А если таково будет его желание, то девять месяцев в году она будет пребывать в интересном положении, по окончании которого подвергнется смертельной опасности. Вспомните его первую супругу!
– Мне известно, что ваша сестра и Барклай заключили соглашение… В общем, короче говоря, она возжелала утвердиться. Так что речь о страстной привязанности не шла, – заключил я. – Но, мне кажется, вы к нему не совсем справедливы. Он заботится о вашей сестре и с любовью отзывается о Томе.
– О да, – ответила она, – и если мои подозрения окажутся необоснованными, в чем я от всей души уповаю на Господа нашего, то мне не в чем будет его упрекнуть. Подумать только, и это… Хетти ожидает такая жизнь, которую я ясно себе представляю… И это называется счастливым браком! Можно ли удивляться тому, что я отнюдь не горю желанием вступить в него сама?
– Вероятно, нет, – задумчиво протянул я, поскольку мне до сих пор не приходило в голову взглянуть на проблему с этой стороны. – Но ведь для женщины возможность иметь детей…
– Очевидно, вы правы, – сказала она, и внезапно лицо ее озарилось улыбкой. – Но быть теткой почти так же хорошо. И намного легче к тому же.
Я рассмеялся и снова взглянул на часы.
– По-моему, нам пора в дом. – Я нащупал рукой тросточку, с помощью которой поднялся на ноги. – Кстати, вы получали известия о Томе в последнее время?
– Да, естественно. Мать пишет, что он только и делает, что играет в гвардейцев, обороняющих замок Огмонт. – Мы пригнулись, проходя под низко нависшими ветвями яблони, и вышли на посыпанную гравием парковую дорожку. – Одна из служанок подала на него жалобу после того, как он, захлопывая заднюю дверь, прищемил ей палец. Понимаете, он тогда изображал капитана МакДоннелла, атакующего французскую пехоту.
– Охотно представляю, – сказал я. – Потери были серьезными?
– После того как вызвали хирурга и он облегчил боль, Тома убедили в том, что ему следует извиниться. А бедную девушку, в свою очередь, убедили забрать жалобу. Мать пишет, что испытала нешуточное облегчение, поскольку найти слуг в Чешире нелегко. На мануфактурах платят лучше, когда там есть работа, да и свободного времени у девушек намного больше, чем когда они работают прислугой.
– Больше свободы, – заметил я, – но меньше уверенности в завтрашнем дне.
В эту минуту на террасу вышла миссис Барклай, и в знак приветствия Люси замахала блином, в который превратилась ее шляпка.
Ночью разразилась гроза. Гром гремел так, что казалось, будто небеса готовы обрушиться на землю. В промежутках между раскатами за окном полыхали яростные вспышки молнии, и я от страха вжималась в кровать. Мне отчаянно хотелось, чтобы между мной и грозой было нечто более существенное, чем тоненькая простыня, холодная и влажная. На улице, создавалось впечатление, грохотала орудийная канонада, а при вспышках молнии вокруг сначала становилось светло, как днем, а потом темно, хоть глаз выколи. Но даже когда я закрывала глаза, свет проникал сквозь веки, только красный, как кровь, и мне по-прежнему было страшно.
Еще одна череда вспышек, и вдруг рядом с моей кроватью возникла маленькая фигурка с белыми волосами и темным лицом.
Похоже, он меня не видел. А потом на нас в очередной раз обрушилась темнота.
Кто-то потянул простыню на себя, и, дрожа от страха, я догадалась, что это Сесил. От него по-прежнему пахло теплой землей.
– Анна…
– Что?
– Мне это не нравится.
Я перевернулась на бок и приподняла край простыни.
– Мне тоже. Залезай сюда. Я принесу одеяло.
Он забрался в постель, а я вытащила одеяло из нижнего отделения платяного шкафа и бросила его на кровать. Оно было теплым и плотным. Потом я улеглась рядом с ним. Он свернулся клубочком и прижался ко мне спиной, я обняла его, и в эту секунду снова сверкнула молния. На этот раз пауза перед раскатом грома была короче, но дождя почему-то не было, просто раскаты жаркого сухого грома и холодные, беспощадные вспышки молний. Спустя какое-то время я почувствовала, как по щеке Сесила скользнула слеза и скатилась мне на руку.
– Не надо плакать, все в порядке, – сказала я, хотя и мне было страшно.
Я до сих пор боюсь грозы, но, по крайней мере, когда я была маленькой, мне не нужно было брести многие мили по темному дому, чтобы найти кого-нибудь из взрослых, кто мог бы обнять меня и прижать к себе. Иногда взрослых бывало двое, и я даже могла попытаться представить себе, что один из них – мой отец. А сейчас я говорила Сесилу те самые слова, что когда-то слышала от матери:
– Не бойся, гроза не причинит тебе вреда. Не плачь, я здесь, рядом. Все хорошо, я тебя не брошу. Я тебя не брошу, малыш.
Проснувшись утром, я не могла поверить, что ночью творились такие страсти. И только Сесила можно было счесть веским доказательством того, что все это мне не приснилось. Он лежал, по-прежнему свернувшись клубочком, сунув в рот большой палец, и его ресницы казались ослепительно светлыми по контрасту с загорелыми щеками.
Пошевелившись, я нечаянно разбудила его, и он пробормотал спросонья:
– Сюзанна?
– Это я, Анна, – сказала я. – Просыпайся, Сие, пора вставать.
– Был гром, – прошептал он.
Внезапно он сел на постели, проснувшись окончательно, и быстро соскользнул на пол. Простыня и одеяло упали вместе с ним, и по ногам у меня потянуло сквозняком.
– Да, но теперь он ушел, – ответила я и тоже встала.
– Анна! – послышался голос Белль. – Ради всего святого, что происходит?
Я принялась судорожно поправлять ночную рубашку. Она появилась в дверях, одетая в несвежий, застиранный халат грязно-розового цвета. На меня пахнуло перегаром.
– Сесил испугался грома. Вот он и пришел ко мне.
– Ты очень непослушный мальчик, – заявила она, подступая ближе, и я заметила, что глаза у нее в красных прожилках, а изо рта отвратительно пахнет кислым и вонючим перегаром после вчерашней выпивки. Руки у нее дрожали по-прежнему, и она покачивалась, как если бы дело было не только в спиртном.
Сесил оказался недостаточно быстрым, чтобы удрать, и стоял, прижавшись к стене и глядя на нее, как кролик на удава.
– Ты плохой мальчик. Немедленно ступай вниз и больше не смей так делать! Ты очень плохой мальчик!
– Нет, он не виноват! – возразила я. Теперь я закрывала Сесила собой, а между нами и Белль оказалась кровать. – Он просто испугался! Любой может испугаться грозы, особенно если он маленький. Он испугался и прошел через весь дом в темноте, чтобы найти меня. Я думаю, он поступил очень храбро. И он пойдет вниз только тогда, когда сам захочет. И еще я намерена искупать его! Кто-то должен сделать для него хотя бы это!
Воцарилась тишина. Потом Белль прошипела:
– Ну, ну, какая пламенная речь, моя девочка! А тебе не приходило в голову, что это мой дом и что я глава семьи? Говорю тебе, только я, и больше никто другой, решаю, что должно произойти здесь.
– Не тогда, когда это отвратительно по отношению к тому, кто намного меньше вас. Этого не произойдет никогда! – Я протянула руку к мальчугану позади себя. – И это не ваш дом. Это дом Рея. Пойдем, Сие, наберем для тебя ванну.
Он буквально приклеился ко мне, пока мы шли через комнату, и не сделал попытки отстать или вообще остаться. Я надеялась, что он не чувствует, как я дрожу.
– Не надейся, будто я не понимаю, что ты затеяла, девочка моя! – прокаркала Белль, когда мы проходили мимо, и я почувствовала, как Сесил в страхе сильнее вцепился в мою руку. Но между ним и ею была я, и находились мы от старухи в нескольких шагах. – Твоя мать рассказала Рею о том, что ты за штучка. Никакого представления о том, что хорошо, а что плохо, ты, глупая маленькая шлюха. А теперь ты пытаешься отравить его ум подозрениями по отношению к Рею и ко мне. Назло мне!
Я затащила Сесила в ванную и с грохотом захлопнула дверь. Заскочив в душевую кабинку, которой я обычно пользовалась, я заперла и ее.
– Я буду сейчас принимать ванну? – поинтересовался он, глядя на меня широко раскрытыми глазами.
То, что сказала Белль, было неправдой. Но что подумает Рей?
– Может быть, но не сегодня, – ответила я. – Вероятно, нам следует подождать, пока дядя Рей скажет, что тебя можно купать в ванне.
– Но я хочу искупаться сейчас, – взмолился он. – Пожалуйста, Анна, могу я принять ванну? Сюзанна иногда купала меня, кругом были одни пузырьки. Я строил из них замки. Анна, пожалуйста!
А почему бы и нет? То, что сказала Белль, неправда. Она ошибалась. Все было совсем не так. Я знала это, и Сесил узнает, хотя, как я надеялась, никто его не будет спрашивать. И уж конечно, Рей не подумает так, если он вообще обращает на меня внимание, хотя бы немного. А Сесилу и вправду нужна ванна.
Я набрала ему самую большую, самую глубокую ванну с пузырьками, которую когда-либо видела в своей жизни. Когда я сняла с него футболку, на плече у него обнаружился свежий синяк, как если бы он упал с дерева или что-нибудь в этом роде. Потом я помогла ему залезть в ванну и дала ему мыльницу, чтобы он играл с ней, и еще две мочалки из фланелевой ткани и две палочки от леденцов, которые нашла в углу, и пластиковый контейнер из-под моей пленки. Я оставила его резвиться, пока мылась и переодевалась сама. Когда я вернулась, мыльница плыла по туннелю в пенной стене, на ней стоял мой пластиковый контейнер из-под пленки, в который он воткнул две палочки от леденцов. Сам же Сесил двигал коленями, создавая волны, не очень, впрочем, большие, чтобы не потопить импровизированный кораблик, и визжал от восторга.
Я вымыла ему волосы и помогла вылезти из ванны, хотя ему страшно не хотелось этого. Когда он обсох, я расчесала ему волосы своей расческой, одолжила одну из своих чистых футболок и наклонилась, чтобы вытащить пробку из ванны.
И внезапно он исчез. Мне показалось, что я расслышала топот маленьких босых ног по лестнице, но не была уверена в этом. Белль тоже нигде не было слышно. Такое ощущение, что Сесил устал от меня, ему надоело мое общество и он просто вышел за дверь и растворился в воздухе.
Я застелила постель, разложила свои вещи и спустилась в кухню, чтобы перекусить. Сесила не было и там. Под столом валялись палочки от леденцов, скрепленные клейкой лентой в форме треугольника или, может, пирамиды. Мне стало интересно, что это он задумал.
Затем я услышала стук входной двери, звуки шагов взрослого человека и внезапно вспомнила все, что наговорила мне Белль. А ведь всего несколько дней назад она заявила, что хочет начать все заново. Принять меня в свою семью. Кажется, это было так давно: я сидела на диване и размышляла, хочется ли мне становиться членом семьи, при условии, что этого захочет и Рей. Мне вспомнилась книга «Дети вокзала». Мне следовало бы знать, что ничего и никогда не выходит так, как хочется и как мечтается.
Я потерла нос тыльной стороной ладони, выскользнула из кухни через заднюю дверь и направилась к конюшне. В уголках глаз у меня закипали слезы.
Но на улице было так жарко, что к тому времени, когда я закрыла за собой калитку в заборе, слезы мои остыли и высохли. Я подумала о тех давних временах, когда забора здесь не было. Дом, конюшня, двор кишели слугами, лошадьми и собаками, работниками на полях, коровами и овцами. А среди них ходил Стивен и сознавал, что все это принадлежит ему: и люди, и животные, и земля, и постройки. Теперь-то я знала, что он был сиротой и солдатом – не имеющий крыши над головой, вечный скиталец, вежливый, обходительный, не испытывающий ни к кому привязанности, всегда стремящийся вперед, не задерживающийся надолго на одном месте. У него, в отличие от меня, не было даже матери, не было ни единого человека, которого он мог бы назвать родным. А вот у Люси Дурвард было все – большая семья, сестра, племянник и так далее, сидящие вокруг камина и слушающие занимательные истории. У него не было никого. Интересно, что он чувствовал, неожиданно превратившись в землевладельца, глядя по сторонам и зная, что отныне все это принадлежит ему: земля под ногами, поля и луга, дома из камня и дерева, пшеница и деревья? Что он при этом ощущал? Каково это: иметь место, которое можно назвать своим домом, которое принадлежит тебе и которому принадлежишь ты? Что касается меня, то я просто не могла представить себе, что когда-нибудь и где-нибудь буду чувствовать себя как дома.
Окажись Стивен сейчас здесь, рядом со мной, я, честно говоря, не была уверена, что у меня хватило бы духу расспросить его об этом.
Тео и Эва работали в студии, и повсюду валялись раскрытые папки. Эва опять надела свой халат с драконами.
– А, Анна, доброе утро, – приветствовал меня Тео.
– Я не была уверена, что понадоблюсь вам сегодня, вот и решила зайти узнать, – промямлила я.
– Какая сознательность. Готова работать даже по субботам! – шутливо воскликнула Эва. – Прошу прощения, мне следовало предупредить тебя, что по уик-эндам мы стараемся не работать. Когда работаешь дома, можно очень легко увлечься и позволить работе захватить тебя целиком. Но что же ты стоишь на пороге? Входи, сейчас будем пить кофе.
Эва поднялась наверх, чтобы переодеться, а Тео уселся на диван и закурил. Я уже знала, как управляться с кофеваркой, поэтому занялась приготовлением кофе.
– Вы слышали, какая сегодня ночью была гроза? – обратилась я к нему, включая таймер.
– Для Англии гроза была просто замечательной. Хотя и без дождя.
– Лучше бы был. Ненавижу такую погоду, серую и душную.
– Точно.
Когда я поставила кофе на низенький столик, он погасил окурок.
– Хочешь, сегодня утром напечатаем какой-нибудь из твоих негативов?
– Я думала, что по субботам вы не работаете! – удивилась я.
– Так это не работа. Мы с Эвой как раз говорили о книге и подбирали для нее материал, когда ты пришла. Но это не срочно. Мне бы хотелось научить тебя печатать фотографии.
– А мне бы хотелось научиться! – заявила я и положила ложечку сахара в свой кофе.
Пленка моя уже высохла, распрямилась и тускло поблескивала в свете ламп. Когда я, следуя указаниям Тео, разрезала ее на кусочки и положила полоски на рабочий стол, их края слегка царапались, подобно крошечным ноготкам, касающимся чьей-то спины. Потом он помог мне сделать контактную страницу, и вот мои снимки лежат передо мной, не убегающие нескончаемой чередой, а рассортированные, сгруппированные и промаркированные, как если бы мы выстроили дом с окошками из мгновений прошлого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65