— Ребята, у нас и так хватает проблем. Могу вам пообещать, что и без ваших советов у нас все пойдет наперекосяк. Поэтому, мать вашу так, не могли бы вы помолчать?
Норт как в воду глядел: у них действительно ничего не получалось, и пришлось снять не меньше сорока пяти дублей, пока осветители не сумели добиться того эффекта, чтобы при включении елочной гирлянды предохранители вылетали хотя бы только на съемочной площадке, а не вырубался весь свет вообще и вся студия раз за разом не погружалась в кромешную тьму.
* * *
Уже давным-давно коммерческий рождественский ролик «Кока-колы» завоевал премию «Клио», которая в рекламном деле значила не меньше кинематографического «Оскара», а Нью-йоркский клуб художественных руководителей присудил ему свою ежегодную награду, давно уже прошли фестивали коммерческих фильмов в Венеции и Корке, в Токио и Париже, где ролик не только демонстрировался, но и неизменно завоевывал почетные призы, однако, если бы Кики спросили, что ей больше всего запомнилось из этих четырех незабываемых дней съемок, у нее на этот счет не возникло бы ни малейшего сомнения. Что значили для нее все эти призы и награды по сравнению с той минутой, когда она познакомилась с Люком Хаммерштейном!
Кики так сочувствовала бедняге Тезею, проведшему целый день в поисках спрятанного от него мяса, что спустила его с поводка сразу, как только было объявлено об окончании съемок последнего дубля.
— Прошу прощения, собачий поводырь, — обратился к ней Люк, — но вам известно, что ваш пес в данный момент разоряет стол с едой?
— Не волнуйтесь из-за еды, — ответила Кики, — если вы голодны, то могу пригласить вас поужинать, а если сыты, то мы можем поехать ко мне поболтать.
Люк Хаммерштейн был среднего роста мужчиной с мускулистым телом. Его зеленые глаза смотрели одновременно дерзко и мечтательно, в них читались решимость и доброта. Его веки были меланхолически приспущены, но манеры отличались безупречностью. Он сразу приглянулся Кики.
— О боже! — произнес Люк. — Это — приглашение?
— Я так и думала, что у вас хватит ума догадаться. Мы вроде уже не дети, — ответила Кики с неприкрытым обожанием, лучившимся из ее темно-карих глаз.
— А как быть с собакой?
— Забудьте про нее. Я просто была временной нянькой при ней по просьбе подруги.
Кики по-прежнему была похожа на крошечную цыганку-оборвыша, какой она предстала перед Дэзи в день их знакомства, но теперь она стала еще агрессивнее и увереннее в себе. Однако все ее выходки были, в общем-то, безобидными, а фривольность в поведении и потворство собственным прихотям не таили в себе опасности. Она старательно избегала жизненных осложнений. За всю свою жизнь Кики еще не доводилось встретить мужчину, хоть отдаленно похожего на Люка. Она протянула руку и погладила его остроконечную шелковистую бородку, мысленно представив себе, какие сказочные возможности, какие фантазии и приятные ощущения она в себе таит.
— Ну… — заколебался Люк.
Весь сегодняшний день он видел Кики на съемочной площадке, и она стала для него частью разворачивавшегося действа. И вот вдруг совершенно неожиданно она превратилась во властную женщину, питавшую в отношении его вполне определенные намерения и не дававшую себе труда их скрыть. В своих черных облегающих брюках, заправленных в черные сапоги, и в строгой черной рубашке, которые Кики сочла наиболее подходящими для ее сегодняшней вспомогательной роли, она показалась ему начинающей разбойницей с большой дороги. Но он вспомнил, что согласно опросам, результаты которых он недавно прочел, женщина, сама делающая первый шаг, оказывает неотразимое эротическое воздействие на мужчину.
— У меня остается право выбора? — осведомился Люк.
— Ни малейшего, — ответила Кики с деспотическими нотками в голосе.
— Полагаю, что я… Впрочем, что я теряю?
— Ничего из того, что вам следовало бы сохранить, — заверила его Кики и рассмеялась. Ее продолжительный смех, звонкий и соблазнительный, прозвучал как дуновение свежего весеннего ветра. Следя за ними издали, Дэзи старалась угадать, кто из двоих, Кики или Тезей, представляет сейчас наибольшую угрозу для окружающих, но, увидев выражение лица Люка Хаммерштейна, решила, что уже поздно спешить ему на выручку. В конце концов, он взрослый мужчина и должен уметь сам за себя постоять, но зато она просто обязана спасти остатки пищи на столе, накрытом для членов съемочной группы, которые работали много часов сверхурочно и рассчитывают на ужин, равным образом как и на оплату сверхурочных. Одним решительным движением Дэзи за ошейник стащила Тезея со стола, оторвав его от пиршества, которое он себе устроил среди тарелок с ростбифом, солониной и ветчиной.
— Боже мой, Дэзи, неужели у тебя не хватает здравого смысла держаться подальше от этой негодной собаки? — спросил проходивший мимо Норт.
— Тезей, мое сокровище, — обратилась к псу Дэзи, подав ему сигнал рукой, которому она обучила его еще десять лет назад, — пойди и поцелуй как следует твоего дядюшку Норта.
* * *
На уик-энд после съемок ролика для «Кока-колы» Дэзи была приглашена в Мидлбург к Хамильтону и Топси Шортам. Решая, что ей взять с собой из одежды, Дэзи подумала о том, насколько важной может стать… нет, уже является эта поездка. Дело в том, что она нуждалась в деньгах. На все прошедшее лето ее «лошадники» разъехались по всему миру, и она несколько месяцев не имела заказов на изображение их детей верхом, а значит, не получала гонораров. Миссис Шорт намекнула ей тем небрежным тоном, которым некоторые богатые дамы-патронессы имеют обыкновение разговаривать с художниками, что если тот маленький набросок, который она попросила Дэзи сделать со старшей дочери, покажется ей удовлетворительным, то Дэзи может рассчитывать на заказ трех портретов маслом всех ее детей, предназначенных миссис Шорт в качестве возможного подарка мужу на день рождения. По подсчетам Дэзи, этот заказ принесет ей не менее шести тысяч долларов, хотя, учитывая недостаток свободного времени, это потребует от нее нескольких месяцев работы.
Но у нее не было сомнений на тот счет, что ей действительно необходимо подзаработать немного денег. Через месяц ей предстояло вносить ежеквартальную плату за Дэни, а расценки в школе Королевы Анны росли год от года, намного опережая те суммы, что Дэзи удавалось зарабатывать живописью или откладывать из своей зарплаты. Содержание Дэни обходилось ей теперь уже в двадцать три тысячи долларов в год, и у Дэзи не было даже средств, чтобы съездить в Англию навестить свою сестру, которую она не видела уже почти восемь месяцев. Хотя Дэзи продолжала самоотверженно рисовать картинки для Дэни, порой у нее было столько работы, что ей приходилось заменять собственные рисунки открытками, которые тоже нравились Дэни и которые она покупала для сестры в маленьком магазинчике в Сохо.
И вот сегодня, когда Дэзи так нуждалась в ее совете, от Кики не было ровно никакой пользы. Хотя та познакомилась с Люком Хаммерштейном еще вчера, но до сих пор подруга ходила как лунатик.
— Кики, — заметила Дэзи, — я вчера видела, как ты приставала к Люку Хаммерштейну. Ты до сих пор никак не научишься вести себя как… ну, как положено леди.
— Дорогая моя Дэзи, — высокомерно ответила Кики, — зато мой метод дает результаты, а это главное. Должна тебе заметить, что общение с субъектами вроде Ника Грека самым плачевным образом отразилось на твоей манере изъясняться.
— Что ты имела в виду, сказав «дает результаты»? — подозрительным тоном переспросила Дэзи. — Куда это вы вдвоем отправились прошлой ночью?
— Сначала я показала Люку интересные местечки в Сохо, потом мы поехали ужинать, — ответила Кики, и лицо ее засияло радостным и вместе с тем таинственным светом.
— Ну и?..
— Княжна Валенская, принимая во внимание, что, дожив почти до двадцати четырех лет, вы ухитрились иметь всего два незначительных любовных приключения, причем с робкими, нетребовательными, легко приручаемыми и довольно пассивными мужчинами, я считаю, что данный феномен не может рекомендовать вас как человека, к которому следует обращаться за советами в любви. Когда мне будет что рассказать, я обещаю ответить на твои вопросы.
За те годы, что она прожила в Нью-Йорке, Дэзи, лишь бы преодолеть собственное предубеждение в отношении секса, позволила себе заниматься любовью с некоторыми из самых преданных своих поклонников. Она убедилась в том, что физически она вполне к этому способна, но эмоционально ее это мало тронуло, и ее отношения с мужчинами не стали ни серьезными, ни продолжительными.
— У меня было три любовника, — сердито поправила она Кики, — и один из них — твой собственный двоюродный брат.
— Но я правильно охарактеризовала этих джентльменов? — настаивала Кики.
— Ты забыла сказать, что все они были весьма привлекательными.
— Готова исправить свою ошибку. Да, были, но не в моем вкусе. Вот Люк Хаммерштейн совсем другое дело…
— Пожалей меня, Кики, и давай помоги мне собраться. У меня остался всего час на сборы. Машина придет за мной в шесть, а самолет Шортов вылетает ровно в семь. Как ты считаешь, что мне следует надеть в субботу вечером? Мне по этому поводу была сказана обычная чушь вроде того, что «не волнуйтесь, милочка, насчет туалетов: у нас на ужине будет всего человек шестьдесят». Они там у себя в Мидлбурге считают «претенциозным» переодеваться к ужину, поэтому в качестве компромисса носят, понимаешь ли, шелковые блузы, длинные твидовые юбки, бабушкины жемчуга, все ужасно дорогое и довольно-таки безвкусное. Сама понимаешь, что у меня нет подобного барахла. Да я бы ни за что и не надела его, даже если бы могла себе это позволить.
Начав проводить уик-энды в домах «лошадников», Дэзи была вынуждена изобрести свой собственный, ни на что не похожий стиль в одежде. У нее не было средств, чтобы приобретать роскошные вечерние туалеты, и поэтому она стала приверженицей старой моды, избегая при этом бутиков, торгующих антикварными образцами, столь дорогими, что их могли позволить себе разве что Бэтти Мидлер или Барбра Стрейзанд. Она избегала также магазинов, где продавались прошлогодние модели знаменитых кутюрье, как правило, датированные, и уж подавно не пользовалась услугами блошиных рынков, где только счастливчик способен отыскать приличные вещи.
Все свои покупки Дэзи делала в Лондоне на благотворительных базарах, на посещение которых она всегда находила время, летая навестить Дэни. Ни одно ее приобретение не стоило дороже тридцати пяти долларов, но за эту ничтожную цену Дэзи приобретала неповторимые вещи.
Дэзи провела Кики в их третью спальню, где она хранила свои выходные туалеты, висевшие на длинной металлической палке, пересекавшей комнату. Девушки принялись изучать развешанные там платья.
— Насколько проще все было, если бы ты носила что-то обычное, — вздохнула Кики.
— Ты совершенно права. Но это попросту слишком дорого для меня и скучно, хотя, я согласна, намного упрощает жизнь, — ответила Дэзи.
— Может быть, это? — предложила Кики.
— Нет, оно слишком шикарное, — задумчиво проговорила Дэзи, теребя пальцами ткань бледно-лилового атласного платья косого кроя, датированного 1926 годом. — А что ты скажешь насчет вот этого, на бретельках, от Л юсьена Лелонга?
— Честно говоря, оно мне никогда на тебе не нравилось. Твоя внешность лесной нимфы плохо вяжется с полосками, как бы здорово ни было сшито само платье, что-то тут есть от зебры. А как ты смотришь на черный бархатный костюм от Шанель? Ему, возможно, уже лет сорок, но выглядит так, словно его только вчера сшили, — ответила Кики.
— Сейчас неподходящее время для черного бархата, тем более за городом, где все зеленеет.
— Подожди-ка, я тут вижу доувские брючные костюмы, ты мне говорила, что они сшиты около 1925 года? Ты только взгляни, Дэзи, парча цвета цикламен, и зеленый атлас с черным атласным жакетом. Да это же шик!
— Эти костюмы хороши для Локаст-Вэлли или для Саратоги, но вряд ли подойдут для Мидлбурга.
— Так же, как, наверное, этот белый атласный костюм от Ревиллона?
— Боюсь, что так… Вот черт!
Кики осторожно раздвигала вешалки с платьями, завистливо вздыхая над сокровищами Дэзи. Все они были ей длинны, но она буквально дрожала от восхищения при виде их.
— Ага! Как же я забыла! — воскликнула Дэзи. С победным видом она вытащила ансамбль, придуманный дерзким Шипарелли в конце 30-х годов. Его модели всегда лет на сорок опережали свое время. Ансамбль состоял из твидового жакета светло-зеленого цвета с блестками на лацканах и тоже зеленых, но более темного оттенка плисовых брюк. — В самый раз, ты не находишь?
— Черт побери, это настоящий вызов, мол, «колебала я вас, миссис Шорт, я прекрасно понимаю, что это — твид, это — блестки, и я знаю, вы всегда считали, что они не сочетаются друг с другом, но теперь вы может убедиться, что они прекрасно сочетаются».
— Не болтай глупости. Мне действительно необходим этот заказ, и потому для меня очень важно выглядеть так, будто я в нем вовсе не нуждаюсь.
— Тогда тебе следует снова надеть мои изумруды.
— Изумруды к зеленым блесткам?
— Именно так, изумруды к блесткам.
14
Из всех возможных различий во вкусах, привычках, интересах и привязанностях существует одно, сильнее прочих разделяющее людей на два лагеря: это их отношение к лошадям. Люди могут любить собак или кошек, но не чувствовать при этом, что их существование заметно отличается от тех лиц, кто равнодушен к подобным животным, но лишь лошадники не только отказываются понимать людей, не разделяющих их пристрастия к лошадям, но для них и сама мысль о том, что таковые субъекты существуют на свете и составляют большинство, понуждает их усомниться в будущем человечества. В своей обычной жизни лошадник может быть главой государства или безработным, но лошади для него — страсть, единственный смысл существования.
— Ты глупое, бестолковое, бессловесное животное, — тихо говорил Патрик Шеннон своей лошади. Патрик брал частные уроки верховой езды в открытом манеже при конюшнях, расположенных в Пипеке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69