– Рада, что ты здесь.
– И я тоже. Как нога?
Ее бросило в жар при воспоминании о том, как Джон нес ее через лес. Она не могла поверить в то, что он сидит рядом с ней, такой большой и красивый, и в то же время было странно быть так близко с ним, и не сметь дотронуться до него.
– Уже лучше. Я не наступала на нее два дня, и сейчас она болит только, если я со всей силы стану на нее. – Бесс посмотрела на него.
В его бледно-голубых глазах светилось искреннее внимание.
– И это только благодаря тебе, благодаря твоей заботе обо мне. Спасибо, Джон.
– Это тебе спасибо.
На другом конце стола прозвучал громкий голос Кэда:
– Давайте-ка кушать.
Стол ломился от угощений: жареной свинины и утятины, пудингов, тушеного карпа, желе, различных овощей, в том числе и целой тушеной тыквы. «Еды хватило бы, чтобы накормить всю роту», – подумал Джон.
Он ел мало и еще меньше говорил, внимательно наблюдая за тем, как Джоунзы умудрялись поддерживать беседу и одновременно с воодушевлением поглощать пищу. Бесс ела не меньше любого из своих братьев, за исключением разве что Адама. И делала она это с таким бессознательным наслаждением, что просто сводила его с ума. Адам ел так много, как ни один человек, знакомый Джону. Но огромное количество поглощаемой пищи никак не сказывалось на нем – он был весел и подвижен, что особенно удивило Лэйтона, который не представлял, как человек, съевший столько, мог вообще передвигаться.
На десерт подали горы всяких сладостей. Бесс уговорила Джона попробовать всего понемножку, но и себя не обидела, как следует отведав всех блюд.
Бэнни положила в рот очередной кусочек яблочного торта, и даже глаза закрыла от удовольствия. Она язычком аккуратно слизнула крошку в уголке рта. Джон с трудом подавил желание сделать то же самое, но своим языком. Раньше ему не нравилось смотреть на кого бы то ни было, когда человек ел. Почему же сейчас ему было приятно это делать? Ему вдруг страшно захотелось быть причиной того наслаждения, которое отразилось у нее на лице.
– Элизабет, – резко сказала мать. – Ты не знаешь, что леди должна кушать мало.
Бенни положила ложку на стол:
– Извини, мама.
Она знала, что мать все время наблюдает за ней, хотя Мэри поверила объяснению Кэда по поводу присутствия за ужином английского солдата, – он сказал, что им нужно получить от него кое-какие сведения, – она все равно весь вечер приглядывалась к Джону. Бэнни уже знала, что позже состоится разговор на тему о «неподходящей дружбе».
– Ну, Мэри, пусть она поест, – сказал Кэд. – Она здоровая девушка. Ей нужно быть сильной.
– Хорошие манеры остаются хорошими манерами, Кэд.
Он передернул плечами.
– Джон, как дело с крепостью?
– Нормально. После пожара уже перебрались туда. Но еще много работы.
Как бы невзначай, Кэд спросил:
– И кто это мог сделать?
Джон пожал плечами:
– Кто знает. Все были так растеряны. Одним кажется одно, другим – другое.
– Так что, капитан Ливингстон не собирается расследовать это дело?
– Не знаю. Слышал что-то насчет амуниции.
– Амуниции?
Джон кивнул и следующие свои слова произнес с набитым сладостями ртом:
– Амуниции, ружей. Не знаю. Думаю, в следующий раз прятать нужно получше, может быть.
– Может быть… Может быть, – повторил Кэд задумчиво.
Джон вытер подбородок салфеткой и встал.
– Было очень вкусно. Нужно идти.
– Я провожу тебя до конюшни, – предложила Бэнни.
– Элизабет, – предупреждающе воскликнула мать.
– Я сейчас вернусь, мама.
Бесс быстро пошла одеваться, чтобы мать не успела ничего возразить. Джон попрощался с Сарой.
Они медленно шли через двор к калитке. Было очень холодно. Дул резкий ветер, и Бэнни, поежившись, посильнее укуталась в свою новую накидку, которую она сшила взамен потерянной в ночь налета на лагерь британцев.
В конюшне было тепло, пахло сеном и лошадьми. Когда Бэнни вошла туда, она откинула капюшон. Джон вошел вслед за ней. На улице завывал холодный ветер, здесь же было тихо и темно.
– Бр-р-р. Холодно.
– Да. – Он неуклюже переступил с ноги на ногу.
– Спасибо, что пришел навестить меня.
– Рад, что тебе лучше.
Казалось, он не знал, что ему делать с самим собой. Он посмотрел на потолок, на нее, затем снова перевел глаза на потолок и снова на нее.
– Тебе надо идти, пока не стало еще холоднее.
– Да, – сказал Джон, но и не шевельнулся, чтобы вывести лошадь.
В конце концов, он вытянул руку, сжатую в кулак:
– Вот.
– Что?
– Для тебя.
– Для меня? – Она подставила руку под его кулак, и он разжал пальцы. На ее ладони полилась струйка блестящих скользких бусинок.
– Что это?
– Подарок тебе.
Он купил ей подарок. Потеряв дар речи, она стояла, зажав бусы в руке, и смотрела на него.
– Вот.
Он взял бусы и надел на нее. Его движения были такими осторожными, это было, как она успела заметить, порой так же характерно для него, как и его сила. Бусинки были гладкими и теплыми, они легко скользили по ее шее.
– Они теплые.
– Да, они были на мне, – признался он.
– На тебе?
– Чтобы не потерять. – Он показал на свою шею. – Я носил их здесь.
– Ах!
Она, казалось, была не способна двигаться. Не торопясь, он протянул руку, взял бусы и опустил их в вырез ее платья.
Бесс почувствовала, как они скользнули по груди.
– Вот так, – прошептал он.
У нее закружилась голова. Она ничего не могла поделать с этим. Ей показалось, что какие-то светящиеся волны струятся от его бронзовой кожи и касаются ее и, отражаясь от нее, вновь возвращаются к нему.
О, Боже, дела совсем плохи. Лэйтон выполнил свой долг. Больше ничего уже узнать невозможно. И все-таки он был все еще здесь, наедине с ней в этой конюшне, за стеной выл ветер, а в нескольких шагах отсюда праздновала Рождество ее семья. Вместо того чтобы уйти, он представлял, как бусинки гладко скользят по ее нежной коже. Мысленно он скользил вместе с ними.
– Это в знак благодарности, – с трудом проговорил он.
– За что? Это я в долгу перед тобой.
– За музыку.
Завывание ветра превратилось в жалобный стон одинокой скрипки. Скрипки, которая будет звучать еще печальнее, когда он уйдет. А он уйдет – он знал это, он предвидел это. Джон сожалел о том, что не может даже дотронуться до Бесс. Но именно невозможность близости с ней ему придавала силы. Если бы он мог остаться, забыв о приказах, о своей работе. Остаться с ней не на два – три месяца, которые, он видимо, пробудет здесь, а на всю жизнь.
– Я должен идти. – Он знал, что Элизабет думала, что они прощаются до следующего дня. И даже этого хватило, чтобы ее глаза потускнели. А что же будет, когда он придет, чтобы проститься с ней навсегда? А он молил Бога, чтобы у него была такая возможность: сказать Бесс последнее «прощай», когда наступит время.
– Да, я понимаю…
– Можно мне еще придти послушать твою музыку?
Она нежно улыбнулась ему. Ее мягкая линия губ красиво выделялась на фоне резких черт лица.
– Да. Приходи послушать музыку.
Глава 13
Через две недели после Рождества британцы вошли в Нью-Уэксфорд. Первым их заметил Адам Джоунз младший, который выслеживал кроликов у ручья. Всю дорогу до поселка он бежал, не останавливаясь, и с криком сообщил эту новость, как только переступил порог отцовской кузницы.
Адам-старший сунул раскаленный докрасна железный стержень, из которого он хотел сделать дверную задвижку в бочок с холодной водой. К тому времени, когда вода перестала кипеть, он был уже в «Дансинг Эле», созывая по дороге мужчин, которые могли держать в руках мушкеты.
По поселку прокатился колокольный звон, который не славил Создателя, а предупреждал колонистов об опасности, призывая их взяться за оружие.
И они успели. Когда британцы подошли к площади, на ней уже было полным-полно мужчин. На них не было чистой походной формы. Строй их был неровным, и некоторые из них занимали позиции за деревьями и заборами, в домах, из окон которых выглядывали ружья.
День выглядел солнечным и морозным. Это был один из тех зимних дней, когда солнце светило так ярко, что на него больно смотреть. Капитан Ливингстон скомандовал своим солдатам остановиться в центре площади. Они стояли лицом к колонистам, чей строй протянулся от здания школы до церкви.
Капитан, худой, высокий, собранный внутренне, медленно пошел в сторону Кэдваллэдера Джоунза. Ливингстон так сильно напудрил парик, что он казался белым, как снег, отчего его лицо выглядело обесцвеченным. Ярко-красный мундир казался на фоне белоснежного снега кровавым пятном. Он широко расставил ноги и сцепил руки за спиной.
– Ну, вот, капитан Джоунз, мы встретились снова.
Кэд нахмурился:
– Я больше не капитан.
– Как? – Ливингстон приподнял с удивлением брови. – Потеряли такой пост? Какой позор!
– Я вышел в отставку. Добровольно.
– Я понимаю. Очень сожалею. Однако думаю, что ваш опыт бесценен. Благодарю Бога, что у меня впереди еще много лет до того момента, когда я стану ненужным.
Кэд сквозь зубы сказал ему:
– Мой сын сейчас капитан.
– О, Господи, так мне опять придется иметь дело с Джоунзом, хотя и с другим? Вот и хорошо. И как это ваши дети умудряются так быстро подрастать?
Кэд внимательно посмотрел на офицера. Что англичанин имеет в виду? Джоунз подумал, что если бы его детей хотели арестовать по подозрению в ночном поджоге лагеря, британцы давно бы это уже сделали. Этот капитан был практически непредсказуем.
– Мы – большая семья, – сказал Кэд осторожно.
– Да, действительно. Так кто сейчас командует?
– Я – Адам сделал шаг вперед.
– Конечно, мне следовало бы догадаться. Вы ведь первый по алфавиту, не так ли, Адам?
– Вы можете обращаться ко мне «капитан Джоунз».
Ливингстон кивнул:
– Как хотите, капитан.
– Что вы здесь делаете? – спросил Адам.
– Что мы здесь делаем? – капитан выглядел оскорбленным. – Это ведь моя территория. Я должен следить за порядком.
– Вместе со всей ротой?
– Да. Вы что думаете, что я решил вывести своих людей сегодня просто на учения?
– Нет. – Адам скрестил свои огромные руки на груди.
– Ну, в таком случае, – Ливингстон глубоко вздохнул. – Думаю вам известно, что у нас пару недель назад случилось небольшое… ЧП.
За спиной старшего брата Генри и Исаак обменялись улыбками.
– Кажется, ходили какие-то разговоры об этом.
– Теперь я намерен призвать виновных к ответу.
– Вы пришли арестовать кого-нибудь? Если так, то поверьте мне, я не позволю вам сделать этого без достаточных на то оснований. – Адам грозно посмотрел на английского офицера.
Но Ливингстон не обратил внимания на его взгляд и небрежно помахал рукой.
– Нет, нет. Вовсе не за этим. Я не хочу тратить свое время на то, чтобы найти кого-нибудь, кто не имеет к случившемуся никакого отношения.
– Тогда в чем дело?
– Я не позволю, чтобы на моей территории незаконно хранили боеприпасы.
– Я не имею понятия, о чем вы говорите, – Адам покачал головой.
– Вы, конечно, удивлены. Тем не менее, мои солдаты обыщут весь поселок.
– Мы не позволим вам обыскивать личное имущество.
– Да, это крайне неприятно. Я приказал своим людям быть очень осторожными. А обыскивать мы все-таки будем.
– Нет.
Ливингстон внимательно посмотрел на Адама, потом сказал:
– Значит так?
– Так.
Капитан слабо улыбнулся.
– Очень хорошо. – Он отступил назад и сделал знак своему сержанту.
– На плечо, – скомандовал сержант Хичкок.
Солдаты одновременно вскинули ружья на плечи. Стволы ружей поблескивали на солнце. Казалось, их дула были нацелены прямо на поселенцев.
– Готовьсь!
– Подождите, – крикнул Адам своим согражданам, когда услышал, что они тоже вскидывают ружья.
– Вы не можете стрелять в нас только потому, что мы не даем обыскивать наши дома. Это очень глупо.
– Это долг, – сказал Ливингстон спокойно.
– Но ведь все могут погибнуть. Мы можем умереть, отстаивая свои права.
– Мы все умрем, Джоунз, конечно, это необязательно должно быть сегодня, но это зависит от вас.
– Это наши дома! – в отчаянии сказал Адам. – У нас есть право защищать наши дома.
– Защита не нужна. Мы просто хотим все осмотреть. Мы не применяем против вас силу… Пока.
Адам почувствовал, как струйки пота катятся по его спине. Джоунз знал, что люди за его спиной испытывают такой же страх и напряжение, но именно он должен был принять решение. Он знал, что его подчиненные будут сражаться не на жизнь, а на смерть, если будет отдан такой приказ. У него было так мало времени, чтобы принять единственно верное решение. Ему нужно было время. Время подумать, посоветоваться с другими, время, чтобы понять, что де необходимо сделать в этой ситуации. Времени не было.
– Хорошо. Вы можете попробовать начать обыск. Но мы сделаем все, чтобы остановить вас, и да поможет нам Бог, – сказал он тихо.
Он почувствовал, как чья-то рука одобряюще легла ему на плечо. Его отец.
– Где вы хотите устроить обыск? – спросил Кэд.
– Это имеет какое-то значение? – задал ответный вопрос Ливингстон.
– Возможно, если бы вы решили не трогать наши дома, мы позволили бы вам обыскать кое-что. Одно место, – медленно произнес Кэд.
В глазах колонистов засветилась надежда.
– Можно сделать и так, – задумчиво кивнул Ливингстон. – Если я смогу выбирать, тогда я согласен.
Кэд переглянулся со своим сыном.
– Выбирайте.
– Хорошо, – Ливингстон переводил глаза с одного дома на другой.
Хотя трудно было полностью расслабиться под дулами мушкетов, ополченцы позволили себе улыбнуться. Мало вероятно, что капитан выберет именно то место.
– Церковь, – сказал, наконец, англичанин.
Улыбки исчезли с лиц поселенцев. Откуда он узнал?
Целых два дня после Рождества колонисты перетаскивали боеприпасы из школы, где они хранили месяц до этого, в церковь, потому что Кэд опасался, что англичане узнают про тайник. И вот красномундирники собирались обыскать это, как считалось, совершенно безопасное место.
– Нет. Вы не имеете права, – Генри подбежал к старшему брату, – вы не имеете права осквернять храм.
– Спокойно, Генри, – проговорил Адам.
– Но они же не имеют права.
– Ну, начнем? Или же вы предпочитаете бой?
– Они не имеют права, – снова возразил Генри.
– Пусть обыскивают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30