— Я знаю, что ты мне поможешь. — Франческа улыбнулась дочери, и ее грусть растаяла без следа. — Мы подумаем и выкинем что-нибудь такое… смешное.
— А мы не можем попросить денег у папы?
— Нет, Дэзи, это как раз то, что мы никогда-никогда не должны делать.
— Почему?
— Я объясню тебе потом, когда ты будешь постарше.
— Ох, — сказала Дэзи со вздохом, — вот еще одна вещь, которую мне надо не забыть спросить, когда я вырасту.
— Я часто это повторяю?
— Да, мама, но ничего, все хорошо, только не становись снова грустной. — Неожиданно Дэзи сменила тему разговора: — Мама, я действительно настоящая княжна? Папа так сказал.
—Да.
— И Даниэль — тоже?
— Конечно. Как же ты можешь быть княжной, а она нет?
— Но тогда ты, мама, должна быть королевой?
— Нет, Дэзи, я не королева.
— Но княжна это все равно что принцесса, а в сказках у принцесс матери всегда королевы, — настаивала Дэзи.
— Когда-то я была княгиней, — пробормотала Франческа.
— Когда-то… А теперь ты больше не княгиня?
— Дэзи, Дэзи, все это пока слишком сложно для тебя. И потом, все это — просто слова, которые не значат ничего такого, о чем тебе стоило бы беспокоиться. В Нашем мире не нужны княгини и княжны. Мы просто живем здесь, мы с тобой, Дэни, Маша, наш олень и птички. Разве этого тебе мало, моя Дэзи?
Что-то в выражении лица матери подсказало Дэзи, что не надо спорить. Но как бы хорошо ей ни жилось сейчас, она многого не понимала, и, похоже, никто не мог ответить ей на вопросы, особенно на те, самые важные, которые она даже не осмеливалась задавать. Например, почему отец так редко приезжает навестить ее? Почему он никогда не встречается с Дэни? А главное: в чем провинилась она сама, почему всякий раз он уезжает, пробыв с ней всего несколько дней?
* * *
— Маша, гляди, я почистила весь горох.
— А сколько стручков ты съела, малышка?
— Только шесть. Ну, восемь, может быть, десять.
— Сырые, они гораздо вкуснее, я тоже всегда так считала.
— Ах, Маша, ты все понимаешь!
— Интересно, повторишь ли ты это через десять лет?
— Маша, Маша… почему мы с Дэни такие разные?
— Что ты имеешь в виду?
— Мы с нею близнецы. Это значит, что мы родились одновременно, мне это мама сказала. Близнецы — это те дети, что вместе находятся внутри матери. Но Дэни не умеет говорить, как я, она не может бегать так же быстро, не умеет лазать по деревьям, боится грозы, дождя и птиц. Она не умеет, как я, рисовать и считать, не может сама нарезать себе мясо или шнуровать ботинки. Почему, Маша?
— Ах, Дэзи, я не знаю.
— Нет, ты знаешь, Маша, знаешь. Мама не хочет мне говорить, но ты скажешь, ты всегда все мне рассказываешь.
— Дэзи, ты родилась первой — вот и все, что мне известно.
— Родилась первой? — удивилась Дэзи. — Близнецы всегда рождаются вместе, вот почему их называют близнецами. Какая ты глупая, Маша!
— Нет, Дэзи, близнецы рождаются поочередно, один за другим. Вы обе были вместе внутри мамы, как она тебе и говорила, но одна из вас вышла из нее раньше другой. Ты родилась первой.
— Значит, это я виновата, — медленно проговорила Дэзи с таким видом, будто то, о чем она давно подозревала, получило теперь авторитетное подтверждение.
— Не говори глупостей, малышка. Никто в этом не виноват, на все господня воля. Надо думать как следует, перед тем как говорить такое, Дэзи.
— Да, Маша.
— Ты все поняла?
— Да, Маша.
Да, она все поняла: она родилась первой, и в этом ее вина. Дэзи хорошо знала: если Маша говорит о господней воле, значит, она сама чего-то не понимает.
* * *
Закончился 1957 год. Зимние штормы обрушились на дикие, продуваемые ветрами берега Большого плато, где гнездились пугливые птицы-перевозчики, а морские волны вымывали причудливых форм пещеры в прибрежных скалах; часто слышался рев морских львов, а вдали, в открытом океане, бесшумно плавали небольшие стада мигрирующих китов.
Волны выносили на берег много плавника. Франческа нашла в Кармеле ремесленника, делавшего из него декоративные светильники, и ей удалось заработать немного денег, отыскивая на берегу и поставляя резчику самые красивые куски дерева, предварительно отполировав их. Обычно Франческа отправлялась на берег одна, но однажды, в самом начале весны 1958 года, она взяла с собой Дэзи и Дэни. Оставив Дэни под присмотром сестры, она пошла вдоль берега и поисках плавника и неожиданно обнаружила, что зашла слишком далеко, — ее дети скрылись из виду. Она опрометью бросилась назад, но на полпути внезапно остановилась и застыла на месте.
Дэзи, сидя на теплом песке вдали от берега, куда не доставали даже самые большие волны, баюкала на руках Дэни, которая была теперь почти одного с ней роста. Всего неделю назад им исполнилось по шесть лет. Франческа догадалась, что Дэзи поет сестре песенку. Время от времени она материнским жестом гладила Дэни по голове и целовала ее в щеку, а на лице Дэни застыло ее обычное милое, довольное выражение. При виде этой сцены на умиротворенную душу Франчески снизошла такая простая и глубокая радость, что она была готова в молитвенном порыве опуститься на колени. Да, она оказалась права. Она поступила тогда правильно.
* * *
Неделю спустя в доме Стаха раздался телефонный звонок. Из Калифорнии звонил рыдавший Мэтти Файерстоун.
— Вы должны приехать как можно скорее. Франчески больше нет… она погибла. Она ехала на машине по шоссе из Кармела по берегу океана. Я всегда просил ее быть осторожнее. Какой-то сумасшедший гнал свой грузовик посередине дороги. Франческа свернула в сторону и вместе с машиной упала в океан.
— А Дэзи? — пронзительно выкрикнул Стах.
— Франческа была в машине одна. Я поехал и забрал Машу с детьми. Они сейчас здесь, в нашем доме. Приезжайте за ними, Валенский. Вы — единственный, кто у них остался. Господи, помоги им!
8
Весной 1963 года, в воскресенье, Стах и Дэзи, которой теперь было одиннадцать, вошли в ресторан лондонского отеля «Коннот», чтобы, как это было у них теперь принято, позавтракать вдвоем.
Как галерея Уффици в ряду музеев живописи, «Коннот» представлял собой одно из высших достижений западной цивилизации в сфере общественного питания, и Стах, по-прежнему озабоченный приручением своей непокорной дочери, считал, что насыщенная роскошью и комфортом атмосфера отеля как нельзя более подходит для этой цели. Швейцар приветствовал их у дверей, как старых знакомых. Отец и дочь пересекли вестибюль и по широкому коридору направились к ресторану.
Крепко держа Дэзи за локоть, Стах провел ее мимо длинных столов, заставленных блестящими серебряными подносами с самыми разнообразными закусками, салатами, омарами, фаршированными грибами и всевозможной выпечкой. Столы с закусками располагались вдоль широкого коридора, там же находился маленький зеркальный бар, стояли высокие вазы с весенними цветами, и выставленное на обозрение изобилие призывало Дэзи подолгу задерживаться у каждого блюда, чтобы постараться еще до чтения меню выбрать самое привлекательное.
Любимый столик Стаха и Дэзи помещался в самом центре зала, представляя собой отличный наблюдательный пункт.
Когда они появились в ресторане, многие посетители подняли головы от тарелок, чтобы взглянуть на эту пару. За прошедшие годы Стах совершенно не изменился. Коротко подстриженные светлые волосы оставались все такими же густыми, от его облика веяло решимостью и отвагой. Даже будучи один, он привлекал к себе внимание, но вместе с Дэзи становился объектом живейшего интереса и пристального изучения, что не характерно для высшего общества, где не принято внешне проявлять любопытство. Но Дэзи была просто сказочным ребенком. При росте, достигавшем уже пяти футов, она обладала той чуть заметной округлостью форм, что характерна для девочек накануне полового созревания. Тоненькая и хрупкая, безупречно сложенная, она выглядела такой чистой и одновременно исполненной жизненной силы, что при одном взгляде на нее у самых закаленных взрослых людей невольно вырывался подавленный вздох сожаления о собственной, давно ушедшей юношеской красоте и утраченном здоровье. Она была одета в платье из тончайшей шерсти цвета слоновой кости с набивными букетами бледно-розовых цветов и бледно-зеленых листьев. Ворот украшала гирлянда из объемных цветов, сделанных из той же ткани, что и платье.
Светло-золотистые длинные волосы Дэзи были гладко зачесаны назад и перехвачены лентой, но отдельные волнистые пряди, выбиваясь, спускались на лоб и курчавились за ушами.
Стах провел дочь к их столику с гордым видом собственника, чего он не в силах был скрыть. Он обожал Дэзи до такой степени, что порой это чувство пугало его самого. Много лет назад он понял, что очень опасно вкладывать весь капитал своих чувств в другое человеческое существо, но оказался беспомощен перед простым фактом существования ненаглядной дочери, этого сокровища, которое однажды уже почти потерял, этого упрямого, дерзкого, милого создания женского рода, в которое он влюбился с первого взгляда так, как не любил за всю жизнь ни одну женщину.
В Дэзи Стах видел свою навсегда оставшуюся в прошлом невинную, полную надежд юность, которая возвращалась теперь к нему только в мечтах или в те редкие, длившиеся всего несколько секунд мгновения, что человек испытывает сразу после пробуждения, когда краски вокруг неправдоподобно ярки и его охватывает ощущение беспричинного счастья.
Облаченный во фрак официант вручил Дэзи белую карту меню, хотя за три года совместных воскресных завтраков с отцом она выучила меню наизусть.
— Итак, княжна Дэзи, — любезно приветствовал ее метрдотель, — каков будет ваш выбор сегодня?
— С чем у вас пирожок «Мэнтенон»? — спросила она.
— Мелко рубленные яйца, смешанные с протертыми грибами и майонезом, в маленькой корзиночке из слоеного теста.
— Дэзи, ты уже ела яйца на завтрак. Почему бы тебе не начать с шотландской лососины?
— Она значится в разделе «экстра», папа, — угрюмо упрекнула его Дэзи.
Стах лишь вздохнул. Сколько раз он убеждай ее, что она смело может заказывать из этого раздела меню, но все напрасно. Привычка к бережливости, приобретенная в раннем детстве, не покидала ее даже в этом фешенебельном ресторане, где итоговый счет всегда настолько поражал воображение, что одно-два дополнительных блюда из раздела «экстра» прошли бы незамеченными. Она ходила с отцом в «Коннот» просто потому, что он водил ее сюда, но ничто не могло заставить ее заказать что-нибудь сверхдорогое, как бы соблазнительно ни называлось блюдо.
— Если позволите, — сказал метрдотель, — то сейчас сюда подкатят тележку с холодными закусками, чтобы вы могли выбрать. А еще я порекомендовал бы запеченных омаров с зеленью. Мы только что получили превосходную партию из Франции.
— Они еще живые? — спросила Дэзи.
— Конечно. Их нужно готовить живыми.
— В таком случае я закажу ланкаширское рагу, — заявила Дэзи, считавшая, что она сама не должна быть непосредственной причиной смерти хотя бы одного омара, а другие пусть поступают как знают.
Ленч наконец был заказан, и Стах с Дэзи развлекались легкой беседой, которой отец наслаждался. Мало-помалу он приучал дочь к своему миру, а она, в свою очередь, сообщала ему о всех важных событиях школьной жизни и рассказывала о проделках своих подруг. Но сегодня Дэзи занимала одна мысль.
— Как по-твоему, отец, я должна выполнять задания по математике? — спросила она.
— Естественно, ведь этот предмет входит в школьную программу, не так ли?
— Да, но я ее ненавижу, а потом — я не могу и учить математику, и как следует заниматься своим новым пони.
— На пони требуется не более получаса, ты прекрасно знаешь, — сказал Стах. — У тебя остается предостаточно времени на математику.
Дэзи — прирожденный полемист, тут же отставила аргумент с Мерлином.
— Анабель говорит, что не видит никакого смысла в том, чтобы я изучала математику. Она сама никогда ее не учила и, по ее словам, ничего от этого не потеряла. Анабель сказала, что ей никогда в жизни не приходилось проверять счета, а единственное назначение математики — именно в этом и еще в том, чтобы убедиться, насколько продавец рыбы обсчитывает тебя. Но если сказать ему об этом, то тебе не видать больше самой лучшей рыбы, поэтому все равно приходится мириться с его жульничеством.
— Итак, Анабель становится для тебя авторитетом в вопросах образования?
— Анабель для меня авторитет и во многом другом, — с достоинством заявила Дэзи. — Но если ты сумеешь назвать мне три причины, по которым я обязана учить математику, то я, так и быть, постараюсь, хотя мне кажется, что у меня не все в порядке с той извилиной в мозгу, которая нужна для этого.
— Я тебе назову только одну уважительную причину, поскольку не вижу необходимости искать другие. Леди Олден требует, чтобы все девочки в ее школе изучали математику, вот и все.
После десерта, пока Стах пил кофе, официант, как обычно, принес и поставил на стол серебряную вазу с миниатюрными сладостями — свежей клубникой в шоколаде, крошечными эклерами, засахаренной вишней. Каждая сладость лежала в отдельной бумажной розетке.
Стах с отсутствующим видом смотрел куда-то в сторону, а Дэзи проворно складывала по одной штучке этих деликатесов в свою маленькую сумочку, в которой специально для этого предусмотрительно расстелила свой носовой платок. Когда она впервые проделала этот номер, Стах пришел в ужас:
— Дэзи! Настоящая леди может съесть за столом сколько пожелает, но никогда ничего не забирает со стола с собой!
— Это не для меня.
— Ох! — Стах сразу понял, кому предназначались сладости.
Она берет их для той, другой. Он больше ни разу не заикался об этом, но каждую неделю безропотно ожидал очередной процедуры унижения. Он знал, что Дэзи ни в коем случае не позволит ему заказать коробку засахаренных фруктов, чтобы взять их с собой, поскольку они значились среди «экстра», но он не мог решиться лишить ее удовольствия захватить из ресторана гостинец для сестры.
* * *
Получив известие по телефону от Мэтти Файерстоуна о гибели Франчески и заказав билеты на самолет до Лос-Анджелеса, Стах погрузился в раздумья и пришел к выводу, что придется кое с кем поделиться всей этой историей, которую он до сих пор хранил в глубокой тайне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69