Теперь, в тридцать семь, в ее стройной фигуре сквозило что-то девичье; морщин на лице заметно почти не было; манеры отличались живостью. И еще ей была свойственна невинная самоуверенность и определенность во всем. Она преподавала в Суортморе, затем работала там же администратором. Среди коллег Юнис заслужила репутацию исключительно вдумчивого, тонко и ясно мыслящего ученого; ее ценили, а порой – весьма беззастенчиво эксплуатировали, пользуясь ее простодушием и добротой. О Юнис Пембертон без злобы говорили, что она живет исключительно ради работы, благодаря работе, вся в работе. Если и была у нее личная жизнь, то она умела хранить ее в тайне. Если и были любовники, то она о них никогда не говорила.
Религиозна Юнис не была, суеверностью тоже не отличалась. Проявляла умеренный интерес к культуре туземных американских племен, населявших юго-западную часть США, куда она и отправилась в отпуск. Но то был не более чем сдержанный интерес ученого-теоретика. Ни в молодости, ни в зрелом возрасте Юнис не верила в сверхъестественные силы или явления; унаследовав мягкие манеры и скептический ум отца, она одновременно унаследовала и недоверие к вере. Иными словами – к воплощению самых необузданных фантазий человечества в системные религии и институты. Но может, то было продиктовано вовсе не скептицизмом, а здравым смыслом? Островок здравого смысла в бурном и бездонном океане иррациональности, а зачастую – просто безумия. В современном мире воинствующего фанатичного национализма, религий фундаменталистского толка, нетерпимости.
Что-то непременно случится, даже если не верите.
Юнис не сводила глаз с оперенной «ловушки для снов», подвешенной в изножье кровати в надежде, что это поможет ей уснуть. И не просто уснуть, а увидеть какой-нибудь сон. Сны снились ей так редко! Спала она всегда крепко, словно проваливалась в глубокую и безмолвную темную воду, где не было ни образов, ни красок. Но и в эту ночь, насколько она помнила, ей ничего не приснилось. Лишь появилось странное ощущение, словно на грудь ей давил непомерный вес и грозило удушье. Груди болели, несколько раз она просыпалась и чувствовала, что ночная рубашка насквозь мокра от пота.
На рассвете, перед восходом солнца, она проснулась резко и окончательно, ей захотелось встать. Глаза болели и слезились, будто она долго смотрела на безжалостное солнце пустыни, во рту пересохло. И еще она заметила, что в спальне появился какой-то странный запах. Так пахнут перезрелые гниющие фрукты. Слабый и в целом не такой уж и противный запах. И все же – снилось мне что-нибудь или нет? А если да, то что?
Юнис быстро приняла душ и оделась. И не вспомнила бы о «ловушке», если бы ей не бросились в глаза слабо трепетавшие перышки. До чего ж похоже на птичье гнездышко! Она дотронулась до сплетения веток в центре – темный камешек походил на глаз. Однако никакой сон, ни хороший, ни плохой, в-«ловушку» так и не попался Тем не менее вещица забавная и изящная; Юнис ничуть не жалела, что купила ее.
На кухне Юнис вдруг услышала странный звук, похожий на мяуканье или тихое повизгивание. Доносился он из задней части дома. И она пошла посмотреть. (Четырехэтажный кирпичный дом на Диланси-стрит достался ей в наследство от овдовевшей матери. Дом был старый, располагался в престижном районе Филадельфии; до кампуса Пени рукой подать. И всего в десяти минутах езды от Филадельфийской академии изящных искусств, где работала Юнис. Словом, весьма ценная недвижимость, которой завидовали многие, хотя и граничил участок с районом, где отмечался удручающий рост преступности.)
На зимней застекленной веранде, на антикварной кушетке, лежало частично прикрытое стареньким одеялом какое-то живое существо. Сначала Юнис показалось, что это собака. Затем она вдруг подумала, что это ребенок, и ею овладел приступ паники.
– Что? Что же это? – пробормотала застывшая в дверях женщина.
Заднее крыльцо было отрезано от остального дома, заходили сюда редко. Почему-то теперь здесь стоял такой сильный запах гниющей листвы и перезрелых фруктов, что Юнис едва не вывернуло наизнанку.
Загадочное создание, не животное, но вроде бы и не совсем человек, оказалось около двух футов длиной и лежало скорчившись, словно в конвульсиях. Голова, слишком крупная для веретенообразного тела, покрыта длинными тонкими и влажными на вид волосами. Кожа оливково-темная и в то же время – мертвенно-бледная, как свернувшееся молоко. Лицо иссохшее и морщинистое, ввалившиеся глаза плотно закрыты. И как натужно и хрипло дышало это существо, ему словно катастрофически не хватало кислорода! Из гортани доносились всхлипы – будто оно стремилось откашляться и выплюнуть клокочущую мокроту.
У него лихорадка, оно умирает, подумала Юнис. А груди продолжали болеть, соски напряглись и чесались, как если бы она была кормящей матерью и видела сейчас свое дитя.
Она пыталась сообразить: может, выбежать из дома, позвать на помощь соседей? Может, вызвать «скорую»? Или полицию? Имелись также друзья и коллеги, которым всегда можно позвонить, и замужняя сестра в Брин-Маур… Но что я им скажу? Что это такое… пришелец, что ли?… Ее пронзала жалость к существу, так отчаянно боровшемуся за свою жизнь. И еще она поняла, что загадочное создание просто умирает с голоду и что никто в мире, кроме нее, не сможет его накормить.
Теперь оно открыло глаза. И Юнис увидела, что это очень красивые глаза – не важно, кому они принадлежат, животному или человеку. Большие, темные, наполненные слезами, они отливали агатовым блеском и так жалобно смотрели из-под низко нависшего костлявого лба. И она пробормотала, на сей раз уже вслух:
– Бедняжка!
И наконец поняла, что выбора у нее нет: она должна, просто обязана накормить беспомощное существо, которое внезапно свалилось ей на голову и требовало заботы. Она не может позволить ему умереть! Юнис бросилась за водой, принесла совсем немного, в стакане, и намочила губку. Получилось как нельзя лучше: инстинкт подсказал созданию (беззубому, с нежными розовыми деснами), что губку надо сосать. Затем Юнис намочила губку уже в молоке, вышло еще лучше.
– Не бойся, ты не умрешь, – шептала Юнис. – Я не дам тебе умереть!
Бешено впившись в губку, создание тихонько мяукало и постанывало, тоненькие паучьи ручки впились в руку Юнис. И Юнис снова с удвоенной остротой ощутила, что груди у нее разбухли от молока.
Час пролетел незаметно. Существо наконец насытилось и погрузилось в сон. Юнис окунала губку в молоко раз десять, если не больше. Дыхание у нее было частым и неровным, а кожа влажной и горела, как в лихорадке, как у странного существа. И еще она вдруг услышала собственный смех и голос:
– Я поступила правильно. Я точно это знаю!
В первый день Юнис решила оставить уснувшее существо на веранде, распахнув дверь на задний двор и заперев другую, ведущую в дом. Ровно в 8.20 она выехала на работу. Уйдет тем же путем, что и пришло. День выдался теплым и мягким для марта, на тротуаре таял снег – временная передышка после самой холодной и суровой на ее памяти зимы в Филадельфии. Хорошо хоть бедное создание не страдает сейчас от холода, подумала Юнис. Она была уверена, что когда вернется домой, его уже там не будет.
Кто бы мог представить тогда, что на протяжении нескольких последующих недель она сможет столь же успешно, как всегда, исполнять свои обязанности вице-проректора. Словно и не было в ее доме непрошеного визитера! Словно никто не вторгался в ее жизнь! Правда, во время долгого рабочего дня в Филадельфийской академии изящных искусств от внимания коллег не укрылось, что Юнис Пембертон несколько рассеянна. Во время встречи с проректором и другими представителями администрации она несколько раз вежливо переспрашивала: «Простите, что? Что вы сказали?».
А когда коллеги стали расспрашивать ее об отпуске, она отвечала: «Замечательно. Просто замечательно. Так красиво». И голос ее замирал, а вид был отсутствующим. Юнис вспоминала бескрайнее небо пустыни, Пирамид-Лейк и жалкие лачуги резервации племени пайютов, сувенирную лавку, где купила «ловушку для снов». Думала об индейце с конским хвостом и дерзкими глазами. Заходите еще, леди, о'кей?
В глубине души Юнис радовалась, что рабочий день затянулся и дел было невпроворот. В полпятого приехал профессор по истории искусств из Йеля, читать лекцию по иконографии Иеронима Босха. После лекции должен был состояться прием в его честь – на сей раз то был обед в доме президента академии. Присутствовать на нем, кроме почетного гостя, должны были избранные – представители администрации, несколько преподавателей, а также спонсоры. Юнис удалось ускользнуть только в половине одиннадцатого.
Вернувшись на Диланси-стрит, она с замиранием сердца поднялась на заднее крыльцо и увидела – с облегчением или разочарованием? – что кушетка пуста. Рядом, на полу, валялось испачканное одеяло, но странное создание исчезло. Как и предполагала Юнис, оно покинуло дом через заднюю дверь, тем же путем, что и появилось.
Юнис поспешно захлопнула дверь, повернула ключ, подергала, убедилась, что дверь надежно заперта.
Что это было за создание? Возможно, енот?… Страдавший какой-то формой чесотки, облысевший, преждевременно проснувшийся после зимней спячки? Отчаянно изголодавшийся? Юнис еще повезло, что не бешеный.
На вторую ночь Юнис тоже спала с «ловушкой для снов», подвешенной в изножье кровати. Она забыла, что эта вещица все еще там, и, только проваливаясь в сон, вдруг вспомнила, но была уже не в силах подняться и отвязать ее.
Даже если не верите, что-то непременно случится.
И снова сон был тяжким и беспокойным. Голова болела, сердце билось неровно и часто. Но вроде бы ничего не снилось – или все же снилось?… Кто-то или что-то находилось у нее в постели, под простынями и матрацем, там, где прежде ничего не могло быть. Чахлое недоразвитое создание с шишковатым лбом, острыми неровными зубами. Летучая мышь, и она нападала! Да, у нее были крылья, кожистые, с крупными прожилками, а рук не было вовсе – и летучая мышь, и в то же время человек. Юнис бешено замотала головой: Нет! нет! – но избавиться от отвратительного создания не удавалось. Оно… он уже прижимался к ее губам мокрым слюнявым ртом. И всем телом терся о ее груди, живот, бедра. Из паха выросла упругая на ощупь палочка – пенис, поняла Юнис. И к ее крайнему отвращению и страху, пенис стал быстро увеличиваться, точно резиновый шланг, в который накачивают воду. Нет! Оставь меня, уйди! Слепо расширив обезумевшие глаза, Юнис чувствовала, как создание пробирается у нее между ног, раздвигает ляжки; ощущала и пенис – он, словно живое существо, слепо тыкался в нее, ища отверстие, чтобы войти. Юнис закричала, но было уже поздно – чресла свело от острого сексуального ощущения. Она стонала и содрогалась и наконец сбросила с себя создание… Проснувшись, Юнис увидела, что его нет. Оно исчезло. Задыхаясь и ловя ртом воздух, она села в постели, зажала ладонями рот. Сердце билось так бешено, что, казалось, вот-вот разорвется.
Вокруг, на старинной кровати красного дерева, которую Юнис унаследовала от родителей, валялись скомканные влажные простыни. От них исходил острый запах гниющих персиков.
Теперь ты знаешь, все это тебе приснилось, теперь ты знаешь, какие бывают сны. Однако она вновь проснулась рано, на рассвете, и сон ее был неглубоким и беспокойным. Юнис поняла, что отвратительное создание, пробравшееся к ней в постель, не было сном.
Она слышала его. Существо расхаживало внизу, то повизгивая, то невнятно напевая что-то. Оно находилось на задней веранде или на кухне.
Юнис накинула халат и тихо спустилась вниз. Волосы липли ко лбу и шее; все тело покрывала тонкая кисло пахнущая пленка пота; нежную кожу на внутренней части бедер саднило. Да, так и есть, оно на кухне – именно оттуда доносятся странные звуки. Перед тем как распахнуть дверь, Юнис помедлила секунду, затем решительно вошла. Это мой дом, моя жизнь! Он пришел ко мне. Так чего мне бояться?
На этот раз Юнис хорошо рассмотрела создание и поняла: это все-таки человек. Пусть лицо похоже на мордочку летучей мыши, а тоненькие ручки по-обезьяньи длинные, но это, несомненно, человек. Мужчина.
Нет, совершенно очевидно, мужчина.
Юнис застигла его за распечатыванием пачки макарон. Он взобрался на кухонный буфет и умудрился открыть одно из отделений.
Они уставились друг на друга. Создание сидело сгорбившись, но Юнис видела, что ростом оно примерно с десяти-одиннадцатилетнего мальчика. Абсолютно голое, с резко выпирающими ребрами, грудь поднимается и опускается от частого дыхания. Голова непропорционально большая для таких узких плеч; ноги тощие и кривые – так бывает от недоедания. Кожа оливково-темная, с просвечивающей изнутри белизной и вся покрыта тоненькими, еле заметными черными волосками. Сморщенные гениталии болтаются между ног, напоминая очищенный от кожуры плод. Глаза сверкающие, испуганные, дерзкие.
Юнис произнесла как можно спокойнее:
– Бедняжка! Да ты совсем изголодался!
Ни разу в жизни Юнис не испытывала такой острой жалости и сострадания. Сидящее на буфете голое существо издало тоненький умоляющий стон, и она сразу почувствовала, как заболели груди и заныли соски, разрываемые стремлением накормить.
Но на сей раз Юнис накормила создание твердой пищей, так как выяснилось, что у него имеются зубы – пусть в зачаточном, рудиментарном состоянии, редкие и неровно сидящие в нежных деснах. Юнис завернула его в одеяло, нашла пару старых меховых шлепанцев – в самый раз для его ступней с шишковатыми пальцами; а затем усадила за стол в специальном детском стульчике (тут существо страшно разволновалось, видно, почувствовало себя плененным, загнанным в угол). Она начала кормить его с ложечки сваренными всмятку яйцами, мягким домашним сыром из баночки и мандаринами. Как он проголодался! И с каким наслаждением и благодарностью поглощал еду!… В глазах блестели слезы, он часто и быстро жевал и глотал, жевал и глотал. Юнис растрогалась и сама чуть не заплакала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51