностями последнего и его собственными светскими взглядами и поведением. В полном смысле слова доктор Жаннэ был другом миссис Дурн. Он оправдывал каждое ее действие, никогда не было ни малейшего намека на недружелюбие между ними или малейшее недоверие.
Прошу простить меня, что повторяю просьбу сохранить это письмо в тайне. Прошу об этом не ради себя, а ради Гульды. Думаю( что это Вам ясно. Она для меня все на свете, ради нее я живу.
Искренне Ваш Филипп Моргаус.
P. S. Я был бы Вам очень признателен, если бы Вы уничтожили это письмо, напечатанное в единственном экземпляре.»
В эту спокойную пятницу, которую позже инспектор Квин не раз вспоминал, произошло единственное событие — в 18.30 Эллери позвонил по телефону.
Его поведение за последние 24 часа неузнаваемо изменилось. Он больше не нервничал, не шагал по комнате с неутомимой энергией, которая была характерна для всех его действий во время предыдущих беспокойных дней.
Весь день в пятницу он сидел у окна в гостиной и читал. Затем печатал на своей громыхающей пишущей машинке. Инспектор Квин, забежавший домой во время обеденного перерыва, заглянул через плечо сына и увидел, что тот пишет детективный роман. Именно тот, который он начал много месяцев назад и который был заброшен вот уже несколько недель.
Старик проворчал что-то, незаметно скрыв улыбку в усах. Это был хороший знак. Уже много месяцев он не наблюдал у сына такого спокойного вида.
Телефонный звонок, имевший важные последствия, прозвучал вечером, когда инспектор входил в квартиру после еще одного бесплодного дня. Морщины отчаяния еще больше старили его
лицо. Но они внезапно исчезли, а лицо вытянулось, когда он услышал голос Эллери из спальни.
Это был возбужденный голос, свежий и радостный. Инспектор тихо закрыл дверь в прихожую и стал слушать.
— Пит! Где ты? Замечательно, замечательно. Трудно было? Ну что ж, бывает... Молодец! Документ получил? Прекрасно! Береги его, как свою жизнь. Да нет. Сними копию и передай мне, как только вернешься в город. Да, можно в три часа утра. Я буду ждать. Хорошо. Не задерживайся.
Инспектор услышал стук положенной на рычаг трубки и вслед за ним крик Эллери:
— Джуна, дело в шляпе!
— Что в шляпе? — спросил старик, как только Эллери вбежал в гостиную.
— О, отец! — Эллери схватил руку отца и крепко ее пожал. — Наше дело завершено. Конец! Пит Харпер поставил точку.
— Пит Харпер? А почему ты не поручил заняться этой работой моим ребятам?
— Полно, отец, — усмехнулся Эллери, усаживая старика в кресло. — Кому, как не тебе, лучше знать, что это деликатный вопрос. Была на то причина... У меня возникла догадка, и к ее проверке я не хотел подключать официальных лиц. >Пит отлично справился. А если бы получилась накладка, пришлось бы давать длинные объяснения. Теперь все закончено, остались лишь аплодисменты. Сегодня ночью Пит вернется и передаст мне интересный документ. Но еще чуточку терпения!
В субботу Эллери пригласил ближайших помощников отца домой на совещание. Его планы были окутаны туманом. Правда, вечером в пятницу он поделился с отцом кое-какими соображениями, но они решили во время совещания не говорить об этом ни слова. Они также условились не упоминать и о приходе к ним Пита Харпера.
Инспектор не знал подробностей ночного визита репортера. Он беспокойно ворочался в кровати, когда Эллери, надев халат и тапочки, впустил Харпера в дом. Инспектор не мог слышать, как Эллери, дав ему выпить хорошую порцию виски и протянув пачку сигарет, получил от него небольшой хрустящий лист бумаги.
Итак, в субботу инспектор Квин и Эллери пригласили на обед окружного прокурора Самсона и сержанта Вели. Гостей с усердием обслуживал Джуна.Глаза Самсона остановились на Эллери. Он хотел побыстрее выяснить причину приглашения.
— Пейте ваш кофе, уважаемый прокурор, — улыбнулся Эллери. Затем он повернулся к сержанту Вели.
— Вы получили донесение о контактах Кнейзела за последние дни?
— Да. — Великан кинул бумагу через стол.
— Это была захватывающая охота, — произнес Эллери. — Давно я так по-настоящему не развлекался. — Он рассмеялся. — Пока я не буду называть убийцу. Некоторые мои выводы слишком смелы. Поэтому было бы желательно сначала услышать, что отец или вы, Самсон, или вы, Вели, о них думаете... Давайте посмотрим, что у нас получено при расследовании убийства Абби Дурн. Мы нашли две необычайно важные улики — пару белых парусиновых туфель и белые брюки.
— И каково же значение этих улик? — проворчал Самсон. — Я согласен, что они могут представить некоторый интерес, но чтобы основать на них целый судебный процесс...
— Прошу обратить внимание на следующие детали. В найденной паре туфель имеются три примечательные особенности: порванный шнурок, лейкопластырь на шнурке и завернутые в носки языки. Напрашивается элементарное объяснение: порванный шнурок
означает случайность, лейкопластырь — ремонт. А что означают прижатые языки?
Самсон сильно наморщил лоб. Вели казался растерянным. Инспектор сосредоточенно слушал.
— Нет ответа? Вы не видите логики? — Эллери вздохнул. — Ну ладно. Оставим это. Только я добавлю, что именно особенности туфель дали первый и в своем роде самый важный толчок к разгадке.
— Неужели? — спросил Вели. — Вы хотите уверить меня, мистер Квин, что вы уже тогда знали, кто совершил убийство?
— Вели, Вели, прямая и наивная душа! Я ничего подобного не утверждаю. Но в процессе размышления над особенностями туфель и брюк поле моих подозрений сузилось до обнадеживающей степени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25