- мексиканцы не одарены
способностью замечать вещи вокруг себя. Я уверен, что они не могли
заметить стеклянных гор, но они наверняка могли оставить гору битого
стекла валяться несколько лет.
Оба мы нашли картину забавной и рассмеялись. Когда мы кончили есть,
дон Хуан спросил меня, как я себя чувствую. Я сказал, хорошо, но на самом
деле я чувствовал какую-то неловкость. Дон Хуан пристально посмотрел на
меня и, казалось, заметил мое чувство неудобства.
- Раз ты приехал в Мексику, ты должен отложить все свои любимые
страхи прочь, - сказал он очень жестко. - твое решение приехать должно
было развеять их. Ты приехал потому, что ты хотел приехать. Это путь
воина. Я говорю тебе вновь и вновь: самый эффективный способ жить - это
жить, как воин. Горюй и думай прежде, чем ты сделаешь какое-либо решение,
но если ты его сделал, то будь на своем пути свободным от забот и мыслей.
Будет миллион других решений еще ожидать тебя. В этом путь воина.
- Я думаю, что так и делаю, дон Хуан; хотя бы временами. Это очень
трудно все-таки - продолжать помнить себя.
- Когда вещи становятся неясными, воин думает о своей смерти.
- Это еще труднее, дон Хуан. Для большинства людей смерть - это
что-то очень неясное и далекое. Мы никогда о ней не думаем.
- Почему же не думаете?
- Но зачем это нужно?
- Очень просто, - сказал он, - потому что идея смерти - это
единственная вещь, которая укрощает наш дух.
К тому времени, как мы покинули лос видриос, было так темно, что
зубчатые силуэты гор растворились в небе. Больше часа мы ехали в молчании.
Я почувствовал усталость. Казалось, что я не хочу говорить, потому что не
о чем разговаривать. Движение было минимальным. Несколько машин прошло нам
навстречу. Казалось, что мы были единственными людьми, едущими по шоссе на
юг. Мне подумалось, что это странно, и я продолжал поглядывать в зеркало
заднего обзора, чтобы увидеть, нет ли других машин, идущих сзади, но их не
было.
Через некоторое время я перестал выискивать машины и вновь стал
думать о перспективах нашей поездки. Затем я заметил, что свет моих фар
слишком яркий по сравнению с темнотой вокруг, и я опять взглянул в
зеркало. Сначала я увидел яркое сияние, а затем две иглы света вырвались
как бы из-под земли. Это были фары машины на вершине холма позади нас.
Некоторое время они были видны, затем исчезли в темноте, как если бы они
были выключены; через секунду они появились на другом бугре, а затем
исчезли вновь. Я долгое время следил за их появлениями и исчезновениями.
Раз мне стало видно, что машина нагоняет нас. Она определенно
приближалась. Огни были больше и ярче. Я стал нажимать сильнее на педаль
газа. У меня было чувство неловкости. Дон Хуан, казалось, заметил, на что
я обращаю внимание, а, может, он заметил только то, что я увеличиваю
скорость. Сначала он взглянул на меня, затем он повернулся и посмотрел на
огни фар в отдалении.
Он спросил, все ли со мной в порядке. Я сказал ему, что я долгое
время не замечал позади нас никаких машин, и внезапно заметил фары машины,
которая нагоняет нас. Он хмыкнул и спросил меня, действительно ли я думаю,
что это машина. Я ответил, что это должна быть машина; и он сказал, что
мое отношение к этому свету показывает ему, что я, должно быть, как-то
почувствовал, что что бы там ни было позади нас, но это больше, чем просто
машина. Я настаивал, что, мне кажется, это просто другая машина на шоссе
или, может, грузовик.
- Что же еще это может быть? - громко сказал я.
Намеки дона Хуана привели меня на грань срыва.
Он повернулся и посмотрел прямо на меня, затем он медленно кивнул,
как если бы измерял то, что собирается сказать.
- Это огни на голове смерти, - сказал он мягко. - смерть надевает их,
как шляпу, а затем бросается в галоп. Это огни смерти, несущейся галопом,
настигающей нас и становящейся все ближе и ближе.
У меня по спине побежали мурашки. Через некоторое время я вновь
взглянул в зеркало заднего обзора, но огней больше не было. Я сказал дону
Хуану, что машина, должно быть, остановилась или свернула с дороги. Он не
стал смотреть назад, он просто вытянул руки и зевнул.
- Нет, - скащал он, - смерть никогда не останавливается. Иногда она
выключает свои огни, только и всего.
Мы приехали в северо-восточную Мексику 13 июня. Две похожие друг на
друга женщины, казавшиеся сестрами, и четыре девочки собрались у дверей
небольшого саманного дома. Позади дома были пристройка и сарай с
двускатной крышей, от которого остались лишь часть крыши и одна стена.
Женщины, очевидно, ждали нас; они, видимо, заметили машину по столбу пыли,
который она поднимала на грунтовой дороге после того, как несколько миль
ранее я свернул с шоссе. Дом находился в глубокой долине, и, если смотреть
от него, дорога казалась длинным шрамом, поднимавшимся высоко вверх по
склону зеленых холмов.
Дон Хуан вышел из машины и с минуту разговаривал со старыми
женщинами. Они показали на деревянные стулья перед дверью. Дон Хуан сделал
мне знак подойти и сесть. Одна из старых женщин села с нами; остальные
вошли в дом. Две девушки остановились около двери, с любопытством
разглядывая меня. Я помахал им. Они хихикнули и убежали внутрь. Через
некоторое время вышли двое молодых людей и поздоровались с доном Хуаном.
Они не говорили со мной и даже не смотрели на меня. Они коротко что-то
рассказали дону Хуану; затем он поднялся, и все мы, включая женщин, пошли
к другому дому, вероятно в полумиле от этого.
Там мы встретились с другой группой людей. Дон Хуан вошел внутрь, но
мне велел остаться у двери. Я заглянул внутрь и увидел старого индейца
примерно в возрасте дона Хуана, который сидел на деревянном стуле.
Было еще не совсем темно. Группа молодых индейцев и индеанок спокойно
стояла вокруг старого грузовика около дома. Я заговорил с ними
по-испански, но они намеренно избегали отвечать мне; женщины хихикали
каждый раз, когда я что-либо говорил, а мужчины вежливо улыбались и
отводили глаза. Казалось, они меня не понимали, и все же я был уверен, что
некоторые из них говорят по-испански, так как я слышал их разговор между
собой.
Через некоторое время дон Хуан и другой старик вышли наружу,
забрались в грузовик и сели рядом с шофером. Это оказалось знаком для всех
остальных забраться в кузов. Там не было бокового ограждения, и когда
грузовик тронулся, мы все уцепились за длинную веревку, привязанную к
крючкам вокруг платформы.
Грузовик медленно двигался по грунтовой дороге. В одном месте на
очень крутом склоне он остановился, и все соскочили и пошли за ним; затем
двое молодых людей вскочили на платформу и сели на краю, держась за
веревку. Женщины смеялись и подбадривали их, чтоб те удерживали свое
неустойчивое равновесие.
Дон Хуан и старик, к которому обращались, как к дону Сильвио, шли
тоже позади, и им, казалось, не было дела до выкрутасов молодых. Когда
дорога выровнялась, все снова забрались на грузовик.
Мы ехали около часа. Пол был исключительно твердым и неудобным,
поэтому я стоял и держался за крышу кабинки и ехал таким образом до тех
пор, пока мы не остановились перед группой хижин. Там были еще люди. К
этому времени стало довольно темно, и я мог разглядеть только нескольких
из них в тусклом желтоватом свете керосиновой лампы, которая висела у
открытой двери.
Все сошли с машины и смешались с людьми в домах. Дон Хуан опять велел
мне оставаться снаружи. Я облокотился о переднее крыло грузовика, и через
одну-две минуты ко мне присоединились еще трое молодых людей. Одного из
них я встречал четыре года назад на предыдущем митоте. Он обнял меня, взяв
за плечи.
- Ты молодец, - прошептал он мне по-испански.
Мы очень тихо стояли около грузовика. Я мог слышать мягкое бульканье
ручья поблизости. Мой приятель спросил меня шепотом, нет ли у меня
сигарет. Я предложил окружающим пачку. При свете сигареты я взглянул на
свои часы. Было 9 часов.
Группа людей вышла из дома вскоре после этого, и трое молодых людей
ушли. Дон Хуан подошел ко мне и сказал, что он объяснил мое присутствие
здесь к общему удивлению, и что меня приглашают обслуживать водой
участников митота. Он сказал, что мы сейчас выходим.
Группа из 10 женщин и 11 мужчин вышла из дома. Их предводитель был
довольно кряжистый, лет 45 мужчина. Они называли его "мочо" - прозвище,
которое означает - усеченный. Он двигался стремительными твердыми шагами.
Он нес керосиновый фонарь и помахивал им из стороны в сторону на ходу.
Сначала я думал, что он машет фонарем просто так, затем заметил, что
взмахом фонаря он указывает на какое-нибудь препятствие или трудное место
на дороге. Мы шли больше часа. Женщины болтали и время от времени
смеялись. Дон Хуан и второй старик были во главе процессии, я же был в
самом конце ее. Я не спускал глаз с дороги, пытаясь увидеть, куда ступаю.
Прошло уже 4 года с тех пор, как дон Хуан и я были в горах ночью, и я
потерял очень много физической выносливости. Я непрерывно спотыкался, и
из-под ног у меня летели камни. Мои колени совсем потеряли гибкость;
дорога, казалось бросалась на меня, когда я упирался в бугорок, или
проваливалась подо мной, когда я наступал в выбоину. Я был самым шумным
пешеходом, и это невольно делало из меня клоуна. Кто-нибудь в группе
обязательно говорил "ух", когда я спотыкался, и все смеялись. Один раз
камень, который я нечаянно пнул ногой, попал в пятку женщине, и она громко
сказала ко всеобщему удовольствию: "дайте свечку бедному мальчику". Но
последним испытанием для меня было, когда я оступился и вынужден был
схватиться за идущего впереди; он чуть не потерял равновесие под моей
тяжестью и издал совершенно неадекватный нарочитый визг. Все так смеялись,
что группа должна была на время остановиться.
Наконец человек, который был ведущим, махнул своей лампой вверх и
вниз. Это, казалось, был знак, что мы прибыли к месту назначения. Справа
от меня, неподалеку был темный силуэт низкого дома. Все пришедшие
разошлись в разных направлениях. Я поискал дона Хуана. Его было трудно
найти в темноте. Я некоторое время бродил, шумно натыкаясь на все, пока не
заметил, что он сидит на камне. Он опять сказал мне, что мой долг будет в
том, чтобы подносить воду тем, кто участвует в митоте. Этой процедуре он
обучил меня уже несколько лет назад. Я помнил каждую деталь, но он
настаивал на том, чтоб освежить память и вновь показал мне, как это
делается.
Затем мы прошли в заднюю часть дома, где собрались все. Они развели
костер. Примерно в 5 метрах от костра был чистый участок, покрытый
соломенными циновками. Мочо - человек, который нас вел, сел на циновку
первым; я заметил, что у него отсутствует верхняя половина левого уха, что
объясняло причину появления его прозвища. Дон Сильвио сел справа от него,
а дон Хуан - слева.
Мочо сидел лицом к огню. Молодой человек приблизился к нему и положил
перед ним плоскую корзину с батончиками пейота; затем этот молодой человек
сел между мочо и доном Сильвио. Другой молодой человек принес две большие
корзинки, поставил их рядом с пейотными батончиками и сел между мочо и
доном Хуаном. Затем еще двое молодых людей сели по бокам дона Сильвио и
дона Хуана, образовав кружок из семи человек. Женщины остались внутри
дома. Обязанностью двоих молодых людей было поддерживать огонь костра всю
ночь, а один подросток и я должны были хранить воду, которая должна быть
дана семи участникам после их ночного ритуала. Мы с мальчиком сели у
камня. Огонь и сосуд с водой находились на равном расстоянии от круга
участников.
Мочо - ведущий - запел свою пейотную песню; его глаза были закрыты;
его тело покачивалось вверх и вниз. Это была очень длинная песня. Языка я
не понимал. Затем все остальные пропели свои пейотные песни. Они,
очевидно, не следовали никакому предустановленному порядку. Они явно пели,
каждый тогда, когда он чувствовал к этому потребность.
Затем мочо взял корзину с пейотными батончиками, взял два из них и
положил ее опять в центре круга. Следующим был дон Сильвио, а затем дон
Хуан. Четверо молодых людей, которые, казалось, были отдельной группой,
взяли каждый по два батончика по очереди против часовой стрелки.
Каждый из семи участников спел и съел по 2 батончика пейота
последовательно 4 раза. Затем они пустили по кругу другие две маленькие
корзинки с сухими фруктами и сушеным мясом.
Этот цикл они повторяли в различное время ночи, однако я не смог
усмотреть какого-нибудь скрытого порядка в их индивидуальных движениях.
Они не разговаривали друг с другом; они скорее были сами по себе и сами
для себя. Я ни разу не видел, чтобы кто-нибудь из них хотя бы один раз
обратил внимание на то, что делают остальные.
Перед рассветом они поднялись, и мы с молодым парнем дали им воду.
После этого я вышел пройтись вокруг, чтобы сориентироваться. Дом был
однокомнатной хижиной, низким саманным сооружением с крышей из хвороста.
Окружающий пейзаж был очень подавляющим. Хижина была расположена в
холмистой равнине со смешанной растительностью. Кустарники и кактусы росли
вперемежку, но деревьев не было совершенно. Я не испытывал желания
удаляться от дома.
Утром женщины ушли. Мужчины в молчании передвигались вблизи дома.
Около полудня все мы опять сели в том же порядке, как и предыдущей ночью.
Корзина с сушеным мясом, нарезанным на куски такой же величины, что и
батончики пейота, пошла по кругу. Некоторые из мужчин пели свои пейотные
песни. Через час или около того все они поднялись и разошлись в разные
стороны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38