Она во все глаза смотрела на призрачного Гектора, и линии ее чувственного рта изгибались в возвышенной и благородной скорби.
– В прошлом году мадемуазель Метисе позировала для месье Терверена, о чем он давно мечтал, – поймав мой взгляд, сообщил владелец, – и он оказал нам честь, разместив у нас заказ на изготовление оттисков и эстампов. Мы использовали бумагу двух видов, одна из которых дешевле, поскольку следует помнить, что изысканный вкус не всегда идет рука об руку с благосостоянием. Но можете быть уверены, что бумага эта все равно хорошего качества. Ведь подобная работа из разряда тех, которые знатоки предпочитают хранить долгие годы, тогда как обычные сувениры отправляются на свалку довольно быстро.
– Может быть, – обронила мадемуазель Метисе. – Я должна идти. У меня в десять часов репетиция. – Когда я открыл и придержал для нее дверь магазина, она на мгновение приостановилась, взглянула на меня и сказала: – Сегодня вечером мы даем Le manage de Figaro . Вам известна эта постановка?
– Я знаком с ней, мадемуазель.
– Если появится желание посмотреть ее, я смогу это устроить. Просто обратитесь в билетную кассу.
– Это очень любезно с вашей стороны. Я с радостью воспользуюсь вашим предложением.
В приоткрытую дверь ворвался шаловливый весенний ветер, и в витрине рядом с нами карикатуры на разжиревших церковников и двуликих министров затрепетали вперемежку с патриотическими песнями, изображениями величественных кораблей, идущих под всеми парусами, и символами любви и скорби. Она сбежала по ступенькам, я последовал за ней.
– Вам следует зайти к нам после спектакля, – бросила она через плечо, – и рассказать, что вы о нем думаете. Я распоряжусь, чтобы вас пропустили за кулисы. – Внезапно она резко повернулась и протянула мне руку. – Какое имя, месье, я должна назвать в билетной кассе?
Ее миниатюрная рука, обтянутая перчаткой, показалась мне невесомой, теплой и твердой. Я отвесил низкий поклон.
– Майор Стивен Фэрхерст, к вашим услугам, мадемуазель Метисе.
– Катрийн Метисе… Майор? Думаю, мы можем сказать commandant Фэрхерст.
Произнесенное по-французски, собственное звание прозвучало для меня непривычно, поскольку я привык слышать его лишь в качестве обозначения воинского звания опасного, но поверженного противника. У нас более не было достойного недруга, и отныне нашими врагами, как заявило правительство, должны считаться мастеровые, ремесленники и голодные дети. Мадемуазель в ответ на мое молчание рассмеялась теплым, ласковым смехом. Я встрепенулся и проводил ее к экипажу. Когда я закрывал дверцу, она сказала:
– A bientot, Monsieur le commandant!
Знакомство с мадемуазель Метисе быстро переросло в дружбу. Свободного времени у меня было хоть отбавляй, а она относилась к тем женщинам, которые, поставив перед собой какую-либо цель – будь то роль, которую следовало выучить, или построение дружеских отношений, – решительно принимались задело. Я смотрел, как она играла Гермиону, Сюзанну, Андромаху; она приглашала меня составить ей компанию на дружеских ужинах с друзьями, и я наблюдал за ней в роли себя самой. Она принимала знаки внимания со стороны мужчин и женщин с таким изяществом, словно под взглядом художника-портретиста, и даже возвращала их в ответ. Но тем не менее я был удивлен, когда однажды вечером, провожая ее домой после ужина в обществе актеров и театральных критиков, получил приглашение подняться в ее апартаменты на рю де л’Экуйе. Сонный консьерж впустил нас. Ему так явно хотелось вернуться в объятия Морфея, что у меня не возникло опасений относительно того, что он может сделать какие-либо нежелательные выводы.
– Моя кузина уже наверняка спит, – сказала мадемуазель Метисе, поднимаясь первой и показывая дорогу. – Она настоящий жаворонок, поэтому спать ложится рано. Бедная кузина Элоиза! Она поступила очень разумно, согласившись приехать сюда и остаться жить со мной, когда я перебралась в Брюссель. И я намерена сделать все от меня зависящее, чтобы она не передумала.
Я постучал в дверь квартиры, и служанка средних лет почти мгновенно распахнула ее.
– Bonsoir , Мейке. Мы с майором Фэрхерстом сами о себе позаботимся.
Служанка взяла ее накидку, мою шляпу и тросточку, окинула взглядом приставной столик с фруктами, сыром и вином и поспешно удалилась. Мадемуазель Метисе присела на краешек софы, стоявшей у камина.
– Прошу вас, угощайтесь, майор. Я вынул пробку из графина.
– Могу я предложить вам вина, мадемуазель?
– Пожалуйста, зовите меня Катрийн. Да, налейте немного, если вам не трудно. Я надеюсь, вы составите мне компанию.
Это оказался превосходный кларет, который прекрасно смотрелся в хрустальном бокале.
– Простите за нескромный вопрос. Почему вас не назвали «Катрин», на французский манер?
– Моя мать была фламандкой, и меня назвали в ее честь, так что можете считать меня полукровкой. Так это, кажется, называется.
Я подал ей бокал, и она жестом предложила мне присесть рядом. Она поднесла вино к губам и отпила маленький глоточек, а я не мог оторвать взгляд от кружевной манжеты у нее на запястье и выше, от кружев и розового атласа, едва прикрывавших ложбинку груди. Она опустила бокал. Я быстро отвел глаза и сделал добрый глоток кларета, чтобы скрыть свое смущение.
Когда я вновь осмелился поднять голову, она взглянула мне в глаза.
– Я привыкла к тому, что мужчины смотрят на меня, Стивен. Если нам суждено быть вместе, вы не должны стесняться своих желаний. И желаний других тоже.
– А нам суждено быть вместе?
– Это зависит только от вас.
Я мечтал об этом с той минуты, когда впервые увидел ее, когда с ее губ сорвался невинный вопрос: «Она вам нравится, месье?» Но я и надеяться не мог, что мои мечты когда-либо сбудутся.
– Я не думал…
– В данную минуту думать вовсе необязательно, – перебила Катрийн, поднимая ко мне лицо, и свет канделябра позолотил ее щеку, рассыпавшись по приоткрытым губам и белым зубкам. – Вероятно, вы слишком много думаете о своей ране – о том, что лишились ноги.
– Откуда вы знаете…
– Разумеется, я догадалась обо всем. Ведь меня учили смотреть, как люди двигаются, чтобы решить, как играть их на сцене. Точно так же, как вас учили, как их убивать.
– Только солдат противника.
Это было правдой, но внезапно перед моим мысленным взором возникла женщина, которая умерла у моих ног в Питерлоо, хотя убил ее отнюдь не я.
Катрийн улыбнулась и провела пальчиком по моим нахмуренным бровям.
– Да. Но все это, дорогой Стивен, отныне осталось в прошлом.
Вот так и получилось, что мы нашли друг друга, сгорая от предвкушения, восторга и желания. Когда я вошел в нее, она выгнулась подо мной в экстазе, и я не мог более сдерживаться. Она оказалась очень умной и тактичной, и я сумел забыть о своем увечье. И только когда по потолку протянулись первые робкие лучи восходящего солнца, только тогда мы заснули в объятиях друг друга.
…Вы спрашиваете, как я провожу дни, и должен сказать, что провожу их с большой приятностью. Последние новости и фасоны одежды всегда можно узнать и увидеть в лавках и кофейнях, а то, что город относительно невелик, не может не идти на пользу моему увечью, ведь мне не приходится много ходить. Я навестил старых друзей и обзавелся новыми, кое-кто из них имеет непосредственное отношение к «Театр дю Саблон». И если мне приходит в голову такая блажь, я могу начать вечер с того, что неспешно потягиваю чай в элегантном салоне под взглядами дюжины Mesdames une telle, или, как говорим мы с вами, мадам такой-то и такой-то, а завершаю его в кофейне, стены которой увешаны картинами, подаренными в счет оплаты угощения, на которых изображены царь Леонтий, Андромаха и граф Альмавива.
Надеюсь, вы не будете шокированы ни тем обществом, в котором я иногда оказываюсь, ни моей откровенностью, с которой я признаюсь в этом в письме к женщине. Я знаю, что либеральный склад ума позволит вам согласиться с тем, что истинное величие духа, равно как и интеллигентность и сострадание, пусть даже на первый взгляд они не подпадают под определение «благопристойность», с одинаковым успехом можно найти как в компании художников и актеров, так и в любом другом месте.
Мне бы очень хотелось узнать подробнее о бойне у Питерлоо, если только вы сможете выкроить время среди хлопот, связанных с бракосочетанием вашей сестры, поскольку известия о ней в бельгийских газетах крайне скудны. Мне больно думать о том, что власти горят желанием покарать тех, кто имел неосторожность бросать камни в членов магистрата. В таком случае они просто обязаны покарать и тех, кто бросил необученные, недисциплинированные конные войска против женщин и детей. Здесь, в Брюсселе, я на каждом шагу замечаю следы испанской, а впоследствии и революционной, тирании и считаю, что термин «Питерлоо» был выбран исключительно удачно. Я живу всего в нескольких милях от поля у Ватерлоо, где только ценой обильно пролитой крови удалось остановить продвижение последнего по счету тирана. И у меня в душе разгорается гнев, когда я читаю о том, что в Англии корыстолюбивые торговцы хлопком и невежественные баронеты заплатили золотом за клинки, которые скосили невооруженных англичан. У меня возникает очень неприятное ощущение, что и важные государственные деятели, не стесняясь, продают свою честь, поскольку даже постороннему наблюдателю видно, что парламент не собирается принимать законы, регулирующие порядок проведения подобных собраний, намереваясь лишь ограничить естественное право человека на участие в собраниях и митингах.
Кампании, в которых я имел честь участвовать, в равной мере несли с собой скорбь и счастье. Но с того злосчастного дня на площади Святого Петра эти мои воспоминания померкли, поскольку образы прошлого, которые я всегда ношу в сердце, отступают под натиском горечи, испытанной мною в тот роковой день, превращаясь в некое подобие жестокой карикатуры.
Я надеюсь, что приготовления к бракосочетанию сестры не мешают вашей работе. Мне известно, что окружающие склонны думать, будто незамужняя леди, которая живет в комфорте и уюте в доме своих родителей, располагает неограниченным временем, дабы посвятить его только и исключительно удовлетворению нужд и прихотей других людей. Совершенно очевидно, что ваша поездка к мистеру Веджвуду, в ходе которой вы сможете оценить его работу, должна оказаться интересной, и я с нетерпением жду известий о ней после вашего возвращения.
Прошу передать мои самые искренние и сердечные поздравления вашей сестре по случаю ее бракосочетания, а также пожелания счастья в дальнейшем в качестве миссис Барклай.
В начале сего письма я намеревался принести свои извинения за задержку с ответом, но меня отвлек ваш вопрос о том, как я провожу свои дни. Прошу вас верить, что в мои намерения не входило проявить неуважение к вам и создать впечатление, будто я не хочу отвечать на ваши письма. В первую очередь я посчитал себя обязанным дождаться от вас подтверждения того, что вы хотите продолжать нашу переписку (и теперь, после того как получил от вас необходимые заверения, могу признаться, что мне бы очень ее не хватало, прими вы решение прервать ее). Во-вторых, вследствие некоторых домашних неурядиц в течение последних дней у меня совершенно не было свободного времени, чтобы со всем вниманием ответить на ваше письмо. В поисках тишины и уединения, которые, к величайшему сожалению, не могла мне обеспечить гостиница «Лярк-ан-съель», расположенная у самых городских ворот Порт-де-Намюр, я переехал на рю де л’Экуйе и свой новый адрес указываю в конце этого письма.
Умоляю простить меня за то, что я начал уже третью страницу своего письма, но пока так и не выполнил вашу просьбу относительно осады Бадахоса. Вы найдете план города и нашу диспозицию вокруг него на обороте этого листа. Собственно говоря, мы смогли отпраздновать лишь сугубо стратегический факт взятия Бадахоса штурмом. Все три бреши, пробить которые артиллерия сподобилась только после нескольких недель обстрела, оказались фактически бесполезными. Первая была затоплена в ходе наводнения, намеренно устроенного французскими инженерами, вторую они заминировали и разбросали по ней доски, усеянные гвоздями, а в третьей попросту создали лес из шпаг и палашей, которые рассекли бы на кусочки любого, кто рискнул приблизиться к ней…
… Тот факт, что испанцы изначально сдали город французам без намека на сопротивление, а те защищали его до последнего солдата еще долго после того, как взятие стало неминуемым, мы сочли нарушением неписаного кодекса ведения войны, и наши солдаты искали отмщения. Войдя в город, они принялись убивать и грабить, и наши офицеры, число которых катастрофически уменьшилось после штурма, не смогли остановить их. Убийства, пытки, грабежи и изнасилования по своим масштабам превосходили все, что мне доводилось видеть на поле боя. В это время мы из последних сил пытались увести женщин в безопасное место, а также отправить солдат, которые были еще в состоянии распознать своих офицеров, обратно в лагерь.
Лорд Веллингтон терпел эти непотребства в течение трех дней, после чего направил в город португальскую дивизию с офицерами-англичанами, которые нескольких солдат повесили, а остальных вытеснили за пределы города. У них отобрали награбленное, выпороли батогами и привели к трезвости и повиновению.
В жару людям снятся сны. Иногда кошмары. Я проснулась мокрая как мышь, пот лил с меня ручьями. И только когда я открыла глаза, то заметила бледно-серый рассвет, сочащийся в окна, а огня в камине и криков мальчишек, напоминающих волчий вой и улюлюканье, больше не было. Пробуждение отсекло от меня эти видения, закрыв перед ними дверь.
За окном надрывались птицы. Они чирикали, свиристели, пищали и вскрикивали на разные голоса, создавая невероятную и невыносимую живую какофонию звуков. Они, конечно, пели и в городе, но когда я там слышала их хор, то это означало лишь, что я опять не выспалась и опоздала в школу.
Мне было лень принимать ванну, но душа я не нашла, поэтому пришлось скорчиться в холодной громадине и плескать на себя водой из-под крана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65