Возможно также, что он заставил комнаты этими чудовищно неудобными стульями, обитыми дерматином, и облицевал стены черно-белой плиткой по моде 30-х годов, что было безобразием уже тогда и не стало лучше от времени, несмотря на весь разрекламированно бесподобный шик в духе Андре Путмана. Не исключено, впрочем, что он населил квартиру всякого рода индустриальным хламом – обрезками стальных труб. и неоновыми трубочками, а сам спит на матраце, брошенном прямо на пол. Правда, все это сейчас уже не модно. Так что вполне вероятно, что он предпочел стиль Кэлвина Клейна из Санта-Фе, этот кошмар, навеянный картинами Джорджии О'Кифф: на каминной полке непременно три выразительных камня, магическое расположение которых никоим образом не должно меняться; совершенный по форме кактус, медленно чахнущий в гордом одиночестве; стены из необожженного кирпича, желательно с шелушащейся штукатуркой. Наконец, он мог жить как добрая половина снобов, известных ей в оформительском мире: абсолютно белые стены и страшно скучная и столь же дорогая мебель в манере Миеса и Брейера, с отдельными обязательными вкраплениями Фрэнка Стелла и Роя Лихтенштейна. Трудно было надеяться, что он обставил квартиру в отвратительном стиле 50-х и на каждом шагу у него можно наткнуться на слоистую фанеру. Скорей всего, как у большей части холостяков, его жилье будет просто донельзя захламленным.Мэкси тихонько открыла входную дверь ключом Анжелики. Прихожая была довольно большой, и это ей сразу же не понравилось. Надо же, старый чудесный паркет – а натерт до золотистого блеска. И поместить тут же торс Венеры в натуральную величину, копию работы Майоля. Ее мощное присутствие, ее мерцающие в полутьме великолепие нисколько не терялось от источавших волшебную магию двух больших полотен Хелен Франкенталер, висевших друг против друга. В прихожей не было вообще никакой мебели, кроме стоявшего у противоположной стены столика великолепной работы в стиле Регентства – сплошные изгибы, инкрустация и резьба, на многоопытный взгляд Мэкси, казавшегося безусловно подлинным. Что ж, подумала она, прикрывая дверь, имея деньги, можно спокойно приобретать прекрасный антиквариат. Домашний интерьер, выдержанный в традициях художественной галереи, она принципиально не признавала.Мэкси прислушалась – никаких признаков жизни. Стараясь производить как можно меньше шума, она прошла в гостиную. Да, Рокко выработал в себе, как видно, вкус к роскоши, невзирая на все свое высокомерие, проявляемое по поводу и без повода. Роскоши, выглядевшей божественно неуместно посреди того старого деревенского амбара, в который он сумел превратить роскошную манхэттенскую квартиру на Южной стороне Сентрал-парк. Солнечные лучи проникали в двухярусную комнату и играли на деревянных панелях: внимательный глаз мог бы почерпнуть из этой игры закодированную информацию о замечательной погоде, стоявшей за окном. Глубокие мягкие диваны серого бархата, разделенные парсоновским столиком, покрытым, красным китайским лаком, стояли спинками друг к другу в самом центре длинной комнаты – лицом к каминам-близнецам по обе стороны гостиной. На изящные кресла, выдержанные в стиле Регентства, наброшены узорчатые кашемировые индийские накидки песочных, красных и коралловых расцветок; тут и там на выложенном старым кирпичом полу валяются в беспорядке коврик китайского шелка смазанно-экзотических тонов, прекрасно гармонировавших с мягким солнечным светом.Мэкси презрительно фыркнула: самым ценным из всего, что она увидела, несомненно была египетская скульптура, подаренная ею Рокко в первое Рождество их совместной жизни, – статуя богини Изиды высотой почти в два фута из красного кварцита, относившаяся к эпохе Птолемеев. Солнечный свет позволял разглядеть все детали ее тела, прикрытого накидкой столь прозрачной, что ей позавидовал бы сам Боб Мэки: прелестные груди, маленький пупок (почти такой же аккуратный, как у самой Мэкси) – не было только головы, как у Венеры Майоля, – у той, правда, не хватало рук. Очевидно, Рокко не настолько любил женщин, чтобы анатомия хотя бы одной из них не имела никаких дефектов.Ее мысли прервал громкий чих. При этом звуке плотно сжатые губы Мэкси скривились в улыбке предвкушения того, что должно было произойти. Улыбке, сразу же превратившей ее рот в опаснейшее оружие. Той улыбке, которая сводила мужчин с ума, чего даже сама Мэкси, при всем своем тщеславии, явно недооценивала.Тихонько прокралась она наверх – туда, откуда раздался чих, сопровождавшийся проклятиями и сморканием. Да, лицо у него наверняка будет опухшим и обезображенным, как у самых отталкивающих карикатурных портретов У. Филдса.Дверь в спальню Рокко оказалась слегка приоткрытой. Внутри полумрак. Должно быть, он задернул занавеси, а сам накрылся всеми стегаными одеялами, какие есть в доме, и ушел на дно. Никого из ее знакомых обыкновенная простуда не повергала в такое уныние, как Рокко Сиприани. Деннис Брэйди лечил простуду весьма просто: вместо текилы пил горячий грог. Что касается Лэдди, графа Киркгордона, тот вообще не считал за болезнь ничего, кроме воспаления легких. Во всем, считал он, виновата погода. Его предки всегда простуживались, а то, что терпели они, терпел и он.Мэкси слегка кашлянула, чтобы уведомить Рокко о своем появлении. Раз она явилась, чтобы вылечить его от простуды, не стоило вызывать у него сердечный приступ.– Анжелика, – раздалось из спальни, – я же сказал, чтоб ты близко ко мне не подходила.– Это всего-навсего я, – поспешила успокоить его Мэкси. – Анжелика так за тебя беспокоилась, что настояла на моем приходе. Может быть, тебе нужен врач?– Проваливай, – прорычал он, нарочно чихнув в ее сторону: в мрачной угрюмости было что-то диккенсовское.– Послушай, Рокко, – примирительно обратилась к нему Мэкси, – ты же нарочно напускаешь на себя весь этот несчастный вид. Ну зачем, спрашивается, притворяться, что ты чуть ли не умираешь, когда речь идет всего-навсего о небольшой простуде?– Давай, давай, злорадствуй, только убирайся из моего дома ко всем чертям.– Ну, это уже паранойя какая-то, ты не находишь? С чего это я вдруг буду злорадствовать по поводу чьих бы то ни было страданий? Особенно, когда страдает отец моего ребенка. Я ведь пришла, чтобы успокоить Анжелику. Однако, – заключила Мэкси на радостной ноте, – раз уж я здесь, то сделаю все что могу, чтобы ты чувствовал себя как можно комфортнее. – И она отдернула занавеси.– Не хочу я чувствовать себя комфортно. Я хочу остаться один! В темноте!– Типично! Абсолютно в духе мужчин. Всем известно, что они обожают страдать. Держу пари, что ты и витамина «С» не принимал!Мэкси посмотрела на гигантские побеги цветущей форситии, стоявшей в роскошном флорентийском кувшине на столике возле его кровати. Майолика эпохи Ренессанса, если ей не изменяет память. Так вот он, аллергический источник его сенной лихорадки, хотя Рокко никогда бы этому не поверил.– Твой витамин «С» – чушь. Никто не доказал, что он помогает, – прохрипел Рокко, забиваясь поглубже под гору покрывал и пытаясь еще накрыться сверху подушкой.– Но до конца все же неизвестно, что он не помогает, правда? Я думаю, даже тебе известно, что в твоем состоянии необходимо как можно больше пить. Я сейчас выжму тебе свежего апельсинового сока и оставлю на ночном столике.– Лучше ты сама оставь меня. Никаких апельсинов в доме нет. Уходи. Уходи!Мэкси исчезла, плотно закрыв за собой дверь, чтобы не дать Рокко возможность встать с постели и самому выставить ее из квартиры. Она принесла пакет с апельсинами. Опыт подсказывал ей, что апельсины в таких домах никогда не водятся. Лимоны – да, яблоки – никогда, а вот апельсины – почти никогда. Спустившись на цыпочках по лестнице, она без труда нашла кухню. Мэкси сразу же увидела, что она большая – раза в три больше, чем у нее, – и нарядная. Правда, окна не выходят, как ее собственные, на «Уорлд трейд сентр», пыталась она утешить себя, выжимая сок из апельсинов. Но утешение было слабым. Мэкси не могла не отметить, что на кухне у Рокко восьмиконфорочная чугунная плита; пол выложен золотистыми мраморными плитами с прожилками травертина; рядом с плитой большой деревянный стол, расписанный на манер пенсильванских немцев, а отделанный полированной бронзой холодильник буквально забит шампанским. Она заглянула в морозильник. Ну конечно, так она и думала: полно бутылок с водкой, заиндевевшей до такого состояния, что она на одном дыхании сама влетает в тебя подобно воздушному поцелую, которым один айсберг дружески обменивается с другим. Поразмыслив, Мэкси добавила три четверти содержимого бутылки в графин и, попробовав на язык, убедилась, что водка почти не чувствуется, настолько сладок был сок. Поставив графин в холодильник, она отправилась на поиски бельевого шкафа. Ничто, она знала это по собственному опыту, не может подействовать на больного лучше, чем чистые накрахмаленные простыни. Ого! Выходит, Инди – не единственный знакомый ей человек, кто устроил из постельного белья культ. У Рокко в шкафу оказалось все, что можно купить у «Пратези», – ослепительно белые простыни идеальных геометрических пропорций с темно-коричневыми, голубыми и темно-пурпурными полосами. Как видно, он о себе не забывал! «Пратези», наверное, был дешевле «Портхолта»: правда, если за бельем приходилось лететь в Милан, то тем самым окупалась дорога.Захватив простыни из чистейшего египетского полотна, стоившие не одну тысячу долларов, Мэкси вернулась на кухню за графином и большим бокалом, а затем направилась обратно в спальню.Бесшумно отворив дверь, она убедилась, что Рокко крепко спит. Прекрасно, так все и должно быть. Нырнув под ворох одеял, она нашла большой палец его ноги. Теперь можно будет разбудить Рокко наиболее деликатным образом. Мэкси слегка потянула за палец – Рокко зашевелился. Она продолжала манипуляции с пальцем, пока Рокко не сбросил с головы подушку.– Вставай. Пора пить сок, – прощебетала она с нежностью, которой позавидовала бы актриса Джули Эндрюс.– Пошла ты ко всем чертям! – прохрипел он и с силой чихнул. Она протянула ему «Клинекс» и полный бокал апельсинового сока, держа его с видом, полным отстраненного достоинства. Он с жадностью выпил и пробормотал нечто, отдаленно напоминавшие «спасибо». Мэкси тут же налила бокал и передала его ему в руку.– Ты обезвожен, пойми. Это может стать опасным, – пояснила она.– Потом выпью. Поставь на столик. И уходи.– Я и уйду, но только, когда ты выпьешь все, – пообещала Мэкси.Рокко залпом осушил бокал, чтобы продемонстрировать, до чего ему не терпится, чтобы она поскорее убиралась. Допив, он откинулся на подушку и закрыл глаза. Мэкси подождала несколько минут, чтобы водка начала действовать.– Рокко?– Н-да?– Тебе лучше?– Может, немного.– Тогда тебе хорошо было бы принять душ, а пока ты будешь в ванной, я перестелю постель.– Душ? Ты с ума сошла! Любая перемена температуры в таком состоянии может убить человека. Во всяком случае, меня.– Не обязательно принимать горячий душ. Вода может быть и комнатной температуры. Уверяю, ты сразу почувствуешь себя гораздо лучше. Честно.– Правда?– Абсолютная правда. И еще, чистые простыни… ну разве не замечательно?– Во всяком случае, это не повредит. Раз уж ты все равно здесь. Перестелишь и уйдешь, да? Обещаешь?– Конечно. Еще соку?– Ну разве что последний бокал. Вроде даже помогает.И он в счастливом полузабытьи прошествовал в ванную, унося с собой полный бокал. Мэкси принялась за дело. Если она что-то в этой жизни и умела, так это стелить постель. Она слышала, как он фыркает под душем – пусть не поет, но, во всяком случае, и не чихает. Она тут же вынесла форситию вместе с ворохом скомканного постельного белья в прихожую и, вернувшись, поплотней задернула тяжелые шторы.Через десять минут Рокко вошел из ванной в пустую спальню. Узкая полоска света, все же проникавшая в комнату, позволяла убедиться, что постель только что перестелена: стеганое одеяло было подтянуто к самому изголовью, как он любил. Со вздохом облечения Рокко рухнул в божественную белизну чистых простынь и, растянувшись, застонал от удовольствия.– Ай-й! – Он так и подскочил, задев ногой явно что-то живое.– Господи, да это всего только я, – прошептала Мэкси. – Я думала, ты увидишь. Извини.– Что ты тут делаешь в моей кровати?– Я, наверно, заснула. Устала, пока стелила. У тебя такая огромная кровать, сразу не обойдешь.– Но ты голая, – заметил он.– Да-а? – сонно протянула Мэкси. Хм-м…– Хм-м… странно. Действительно. – Она зевнула. – Должно быть, решила, что я дома. Прости, пожалуйста.– Ты уж больше меня не пугай. Ненавижу, когда пугают.– Конечно, ненавидишь, – промурлыкала Мэкси, успокаивая его как ребенка и при этом придвигая его голову к своей роскошной груди – этим божественным теплым плодам. – Конечно, миленький мой, бедненький мой Рокко. Конечно, мы ненавидим, когда мы болеем.– Я ведь заразный, – со вздохом предупредил он, беря в рот один из ее сосков.– Не беспокойся. От твоих простуд я еще ни разу не заражалась, – произнесла она, целуя его сперва в плечо, а потом в одной заветное место на затылке: если ей не изменяет память, когда-то он так любил, чтобы его целовали именно там.Да, память не подвела. В сладостной блаженной истоме Рокко уже не мог сопротивляться ее чарам. Проворные губы и руки Мэкси с триумфом довершили дело.
Через несколько часов, уже в сумерках, Рокко проснулся. В голове была звенящая легкость, а на сердце непонятная тяжесть. Что-то с ним приключилось. Но что? Он не помнил, но твердо знал: это произошло. Повинуясь инстинкту, он шаг за шагом стал осторожно исследовать кровать. Пуста. Но все равно что-то тут не так. Включив настольную лампу, он оглядел спальню. Никого. Встав с кровати, он прислушался. В доме ни звука. Совершенно ясно, что, кроме него, здесь никого нет. Откуда же идет беспокойство?Рокко вернулся к постели, посмотрел на потолок. И тут память неожиданно возвратилась. Господи! Нет, только не это! Вот сука! Память между тем продолжала раскручивать ленту происшедшего, восстанавливая кадры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74