Разумеется, эта информация не только вгонит их обеих в сон, но и меня поставит в положение еще большей зануды, чем я себя уже показала. Так что вместо этих объяснений я даю краткий ответ.
– Потому что, – говорю я. – Просто потому что, и все.
Круто. Я начинаю изъясняться по-родительски. Тик смотрит на Стейси с понимающей улыбкой, потом поворачивается ко мне:
– В общем, я хочу поступать в Нью-Йоркский. – Спасибо, я уже сама догадалась. Я поджимаю губы и выразительно смотрю на Стейси. – Это идеальный вариант. Если Маркус так хочет в Нью-Йорк, может ехать со мной, а если не хочет – я в любом случае сваливаю и из города, и от матери.
– Хорошо, – говорю я и поднимаю руки, изображая «сдаюсь». – Если это то, что ты хочешь, – прекрасно, но тебе придется серьезно поработать весь следующий год. Надо будет подтянуть CAT, а первый семестр последнего года должен пройти идеально. Я имею в виду твердые пятерки исключительно. Не буду тебе объяснять, насколько это важно, особенно если учесть, насколько у тебя ухудшились оценки за прошлый год.
Тик не обращает на меня никакого внимания.
– Да-да, хорошо. С этим все будет нормально. – Она поворачивается к Стейси и преданно смотрит на нее: – Спасибо, я вам так благодарна. Вы мне реально помогли, ну, типа, внесли ясность. Я с ним прямо сейчас поговорю.
Стейси улыбается ей:
– Главное, держись спокойно, не сдавайся. Если он действительно хочет быть с тобой, он сделает все, как ты хочешь, если нет – идет на хрен. Вот, – Стейси достает из бумажника визитку. – Вот моя карточка. Позвонишь мне и расскажешь, как пойдут дела.
Ой , какие мы нежные и заботливые . Меня сейчас вырвет, и утренняя тошнота тут ни при чем. Сияющая Тик берет карточку.
– Спасибо! – говорит она, поднимая с пола сумку. – Обязательно позвоню.
Под скрип солдатских ботинок она поднимается из-за стола и, слегка махнув нам рукой, идет к двери. Когда она выходит, Стейси поворачивается ко мне:
– Весело, мне понравилось. У тебя действительно самая легкая работа в мире.
– Да ладно, тебе повезло. Она с тем же успехом могла тебя возненавидеть.
– Не пройдет. Я умею общаться с подростками. Они думают, что я крутая, потому что матерюсь и работаю в шоу-бизнесе. Можешь мне поверить.
– Верю, только если бы ты работала в школе, ты бы не могла материться, не зарабатывала бы кучу денег и не работала бы в шоу-бизнесе, так что крутой они бы тебя не считали.
На какое-то мгновение она задумывается:
– Ну что ж, тогда хорошо, что у тебя нашлась крутая подруга.
– Очень хорошо, Стейси. Только твоя крутость никак не поможет мне протолкнуть ее в университет. На мне теперь лежит куча работы. Ты даже не представляешь себе сколько.
– Она дочь Стефана Гарднера. Я уверена, что они захотят ее взять.
– Это Нью-Йорк, – говорю я. – Там звездные детки толпой ходят. Если он не будет вносить пожертвование, никто не посмотрит, кто она такая. Вот из-за таких моментов моя работа и называется тяжелой, Мисс Двухчасовой Обеденный Перерыв.
Она пропускает это мимо ушей.
– Раз ты такой прекрасный специалист своего дела, я уверена, что у тебя все получится.
Я закрываю глаза. Черт. Хотелось бы.
8
Последний уик-энд летних каникул, просто не верится. Кроме вынашивания ребенка, за все эти два с половиной месяца я не сделала ровным счетом ничего. На тренировки почти не ходила, потому что все время была слишком усталой, ходить по магазинам мне казалось просто бессмысленным, а все книги, которые я прочитала, были про беременность. Можно считать, лето пропало. Окончательно портит настроение потеря последнего воскресенья, которое мне придется провести у сестры Джули на первом дне рождения ее дочки. Джули решила, что мне необходим опыт общения с младенцами, и она заставила нас с Эндрю согласиться прийти. Будет еще какая-то подруга ее сестры с полугодовалым или что-то вроде того.
Не знаю. Может, она и права. По крайней мере хуже мне не будет, если я посмотрю, как выглядит настоящий живой младенец, до того как появится собственный.
Впрочем, прямо сейчас я на грани голодной смерти. На этой неделе я в первый раз была у своего акушера – ребенок в порядке, рожать одиннадцатого апреля, ля-ля-ля-ля-ля – но самое важное, что я вынесла из нашей беседы, – это то, что беременной женщине для вынашивания плода требуется дополнительно три тысячи калорий в день. Три тысячи калорий! Два стакана апельсинового сока или дополнительная тарелка овсянки. То есть практически ничего. Я уж не знаю, может, у моего плода что-то не то со щитовидкой, но дополнительные три тысячи калорий я сожрала два часа назад, при этом чувствую себя так, будто не ела четыре дня.
Все-таки я что-нибудь перекушу. Доктор сказал, что прибавка в весе должна быть одиннадцать с половиной-пятнадцать с половиной килограммов, и я твердо намерена оставаться ближе к нижней границе этой нормы. Надо постараться продержаться до обеда.
В том, что мне приходится ждать, виноват, разумеется, Эндрю. Не знаю, кому пришла в голову мысль переводить часы на летнее время, но этот человек однозначно был любителем гольфа. Все эти телеги про фермеров, которым нужен больший световой день, чтобы пахать поля, – полная фигня. Это точно был какой-нибудь шотландец, который решил, что успеть пройти еще девять лунок – это гениальная идея. Так что мне повезет, если я пообедаю в шесть.
Я залезаю на диван и включаю телевизор, Зоя тут же запрыгивает ко мне под бочок. Может, хоть что-нибудь отвлечет меня от этого голодного кошмара. Перебирая каналы, натыкаюсь на повторный показ «Фактов жизни». Отлично. В детстве они мне очень нравились.
После двух минут беседы миссис Гарретт и Джо я начинаю судорожно пытаться вспомнить, что же мне так нравилось в этом шоу. Ведь все просто ужасно. А эти жизнерадостные дуры, Тути и Натали, – такое нельзя показывать. Даже Зоя уходит из комнаты. Ни на одном канале больше ничего нет, так что и я встаю и иду на кухню. Пора проверить холодильник, не произошло ли там со времени последней проверки магической материализации новой суперъеды типа Ноль Калорий – Абсолютное Насыщение . Зоя несется на кухню в надежде на кусочек чего-нибудь. Надо бы покормить ее обедом. Незачем обеим умирать с голоду.
Насыпаю ей в миску немного корма и достаю из холодильника ее курочку. Да, я кормлю ее курочкой. Не вижу тут ничего особенного. Я покупаю готовые упакованные кусочки куры-гриль, а потом просто режу их помельче и кладу ей в корм. Их продают в отделе с заморозкой рядом с этими жуткими штуками «с-ароматом-сыра-и-мяса», которые они называют готовыми завтраками. Наиболее вероятный потребитель этого продукта – деловые мамы, которым надо снабдить деток простым и питательным завтраком. Что касается меня – я, конечно, еще не мама, но я скорее положу своему ребенку в портфель гремучую змею, чем какой-нибудь из их готовых завтраков.
Я открываю пакетик с курочкой и тут же отскакиваю от чудовищной волны запаха, который от него исходит, что весьма странно, потому что последние два года я кормлю Зою этой курицей каждый божий день и никогда не замечала, пахнет ли она вообще. Она не пахнет чем-то плохим – тухлым или прогорклым – она пахнет... я не знаю, как сказать... по-курячьему. Очень по-курячьему.
Кажется, меня сейчас вырвет.
Я несусь в ванную и склоняюсь над унитазом. Ну что ж, по крайней мере, не надо беспокоиться о съеденных на сегодня лишних калориях. Закончив процесс, я усаживаюсь на колени, кладу голову на стульчак и закрываю глаза. В голове не умещается: как миллионы женщин проходят через этот кошмар каждый год, и при этом до сих пор не было массовых протестов против такой несправедливости? Лично я готова выйти на демонстрацию прямо сейчас.
Когда я открываю глаза, рядом сидит Зоя и внимательно на меня смотрит. Бедное животное, наверное, думает, что же случилось с ее обедом. С трудом поднимаю руку, чтобы потрепать ее по загривку.
– Ой, Зоюшка, что-то маме нехорошо, – жалуюсь я ей.
Мы смотрим друг другу прямо в глаза, а потом она отворачивается, и я слышу странный ворчливый голос.
– Это курица, – говорит голос.
Я верчу головой, чтобы понять, откуда он исходит. Потом встаю с колен, усаживаюсь и смотрю на Зою – пристально:
– Ты сейчас что-нибудь сказала? Она вытягивает шею и открывает рот:
– Это курица. Она мерзкая.
Боже мой . Способность говорить с животными, как тайный побочный эффект беременности? Ха! Я знала, что Зоя понимает английский.
– Мерзкая? Ну извини, зайка. Больше никогда тебе ее не дам. С сегодняшнего дня – только хорошая еда, обещаю.
Она закрывает рот, и мне кажется, что она мне улыбается. После чего встает и уходит из ванной.
И это все? Моя собака заговорила, и все, что она мне хочет сказать, – это то, что ей не нравится курятина?
– Стой! – кричу я. – Зоя, иди сюда!
Я так много хотела у нее спросить. Хочет ли она, чтобы мы завели другую собаку, или она будет ревновать? Нравится ли ей розовый ошейник со стразами, который я ей недавно купила, или она считает, что это слишком? Почему она всегда скулит, когда соседский ребенок купается в бассейне? Но я опоздала. Она уже выбежала на улицу и перегавкивается с двумя соседскими мопсами. Наверное, рассказывает им, что сейчас произошло. Интересно, они ей поверят?
На следующее утро ни свет ни заря мы с Эндрю облачаемся в выходные костюмы и едем по солнцепеку в Долину, к дому Джулиной сестры. Ну, скажите, как можно звать гостей на день рождения в десять утра? Если у вас есть дети и они вас будят с первыми птичками, это еще не значит, что остальные должны страдать вместе с вами. Ради бога, должна же быть элементарная вежливость. Да еще устраивать это в Долине – с тем же успехом можно было разместиться посреди Аравийской пустыни. В городе уже тысяча градусов, а там, я уверена, будет еще на тысячу градусов жарче.
К вашему сведению, я и так сегодня не в лучшем состоянии. После вчерашней курицы меня тошнит не переставая, а на подбородке зреет прыщ, который скоро вырастет до размеров печеной картофелины. К тому же за пять минут до отъезда Эндрю начал бухтеть, что ему, видите ли, не нравится подарок, который я купила, хотя это самый подходящий подарок для годовалого ребенка. Я нашла игрушку в виде формы для кекса, которая играет классические мелодии, когда в нее засовываешь предметы разной формы. И, кстати, досталась она мне нелегко. Мне стало дурно, как только я вошла в игрушечный магазин, – ведь я понятия не имею, что из себя представляют игрушки для годовалых детей, а если вы беременны, подобная проблема без труда доведет вас до слез. Но как только я успокоилась и призвала на помощь продавца, эта игрушка показалась мне наиболее подходящей и наименее отвратительной из всего того, что мне предлагалось. Эндрю говорит, что она скучная. А где он видел нескучные игрушки для годовалых детей? И где он видел нескучных годовалых детей?
Мы заезжаем во двор дома сестры Джули, и я смотрю на градусник на приборной доске – как я и предсказывала, тысяча один градус, в девять пятьдесят шесть утра. Шикарно. Но прежде чем я успеваю вылезти из машины, Эндрю наклоняется ко мне и кладет руку на мой живот.
– Знаешь, я даже волнуюсь, – говорит он. – Так здорово, что там будет много деток...
Я быстро отодвигаю его руку:
– Даже не думай ни с кем об этом говорить. Кроме Джули, никто не знает, и я не хочу, чтобы ко мне лезли с расспросами. Так что будь любезен, держи это при себе.
– Извини, – говорит он плаксивым голосом.
Мы выходим из машины, и на нас обрушивается жизнерадостная детская музычка. Ничего не остается, как идти во двор за домом, откуда она доносится. Мы заворачиваем за угол, открываем калитку во внутренний двор и видим Джули, ее сестру и их маму, которые носятся по двору, пытаясь привязать воздушные шарики ко всем неподвижным предметам. Несмотря на то что Джули на пять месяцев более беременная, чем я, она отсылает меня в дом посидеть на диванчике, а Эндрю оставляет во дворе на случай, если понадобится помощь.
Мы, наверное, приехали первыми, потому что в доме никого нет. Я плюхаюсь на кушетку под самый вентилятор и аккуратно ощупываю прыщик, чтобы выяснить, не смыло ли потоками пота сложную композицию из увлажняющего крема, белого корректирующего карандаша, пудры, тонального крема и еще пудры, которую я соорудила с утра в надежде, что мой пламенеющий вулканический прыщ сойдет за крупный жировик телесного цвета.
Однако проходит всего несколько минут, и дом начинает заполняться шумными маленькими людьми в сопровождении изможденных больших людей. Состав гостей приятно удивляет – присутствуют и мамаши, и папаши; впрочем, мне тут же становится понятно почему: один взрослый просто не в состоянии тащить и ребенка, и все снаряжение, обмундирование и припасы в количествах, достаточных для снабжения небольшой спецоперации в Никарагуа.
Очень поучительно. Собственно, я уже в курсе, что детям требуется много барахла, но ведь мне никто не мешает использовать эту отцовскую повинность для того, чтобы заставить Эндрю проводить субботние вечера со мной, а не с клюшкой для гольфа.
Я улыбаюсь. Может, все это материнство-и-детство не так и ужасно?
А потом я вижу жопы...
Если вы позволите, небольшой экскурс в историю: на первом курсе юридической школы я набрала тонну лишнего веса и раздулась до восьмого размера, после чего мне понадобились годы на то, чтобы сбросить эту тонну и не дать ей вернуться. До того времени я могла есть все, что захочу, но как только мне исполнился двадцать один год, началась совсем другая история. Мой обмен веществ стал вести себя, как венецианский купец: типа ты наконец совершеннолетняя , теперь можешь ходить по барам и не дергаться , что арестуют , а за каждую попойку платить будешь килограммом живого веса – буквально . А попоек, поверьте мне, было в тот год предостаточно. Если точно – двадцать семь. Отсюда моя одержимость тренировками и непотреблением углеводов. И это не только потому, что я суперневрастеничка, а потому что я нахожусь в беспрерывной борьбе за свои пятьдесят девять килограммов и потому что в любой момент каждая из моих жировых клеток готова с легкостью утроиться в размере, стоит мне только съесть лишний кусок хлеба за обедом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43