«Бен стал юнцом, — подумала Джиджи, — стройным, сильным и загорелым. Увлекающимся молодым человеком, непредсказуемым, не понимающим самого себя и своего отношения ко мне».Что общего было у этого галантного кавалера, доброго приятеля и чудесного спутника, с тем мужчиной, страстный и властный поцелуй которого так напугал ее несколько месяцев назад?
Пока Джиджи думала о Бене, сидя в столовой, сам он стоял перед зеркалом, поправлял галстук, думал о Джиджи и составлял план на предстоявший день.Уинтроп был доволен собой. С первой минуты полета в Венецию он умело притворялся хорошим товарищем и «своим в доску». Ни разу не позволил себе воспользоваться чудесным настроением, возбуждением и даже ликованием, в которое приводила Джиджи романтическая красота окружающего. Он подарил ей Венецию, самое желанное место на свете, ничего не требуя взамен, словно какой-нибудь любящий братец или дядюшка, предмет сокровенных грез любой девушки. Ни разу не позволил себе отозваться на близость и тепло ее чудесного тела, обращался с ней в тысячу раз равнодушнее, чем обращался бы с любимым домашним животным, хотя от каждого прикосновения Джиджи у него горела рука и он тысячу раз на дню преодолевал желание заключить ее в объятия, прижать к себе и покрыть поцелуями. Каждое утро Бен клялся не давать себе воли, но, насколько он мог заметить, Джиджи ничего не подозревала, не задавала вопросов и считала его поведение совершенно естественным.Что может заставить женщину так долго сопротивляться соблазну? Бен был недоволен собой. Он спланировал это путешествие тщательнее, чем любую из своих сделок. Несколько месяцев успешно работал с Джиджи рука об руку, пытаясь заставить ее забыть о совершенной им ошибке — поспешном поцелуе, от которого Джиджи содрогнулась всем телом, уязвив его гордость.Весть о том, что ее обманом увезли в Венецию, Джиджи восприняла весьма спокойно. Но разве есть на свете женщина, способная не ответить на вызов, который бросает ее чарам кажущаяся невозмутимость спутника?Если бы Джиджи была изощренной кокеткой, Бен восхитился бы совершенством, с которым она вела интригу. Но он готов был держать пари, что Джиджи нисколько не лицемерит. Такой опытный мужчина, как он, тут же разоблачил бы любую попытку притворства. Ее чувства были искренними и тут же выходили наружу. Но разве женщина может не сознавать или не ощущать того, какие чувства она вызывает у мужчины? Разве она может не стремиться нарушить его покой, вывести из равновесия, пробить броню? «Не ждет ли она, чтобы я сделал первый шаг? — гадал он. — Ни одна из расставленных мной ловушек не сработала. Джиджи просто не замечает их, жадно впитывая в себя удовольствия, припасенные мной на этот день. Наживка оказалась такой заманчивой, что рыбка не видит ничего другого…»И тут после нескольких дней благословенного молчания внезапно заработал телекс.— Только этого мне и не хватало! — раздраженно воскликнул Бен и с такой силой выдернул из машины листок бумаги, что тот порвался.
«А разве ты хотела чего-то другого? — спрашивала себя Джиджи, хрустя вторым гренком. — Ты хотела свободы и получила ее с избытком; ненавидела зависимость, а тут никто не предъявляет на тебя никаких прав; не желала, чтобы тебя ревновали, и получила в спутники кавалера, который ведет себя как Гек Финн. Так чего же тебе еще, капризная дура? Тебя привезли в Венецию, не требуя ничего взамен. Кому из женщин могло такое присниться? Но Венеция без небольшого… флирта — это не Венеция. Сама природа этого города требует романтических отношений так же, как требует прилива и отлива, не дающих застаиваться каналам…»Джиджи сознавала, что флирт у нее в крови, но не позволяла себе флиртовать с Беном Уинтропом. Нет, ни в коем случае! Флиртовать с ним может только тот, кто ищет неприятностей на свою голову. Первое правило Бена гласило одно, а ее первое правило — другое: «Не флиртовать с Беном Уинтропом».И все же, все же… когда во время долгой экскурсии вверх и вниз по извилистому Большому каналу пароходик слегка ударялся об одну из бесчисленных плавучих пристаней и Бен поддерживал ее, помогая сохранить равновесие, Джиджи неудержимо хотелось прислониться к нему, повернуть голову, прильнуть к его груди и замереть, а не отстраняться, едва он смягчит удар. Когда Бен пил капуччино, ей неизменно хотелось держать его за руку; когда внезапный короткий ливень загонял их под портик церкви, она боролась с желанием спрятаться под его просторной курткой. Но она внушала себе, что это не флирт, а естественное желание вступить в осязательный контакт с существом противоположного пола, которое любая женщина ощутила бы в этом прекрасном романтичном городе, где любовью пропитан сам воздух.Единственными мужчинами, с которыми Джиджи флиртовала (и получала ответ), были официанты в ресторанах, капитан Джузеппе, гондольер Гввдо и Арриго Чиприани. Последний флирт оказался самым удачным из всех.Вчера они с Беном внезапно соскучились по американским гамбургерам и зашли в бар «Гарри» — единственное место в Европе, где их умели готовить как следует. Там она познакомилась с владельцем, приятелем Бена, и между ними завязался чудесный, тонкий, едва уловимый флирт. Джиджи поняла это сразу, хотя вид у Арриго был весьма достойный. Когда с ленчем было покончено, Арриго подарил ей красную «бабочку» — свой фирменный знак, галстук, без которого его никто не видел. Красный галстук как нельзя лучше подходил к ее блейзеру цвета морской волны и белой блузке, заправленной в джинсы. Сегодня утром она снова нацепила эту веселую «бабочку» на небесно-голубую рубашку, поверх которой был надет купленный вчера свитер с разноцветными ромбиками.«Слава богу, что я захватила с собой кредитные карточки», — подумала Джиджи, расправляясь с завтраком. Искушений здесь было не меньше, чем в Беверли-Хиллз, курс доллара по отношению к лире оставался высоким, а большинство бутиков торговали семь дней в неделю. Два дня назад она неосторожно остановилась у витрины «Нарди», самого знаменитого ювелирного магазина Венеции, и Бен затащил ее внутрь, заставив примерить привлекшие ее взгляд изумрудные серьги, оправленные бриллиантами.Когда Джиджи объяснила, что не может принять такой подарок и что даже самое замечательное похищение на свете не предполагает осыпание жертвы драгоценностями, Бен ужасно расстроился. Но когда позже Джиджи позволила ему купить маленький швейцарский маникюрный набор, радость Уинтропа с лихвой компенсировала огорчение от невозможности потратить целое состояние на изумрудные серьги. Этой суммы хватило бы, чтобы целый век платить жалованье десяти штатным гондольерам. Неужели Бен действительно не знает цены деньгам?— Проклятие! — В столовую вошел Бен и сел рядом. — Вчера вечером пришел телекс. Мне следовало разбить эту машину о стену!— Мы должны вернуться?— Ничего подобного. Этого не случилось бы, даже если бы кто-нибудь взорвал один из моих комплексов. Я оставил инструкции на все случаи жизни. Нет, здесь другое. Я занимаюсь торговым флотом, а тут появилась возможность приобрести сразу три грузовых судна. Но для этого нужно сегодня же съездить в Местре. Владелец сильно переоценил свои возможности и теперь вынужден срочно продать их по цене металлолома. Если я не куплю их утром, днем это сделает кто-нибудь другой.«Нет, Бен не забыл цены денег; просто у него другое представление о них», — подумала Джиджи. Металлолом… Неужели это причина, чтобы прерывать прогулку по Венеции?— Я оставлю вас на попечение Гвидо, а сам вернусь через пару часов, — продолжил Бен.— А далеко до Местре?— Получаса хватит с лихвой. Этот город расположен на материке. Я доберусь на катере до железнодорожной станции, а там меня встретит шофер с машиной. Я взгляну на суда, вернусь, и мы еще успеем выпить по коктейлю перед ленчем.— А можно мне с вами?— В Местре? Это мерзкий городишко. Серый, мрачный, промышленный. На него незачем тратить время.— Я серьезно, — заупрямилась Джиджи. — Мне хочется увидеть что-нибудь серое и мрачное. Хотя бы для контраста.— Что ж, я буду только рад. Но потом не жалуйтесь.
У ворот Джиджи и Бена встретил служащий верфи. Прежде чем пропустить их на территорию, он вручил обоим по велосипеду с номером, каске и паре защитной обуви, представлявшей собой что-то вроде сабо с металлическими ушками и резиновой подошвой, надевавшихся поверх туфель. Суда стояли в сухом доке, находившемся в полутора километрах отсюда, и для передвижения по огромной территории, где строились суда всевозможных видов, люди пользовались велосипедами.Добравшись до сухого дока, они остановились на площадке и далеко внизу увидели три одинаковых серых судна. «Печальное зрелище, — подумала Джиджи. — Дело не в том, что они вынуты из воды, так что видна часть корпуса ниже ватерлинии. Невозможно смириться с тем, что скоро их разрежут и продадут на металлолом». Даже на взгляд непрофессионала в очертаниях их носа и кормы было что-то грациозное. Сильные, изящные обводы были приятны глазу. При мысли о судьбе, ждавшей этих красавцев, сжималось сердце.— Где их владелец, Северини? — нетерпеливо спросил Бен. — Я хочу поскорее завершить сделку и вернуться еще до полудня.Через несколько минут подкатили двое мужчин и спрыгнули с велосипедов. Судя по внешности, это были отец с сыном, оба хорошо одетые и мрачные.— Прошу прощения, мистер Уинтроп, что заставил вас ждать. Меня задержал междугородний разговор. Позвольте представить вам моего сына Фабио. Он инженер.— Рад познакомиться с вами обоими, — ответил Бен. — А это мисс Орсини, ужасно любопытная туристка.— Должно быть, так, если ей захотелось посетить Местре, — ответил Северини-старший.Джиджи и Фабио отошли немного в сторону, чтобы не мешать деловому разговору.— Инженер? — спросила Джиджи. — Иными словами, вы проектируете суда?— Да, — ответил Фабио Северини. — Эти три сухогруза были моим первым детищем.Он перегнулся через поручни и продолжал говорить, не сводя глаз с корпусов обреченных судов:— Я посвятил жизнь единственному делу, которое любил. Некоторые считают, что нет более высокой судьбы, чем судьба судовладельца вроде моего отца. Наша семья владела судами сотни лет. Некоторые из них были гордостью Венеции. Но я считаю, что проектировать суда не менее почетно.— Конечно, — пробормотала Джиджи, не зная, что ответить.— Я спроектировал новый сухогруз и провел десять месяцев, наблюдая за людьми, которые пластина за пластиной сваривали эти корпуса в доке, следя за тем, как поднимаются их палубы, и что из этого получилось? Три плавучие коробки. Три коробки чудесной формы, достойные того, чтобы ходить по морю, которые не только не будут плавать, но скоро превратятся в груду металла. Мы молим господа, чтобы на них нашелся покупатель. Если этого не случится, нашему семейному бизнесу придет конец.— Коробки? Не понимаю. Они что, пустые внутри? — Ответ Джиджи не интересовал. Просто она не могла вынести молчания этого невероятно грустного молодого человека.— Да, интерьеры всегда оформляют последними. Эти суда почти закончены. Тем не менее они бесполезны. День рождения корабля празднуют дважды. Один раз — когда сваривают две первые плиты, а второй — когда строители передают судно владельцу. Второго дня рождения у них не будет… Пойдемте, отец машет нам.Когда Джиджи и Фабио присоединились к мужчинам, те пожимали друг другу руки. Похоже, сделка была заключена. Севе-рини-старший посмотрел на Джиджи и улыбнулся ей. В этой улыбке чувствовались облегчение и печаль одновременно.— До свиданья, мистер Северини и мистер Северини, — сказал Бен. — Нам пора возвращаться.Джиджи, старательно объезжавшая многочисленные ямы и кабели, рискнула обернуться и увидела, что отец и сын перегнулись через перила и молча смотрят на три сухогруза. Отец обнимал сына за плечи. «Бен был прав, — подумала она. — Мне не стоило приезжать сюда». 11 К вечеру Джиджи с Беном вернулись из Местре, и их встретил такой фантастический, даже по венецианским меркам, закат, что Бен велел Гвидо вывести гондолу на удобное место посреди лагуны и по возможности дольше держать лодку на одном месте.— Это его коронный номер, — с улыбкой пояснил он. — От более крупных катеров расходятся волны, в движении уклоняться от них сравнительно легко, зато на одном месте это требует большого искусства: ведь гондолу на якорь не поставишь. А вечером, как видишь, движение здесь весьма оживленное. Если бы в гондоле были ремни безопасности, мы могли бы вписать новую скандальную страницу в венецианскую историю.— Про себя он, наверное, называет нас «сумасшедшими американцами»?— Про себя? Подозреваю, что гораздо хуже и намного выразительнее. Держись!В этот момент о борт гондолы ударилась волна от рейсового катера, курсирующего между Венецией и Лидо, и Джиджи с Беном кинуло в сторону.— Ох, Бен, — вздохнула Джиджи, — я понимаю, что тебя не проймешь какими-то там аналогиями с прошлыми временами, но скажи, ведь лучше было бы, если бы и сейчас в Венеции не было моторных лодок! Одни только гондолы! Ну, хоть на один день? — В ее голосе слышалось столько мечтательной тоски, столько несбыточного желания, что Бен Уинтроп разом ухватился за представившуюся ему возможность, которой давно уже ждал; ему показалось, что сейчас Джиджи готова, пусть неосознанно, ответить ему.— Я бы лучше перенесся в другой день, — отозвался он. — А точнее — вечер и конкретный его миг.— Какой же? — рассеянно спросила Джиджи. Она смотрела на бледно-лиловые, с легкими розовыми и золотистыми бликами облака и мысленно пыталась дать определение цвету этого фантастического заката, если он вообще имеет название.Осторожно взяв за подбородок, Бен повернул ее лицом к себе.— Тот вечер, когда я впервые тебя поцеловал, — ответил он и, наклонившись, одарил Джиджи ласковым поцелуем. — Тот вечер, когда я поторопился тебя поцеловать, — повторил Бен и снова запечатлел на ее устах поцелуй, еще нежнее прежнего. — Тот вечер, когда я тебя огорчил, — добавил он и поцеловал ее в третий раз — так легко, что губы его лишь коснулись ее рта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55