Он всего лишь раз взглянул на Дэзи и тут же отошел от пораженного таким странным поведением официанта и растерявшегося герцога, который в этот момент как раз заинтересовался происхождением печеночного паштета: официант удалился с такой поспешностью, которая едва ли приличествовала ему, старшему из обслуги в заведении такого рода.
— Княжна Дэзи! — не веря своим глазам, воскликнул он радостно и, начисто позабыв о профессиональном этикете, заключил ее в свои объятия. — Княжна Дэзи, вы… вернулись! Куда вы уезжали? Мы вспоминали вас! И никто понятия не имел, что же случилось. Вы вдруг взяли и исчезли!
— О, месье Анри, вы все еще работаете! Дорогой мой! Как же я рада вас видеть! — воскликнула Дэзи, в свою очередь обнимая официанта.
— Да мы-то все здесь! Это вы нас бросили! — осуждающе произнес Анри, пораженный этой неожиданной встречей настолько, что совершенно не обращал внимания на вытянувшиеся лица завсегдатаев, сидевших поблизости, которые не привыкли к тому, чтобы обслуживающий персонал подобным образом обращался с женщиной, пришедшей в «Коннот» поужинать, — в конце концов, это же не его пропавшая дочь!
— Так получилось, мсье Анри, что я должна была переехать в Америку.
— Но вы же приезжали сюда, пусть ненадолго, княжна Дэзи? Так неужели нельзя было заглянуть к нам? Ведь столько лет прошло! — с упреком возразил на это официант.
— Я не выбиралась в Англию все это время, — солгала Дэзи. — Это мой первый визит.
Не объяснять же ему в самом деле, что, бывая в Лондоне, чтобы повидаться с Даниэль, она просто не имела денег ходить по дорогим ресторанам.
Шеннон кашлянул. Объявившийся, к счастью, метрдотель провел их в зал, и уже через полминуты они сидели за своим столиком. Это был тот же столик, который в свое время обычно занимал Стах Валенский: он располагался в центре, но стоял как бы особняком.
Шеннон пристально поглядел на свою спутницу: по лицу Дэзи было ясно, что она делает отчаянные усилия, чтобы не расплакаться.
— Простите, — начал он, волнуясь. — Я не… у меня и в мыслях не было, что… Может быть, вам неприятно здесь оставаться? Не лучше ли пойти в какое-нибудь другое место?
Он накрыл ее руку своей, словно стремясь защитить от всех неприятностей, с которыми, очевидно, было связано для нее это заведение.
— Нет… — покачала головой Дэзи, попытавшись одарить его подобием улыбки. — Сейчас все пройдет. Это просто… воспоминания. Вообще-то, честно говоря, я даже рада снова вернуться сюда. За этим столиком, где мы сидим… с ним связаны, пожалуй, самые счастливые моменты моей жизни.
— Я же ничего про вас не знаю! — невольно вырвалось у Шеннона. — И…
В этот момент он почувствовал жгучую ревность к ее прошлому, о котором действительно ничего не знал. Ее таинственному прошлому. «До чего же нескладно начался этот вечер, — пронеслось у него в мозгу. — Ненужные встречи… эти слезы… воспоминания. Что ждет меня теперь?»
— Несправедливо по отношению к вам, да? — спросила Дэзи, читая его мысли.
— Да, несправедливо, — подтвердил он. — Всякий раз, когда я вас вижу, вы все время не такая, как в предыдущую нашу встречу. И, черт подери, я просто не знаю, что мне о вас думать! Кто же вы на самом деле?
— Что я слышу? И это спрашивает человек, который настолько хорошо меня знает, что решился растиражировать мое лицо по всему миру! Но если вы меня не знаете, то как же может существовать ваша «Княжна Дэзи»?
— Ну вот, опять вы надо мной смеетесь!
— А что, вам не нравится?
— Нет, я в восторге! И потом, вы правы. «Княжна Дэзи» имеет отношение к «Элстри», а не к вам. И я по-прежнему не знаю, кто вы такая в действительности.
— Сюда я ходила со своим отцом. На ленч. Каждое воскресенье. Или почти каждое. Много лет подряд. Когда я в первый раз появилась тут, мне было девять лет от роду. А когда я перестала бывать в «Конноте» — пятнадцать. Тогда погиб мой отец. Я перебралась в Штаты и поступила учиться в колледж в Санта-Крусе в Калифорнии. Потом работала на Норта в его студии.
— Если не считать уик-эндов, когда вы для собственного удовольствия рисовали картины?
— Для денег. Я делала это не для удовольствия, а для денег, — мягко возразила Дэзи. — Все мои картины создавались с этой целью. И у Норта я тоже работала ради денег. И рекламой согласилась заниматься из-за денег. Если уж вы хотите узнать меня, то вам следует знать и об этом.
Услышав собственные слова как бы со стороны, Дэзи вдруг поняла, что только что рассказала Шеннону о себе больше, чем кому-либо другому. Впрочем, это ее не удивило и не повергло в ужас. Может быть, решила она, это произошло под влиянием встречи с Даниэль? Как бы то ни было, но Дэзи была уверена — об этом ей говорила ее интуиция, — что ничем не рискует, рассказывая сейчас этому человеку о вещах, о которых до сих пор предпочитала молчать.
— А зачем вам, собственно, так нужны деньги?
— Чтобы помогать сестре.
Произнеся это признание, Дэзи испытала неимоверное облегчение: глубоко вздохнув, она откинулась на спинку стула, однако ее рука по-прежнему оставалась неподвижной под надежным прикрытием его ладони.
— Расскажите мне о ней, — тихо попросил Шеннон.
— О, она такая… такая милая и добрая. Ее зовут Даниэль. Сегодня, когда мы свиделись после нескольких лет моего отсутствия, она, я прямо поразилась, без труда вспомнила меня. Учителя в школе рассказали мне, что она часто говорит обо мне. «Где же Дэзи?» — задает она один и тот же вопрос и подолгу глядит на фотографии, на которых мы сняты вместе, — заключила Дэзи мечтательно и как бы в полузабытьи.
— Сколько же ей лет? — спросил Шеннон, совершенно сбитый с толку.
— Мы близнецы…
* * *
Прошло часа два, и ужин уже давно закончился. А они все еще сидели в уже полупустом зале ресторана и разговаривали.
— В моей жизни с самого начала что-то не задалось, — произнесла Дэзи. — И я никогда, в сущности, не знала, что я собой представляю.
— Это все, наверное, началось после смерти матери?
— Да, после ее кончины все на самом деле пошло кувырком. Но мне кажется, что неудачи стали преследовать меня еще задолго до этого. С той самой минуты, как я родилась… родилась первой.
— Да вы же не можете помнить момента, когда родились! — поразился Шеннон. — И потом, откуда вы взяли, что появились на свет первой?
Дэзи с изумлением посмотрела на него:
— Как, я разве сказала это?! Сказала, что родилась первой? Произнесла эти слова вслух?
— Не знаю, что бы это значило, но вы на самом деле так сказали.
— Я, правда, не отдавала себе отчета в том, что я такое говорю, — пробормотала Дэзи.
С того момента, как они начали разговор, ее преследовала мелодия вальса, звучавшая где-то вдалеке: душа Дэзи словно обрела крылья и парила на волнах этой негромкой музыки, позволившей ей наконец перестать ощущать тот тяжкий груз, который столько лет давил на нее.
— Ради бога, Дэзи, о чем вы говорите? До сих пор я как будто все понимал. Но теперь вы куда-то ушли от меня. Молю вас, вернитесь!
Шеннон растерянно поглядел на нее: казалось, она адресует свои слова не ему, а кому-то другому, пребывая не в реальности, а во сне. Во сне, еще более глубоком, чем тот, в котором она пребывала, заведя разговор о Даниэль.
— Всю свою жизнь я стремилась к тому, чтобы хоть как-то компенсировать тот урон, который нанесла сестре своим появлением на свет, сделать случившееся как бы неслучившимся, устранить все проблемы, заплатить за несправедливость любой, пусть несоответствующей ценой. И конечно, ничего из моих попыток не вышло.
— Дэзи, прошу вас, объясните мне, что вы имеете в виду?! Для меня все это по-прежнему сплошная головоломка.
Дэзи секунду колебалась: ведь она нарушила табу, наложенное в свое время отцом на все, что касалось Даниэль. Подумать только, она была готова рассказать Шеннону о своем детстве, о «Роллс-Ройсе», о причине, по которой у нее не было денег, об Анабель и ее лейкемии, о «Ла Марэ»… Обо всем, кроме Рэма. Но о нем она не расскажет никому. Никогда.
— Ну как же, ведь единственная причина, из-за которой Даниэль выросла неполноценной, — это я. Я родилась первой!.. — Дэзи набрала в легкие побольше воздуха и продолжала: — Ей попросту не хватило кислорода. Не хватило потому, что его забрала я. Так что, не будь меня, с ней все было бы в порядке.
— Господи Иисусе! И вы, значит, жили с этим всю свою жизнь! Какая нелепость! С ума сойти… Да никто в мире, никто — ни врач, ни просто здравомыслящий человек с вами не согласится. Слышите, Дэзи, никто! И вы не имеете права так думать и казнить себя за несуществующую вину.
— Логически рассуждая, да. Не имею. Но чувству не прикажешь… И я всю жизнь ощущаю свою вину. Лучше скажите мне, Пэт, как заставить себя не думать о том, что подсказывает тебе твое чувство? Как заставить себя забыть то, что ты услышал в детстве маленьким ребенком? То, что сразу объяснило тебе все, терзавшее твою душу. Все, чего ты не понимала, о чем боялась рассказать другим… Забыть то, с чем ты сжилась, потому что прожила с ним так долго, что уже не имеет значения, правда это или неправда… Да-да, не имеет, ибо правда, поселившаяся внутри твоего сердца, сильнее любой логики.
— Честно говоря, не знаю, — медленно произнес Шеннон. — И отдал бы все, чтобы узнать. — В его голосе прозвучала нотка смирения.
Дэзи тут же не преминула подбодрить его.
— Веселей смотрите на жизнь, Пэт, — заметила она со смешинкой в глазах, мгновенно преобразившей ее лицо. — Подумать только, что было бы, если бы такого босса увидели на заседании правления… Многих это сделало бы счастливее. Еще бы, Пэт Шеннон не имеет готового ответа! Да такое на их памяти ни разу не случалось.
— У меня такое предчувствие, что официанты, хотя они вас и обожают, не будут так уж опечалены, если мы встанем и уйдем. Кроме нас, по-моему, никого уже не осталось, — заметил он осторожно.
— Возможно, вам придется вынести меня на руках. Я правда очень устала, — ответила Дэзи и добавила: — Но чувствую я себя… о-о!
— Послушайте, Дэзи. Разрешите мне отвезти вас в вашу гостиницу, чтобы вы могли как следует выспаться? Завтра вы опять пойдете к Даниэль?
Дэзи кивнула.
— А в понедельник? Вы останетесь здесь до понедельника?
— Нет, в понедельник я должна быть в Онфлере у Анабель.
— А можно мне побыть с вами во Франции? — неожиданно для самого себя выпалил он.
— Но у вас же, по-моему, дела в Англии, — напомнила она ему.
— Вы что, правда в это поверили?
— Вопрос из тех, которые предполагают ответ, которого ждут.
— Хорошо, так я могу приехать? — снова вернулся он к своему вопросу.
Пожалуй, подумал он, ему еще ни разу не доводилось подвергать себя такому риску.
— Что ж, я думаю, что Анабель бы не возражала, — медленно произнесла Дэзи. — Мужчины ей всегда нравились. Да, прекрасная мысль. И потом, не побывав в «Ла Марэ», вы просто не сможете понять, что я имею в виду, когда завожу о нем речь. Но как же ваша корпорация? — спохватилась Дэзи. — Столько времени без вас!
— Кто-кто? — переспросил Шеннон.
* * *
В первые дни июля плющ, которым увиты стены «Ла Марэ», начинает краснеть — сперва это только полосы, но в конце месяца все здание кажется объятым полыхающим пожаром.
Анабель встречала их у парадного входа, когда Дэзи и Шеннон подъехали на машине. Целуя ее, Дэзи вглядывалась в дорогое лицо, ища в нем следы вызванных болезнью перемен. В милых чертах появилась несвойственная ее облику раньше твердость. Может быть, промелькнуло в голове у Дэзи, это та цена, которую Анабель должна заплатить за то, что узнала правду о своей болезни и приняла ее. Цвет ее глаз, как показалось Дэзи, вдруг поблек, они словно лишились глубины. Однако цепкий, оценивающий взгляд оставался прежним, как и сквозившее в нем вечное удивление перед таинством жизни.
— Ну, что мы имеем? — воскликнула она, оглядывая стоявшего рядом Шеннона. — Американец… безусловно высокого роста… и весьма импозантный… Хороший выбор, одобряю. Только вот отчего это волосы у нас такие черные, а глаза голубые? Конечно, тут не обошлось без ирландской крови, это ясно. Мне бы полагалось сразу заметить это — нет, видно, стара я стала. Стара. Что, Дэзи, не могла найти себе настоящего американца? Чтобы блондин и приятной внешности. Всю жизнь слышала, что все американцы именно таковы, но ни разу не встречала. Может быть, подобных экземпляров просто не существует? Ничего, придется примириться с этим неамериканцем — крупным, интересным, даже красивым. Заходите, дети, и попробуйте моего шерри.
— А вы опасная кокетка, — улыбнулся Шеннон.
— Чепуха. Никогда в своей жизни не кокетничала. Меня всегда неправильно понимали, — ответила Анабель со смехом, который в свое время вскружил голову не одному мужчине.
Рыжина ее волос потеряла былую огненность. Анабель сильно похудела, но, пока она вела их через гостиную на террасу, выходившую на море, Дэзи не могла не изумиться тому, с какой бережностью время обошлось с виллой «Ла Марэ» и с ее хозяйкой. Сердце Дэзи радостно подпрыгнуло при мысли, что эта безопасная гавань навсегда теперь будет принадлежать Анабель, и только ей.
Вечером, после ужина, Шеннон расположился почитать у балконной двери в комнате над гостиной, в то время как Дэзи и Анабель устроились в креслах столовой возле камина. В эту летнюю ночь камин не горел, но память Дэзи хранила множество вечеров из далекого детства, проведенных здесь в праздники у весело полыхавшего камина.
— Как ты себя чувствуешь на самом деле? — наконец спросила Дэзи.
— Сейчас? В общем, как обычно. Первые несколько месяцев было действительно немного противно. Химиотерапия — это небольшое удовольствие, скажу я тебе. Но сейчас я наведываюсь к врачу всего раз в месяц. Так что самое скверное у меня позади. Я потеряла в весе, что мне, надо сказать, очень даже нравится, но энергии у меня поубавилось… И все же, дорогая, мне грех жаловаться. Словом, все и вправду могло быть значительно хуже. Я говорю тебе, как есть, можешь не сомневаться.
— Я и не сомневаюсь, что это так…
Прежде чем продолжать, Дэзи изо всех сил прикусила губу: ей не хотелось произносить имя Рэма.
— Ты сообщила… ему, что больше не нуждаешься в нем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69