В этот раз его пропустили беспрепятственно. А Игорь вернулся к себе и взял в руки удивительный, сверкающий голубым светом меч. Изогнутый клинок был не из стали – просвечивал. Сквозь него можно было смотреть как сквозь стекло, а тонкий белый узор, похожий на морозные арабески на стекле, извиваясь, превращался в чешуйчатого китайского дракона с разинутой пастью, длинным змеистым телом и растопыренными лапками. Говорят, китайские драконы добрые и приносят счастье.
Остряков загрузил старуху в свой “форд эскорт”. То и дело он оглядывался, не веря, что Колодин мог его отпустить восвояси. Что-то тут не так, какой-то подвох. И это после того, как Остряков сознался, что работает на два лагеря. Или Колодин так уверен в его преданности, основанной на страхе? К тому же завтра или послезавтра уже не останется выбора “или-или” и можно будет работать только на Игорька-умницу. И будут они вдвоем составлять удивительные партии не придуманных еще игр. Остряков в таких делах – человек незаменимый. Он такие фокусы соорудит – чертяка ноги сломит. Мистер Шарп самодовольно хмыкнул – будто Колодин лично его только что похвалил, а не он сам придумал этот внутренний монолог.
– Куда ты меня везешь? – спросила Марья Севастьяновна.
– Домой, в Пустосвятово, куда же еще? Старуха отрицательно мотнула головой, и белые космы качнулись из стороны в сторону.
– Не пойдет. Я туда воротиться никак не могу без своего дара. Меня же соседки со свету сживут, как прознают.
– Может, никто не узнает, – предположил Остряков.
– Узнают. Послезавтра я Кате обещала бородавки свести за десяток яиц. А теперь что же будет? Бородавки не сойдут – и позор на мою старую голову. Нет уж, вези меня в Темногорск, к сыну. Дом у него там, пусть укроет на время, а там поглядим. Может, помру и позора своего не увижу.
Старуха неожиданно принялась расстегивать драное пальтецо и фланелевую кофту. Роман не сразу понял, что происходит, пока из-под латаной трикотажной сорочки не извлечена была отвисшая белая грудь, пронизанная голубой сеткой вен. При этом глаза у старухи были абсолютно пустые, а взгляд устремлен прямо перед собой.
– Эй, мамаша, никак соблазнить меня вздумала, – хихикнул Остряков, но старуха никак не отозвалась на его шуточку. Скорее всего, она его просто не слышала.
Ей кто– то приказывал проделывать эти унизительные телодвижения. И она, не в силах противиться, повиновалась.
“Игорь…” – догадался Остряков, и ему сделалось тошно.
– Ах, щенок, что выделывает, а? – прошептала Марья Севастьяновна, очнувшись, и спешно завозилась, приводя одежду в порядок.
– Вашего сына Романом зовут? – кашлянув, спросил Остряков.
– Ну да, Романом. Он себе еще кличку такую странную придумал – господин Вернон.
– Так его нет сейчас в Темногорске, – сказал Остряков.
– Как нет? Откуда ты знаешь? Ты его видел? Остряков кивнул:
– Он где-то здесь, недалеко от Питера, вместе со Стеновским.
Старуха тихо охнула.
– Что ж, выходит, я меч против Ромки делала? Против мальчика моего? – Вся ее нарочитая неприязнь к сыну разом слетела.
– Нет, нет, что вы, – запротестовал Остряков. – Меч против Алексея Стеновского. Колодин его все время хотел обойти. Постоянно доказывал, что он ничуть не хуже. Он какой меч заказал? Китайский. Все сходится. Стен много лет занимался восточными единоборствами.
Вот Гарри и хочет с ним его же оружием разделаться. Ясно?
Старуха не ответила, она смотрела в одну точку, и губы ее беззвучно шевелились. Поначалу Острякову показалось, что Колодин вновь подчинил себе ее разум, но ошибся. Старуха очнулась. Глянула на него своими колючими глазами и сказала хриплым, каркающим голосом, в котором слышался какой-то дикий злой смех:
– Ладно, дружок, поехали в Пустосвятово. Я хоть и старая, да из ума не выжила, вас, молодых, обхитрить сумею.

Глава 16 БЕЛОВОДЬЕ В ОСАДЕ

Хорошо жить в собачьей будке, да не в переносном смысле, а в самом прямом, как вы думаете? Глаша думала, что плохо. Напялив на голову зимнюю мохнатую шапку и завязав ее так, чтобы наружу торчал только нос, который она густо измазала сажей, Глаша могла из будки высунуться только до половины – старая вывернутая искусственным мехом наружу крутка напоминала свалявшуюся собачью шерсть. А вот то, что ниже талии – солидный Глашкин зад, и распухшие от долгого пребывая в воде ноги за собачьи не принял бы даже деревенский дурачок Кузя. Впрочем, дурачков в Пустосвятове хватало. В каждом десятом доме обитал какой-нибудь пучеглазый косоглазый уродец, пускающий слюни и немилосердно коверкающий слова. Родились они все в один год, когда Романов дед Севастьян, по природе колдун, а по должности – осушитель болот, то бишь мелиоратор, извел знаменитое клюквенное болото Ржавая топь. В тот год и народились у пустосвятовских баб уродцы. Ни одного нормального – все юродивые мужского и женского пола. И в январе рождались, и в мае, и даже к исходу года – в декабре. А с января Севастьян ту мерзкую работу кинул и стал жить отшельником. И пошел к водяному мириться. Ржавую топь, разумеется, не вернешь, там нынче заросшие осокой и лебедой поля, а вот уродцы рождаться перестали. Случилось это за три года до появления Романа на свет.
Глашка всю эту историю, разумеется, не знала. Глашке ее собственной истории хватило – она заднюю стенку будки по досочкам разобрала и себе укрытие для тела среди бревен сладила. Утром на нее цепь собственный сын надел и прошептал:
– Мамочка, никто не узнает, что ты снова с нами живешь.
И после обеда он ей кусочек вкусненького, от бабки утаенного вынес.
А вот дочка ее возвращению не обрадовалась – боялась, что пронюхают соседи – кто это у них во дворе в собачьей будке живет – и на смех подымут. Девчонке уже чудилось, как дети бегают следом и кричат:
– Валька, мамка-то твоя собака! А ты и сама, выходит, сучка, эй, где твой хвост, где лапы? Покажь! Может, ты уже шерстью прорастать стала.
Потому Валюша мимо будки целый день проходила с таким видом, будто там по-прежнему никого не было, – головенку кверху и отвернувшись. Глаша не сердилась – как можно на собственное дитя сердиться? Но обидно ей было. И она даже поплакала немного.
Одно Глаше не ясно – догадалась бабка, то есть ее родная мать, кто у них на дворе в собачьей будке поселился ночью? Бабка на Глашу, нарядившуюся собакой, внимания не обращала целый день. Однако принесла жидкий супчик и в него хлеба накрошила. Глаша суп выпила: суп – он почти что вода. А вода ей необходима. А вот хлеб из миски прибежал выбрать соседский пес Борька – и за то Глашу лаем предупреждал, если какой незнакомец на их улицу заворачивал. Только, кому же к нищим сироткам в дом ходить? Однако нашелся гость незваный. Вечером забрался пьянчужка – решил кур из сарая утащить. Но Глаша вмиг услышала, как он крадется. После утопления больше не спала, все ночи напролет глаза таращила. Выскочила Глаша из будки. На ворюгу поганого кинулась и давай щекотать. Едва до смерти не защекотала. Уже мужик заходиться стал – вот-вот концы отдаст, – да сумел вырваться. Удрал поганый, себя не помня.
А потом всю ночь тихо было. Уже светать начинало. Скоро и бабка поднимется, пойдет кур кормить. И тут Глашке показалось, что зовет ее кто-то. Раз кликнул, другой…
Она из будки выскочила, цепь с себя сняла, подбежала к калитке. У забора стояла старуха Марья Севастьяновна Воробьева, сама на себя не похожая, без платка, с растрепанными волосами.
– Ты что, в собачьей будке так и собираешься жить? – язвительно спросила старуха.
– Роман приказал.
– Мало ли что он приказал. А я приказываю – беги, спасай его. Беда Ромке грозит нешуточная! А не то в самом деле собачья жизнь для тебя настанет. Беги, скорее! – Глашка уже калиточку открыла и хотела припустить по улице, но старуха ее остановила: – Стой, дуреха! Кольцо Ромке отдай. И скажи, что у кольца этого есть одно свойство, которое Ромка не ведает.
– Какое свойство?
– А вот такое… – И старуха торопливо принялась шептать на ухо утопленнице. – Поняла? Все поняла?
– Угу…
– Так беги! Беги скорее! Потому как если Ромка умрет, и мне жить не надобно!
Весь день моросил вызванный Романом дождь. Удобный для прощупывания местности, дождь старательно вымочил весь сухостой в очерченном круге. Крыша в нескольких местах текла, а в окно, даже заделанное полиэтиленом, все равно дул ветер. Самодельная печка плевалась дымом так, что в сарае нечем было дышать, дрова гореть никак не желали. Тепла от печки было чуть, и оно тут же улетучивалось сквозь щели. Так что существование в мнимом Беловодье было довольно убогое.
“Надеюсь, в настоящем городе мечты быт налажен лучше”, – усмехнулся про себя Роман, выбираясь наружу из неуютного их убежища.
Дыма он терпеть не мог почти так же сильно, как и огня. Интересно, сколько времени придется им сидеть взаперти, ночуя на ложе из еловых веток, питаясь концентратами, разогретыми на примусе? При этом им надо не только отсидеться, но и убедить господина Коло-дина, что перед ним истинное Беловодье. Оставалось одно – ждать. Свой ход они уже сделали. Сейчас была очередь Степана Максимовича. Роман надеялся, что на два-три хода вперед он просчитал. Надеялся – да. Но уверен не был. Все планы и расчеты были весьма шатки прежде всего потому, что никто из них толком не знал, какими ресурсами на самом деле обладает Коло-дин, сколько может выставить людей и кого из власть имущих успел купить. Поначалу они полагали, что Колодин приведет человек двадцать, вооруженных до зубов, и после небольшой перестрелки можно будет сматываться, оставив победителям в добычу руины так называемого Беловодья. Пусть думают, что обитатели города-рая ушли на дно озера, как это случалось в легендах, и сидят там в виде лягушек или какой другой нечисти. Но Роман чувствовал, что они недооценили противника. Если Колодин сумел заранее перекрыть все подступы к Беловодью, то ускользнуть по намеченной дорожке так легко не удастся.
– Надюша, детка, – позвал колдун обожаемую львицу голосом сугубо деловым. – Поди помоги деревенскому колдуну к встрече дорогих гостей приготовиться.
– Как же я тебе помогу? – в тон ему отвечала Надя.
– Да пакетики водой из котлована наливать и узелком плотно завязывать. Сможешь?
Она пожала плечами, едва сдерживая улыбку: решила – шутит он. А Роман вовсе и не шутил. Он достал пачку купленных в магазинчике полиэтиленовых пакетов и направился к котловану. Надя пошла за ним, ожидая от колдуна какого-нибудь подвоха. Роман удовлетворенно оглядел ямину и спросил:
– Хорошее озеро я сделал из лужи, а?
– На комплименты напрашиваешься?
– Не без этого. Обожаю, когда меня хвалят.
Он присел на корточки возле кромки воды и в самом деле стал наполнять пакет водой. Налил до половины, завязал узелком и отставил в сторону, потом второй точно так же. Третий. Вскоре рядок из водяных пузырей тянулся вдоль берега. Надя, видя, что дело обстоит точно так, как описывал ей будущее занятие Роман, принялась помогать. Он на время оставил мешки и наблюдал за ее руками. Ему все в ней нравилось – и фигура, и волосы, волной раскиданные по плечам, и то, как она движется, и то, как говорит. Ни единой занозинки не было в ее образе, ничто не раздражало. Даже ее надменность и дерзкое острословие ему импонировали. Вряд ли, однако, она могла принести ему счастье.
Надя почувствовала его взгляд и подняла голову:
– Что так смотришь?
– Любуюсь, – ответил он вполне искренне.
– Не юли, – рассмеялась она. – Ты не просто смотришь. Изучаешь. И думаешь о сегодняшнем. Только я уже сказала тебе…
– А вот и не угадала. Другое меня интересует. Хочу знать, какой дар в тебе ожерелье открыло, когда с тобою срослось, а что оно срослось – это я чую точно.
– Может, дар и есть, только о нем докладывать не собираюсь, – прищурила ореховые глаза Надя.
От этого взгляда у него все вскипело внутри, и пакет, что был в руках колдуна, лопнул и брызнул во все стороны горячими каплями.
– Эй, ты что? – Она вновь рассмеялась, но в этот раз в смехе ее слышались растерянные нотки.
– Лучше он, чем я, – отозвался меланхолическим тоном Роман.
Что она делает! Знает, что нравится, и кокетничает напропалую, но при этом после каждого завлекающего взгляда тут же холодом обдает – мол, все эти улыбочки только так, для игры. А от этой игры у него такой водоворот в душе крутится…
– Ты в меня еще не влюбилась? – спросил он.
– Смеешься?
– Нет. Вполне серьезно. Неужели сердечко не стучит? Не нашептывает некто невидимый в уши – умру без него, ненаглядного.
– Представь, никто не нашептывает.
– Жаль.
И он тут же почувствовал приближение. Кто-то ехал к ним на машине, безошибочно находя дорогу в сгущающихся сумерках. Все ближе и ближе к пограничному кругу. Еще несколько секунд, и он упрется в невидимую стену.
– Тревога! – заорал Роман.
Все обитатели сараев, издали казавшихся великолепными коттеджами, высыпали наружу. Меснер держал винтовку. Остальные лишь растерянно переглядывались. Вскоре стали различимы мелькающие за стволами елей огни фар. И вот из-за деревьев вынырнула машина. Новенькая “тойота” подпрыгивала на ухабах лесной дороги, направляясь прямиком к мнимому Беловодью.
– Не волнуйтесь, – объявил Роман. – Кольцо эту тачку не пропустит.
И ошибся. “Тойота”, даже не приметив водной границы, перескочила через нее и теперь катила, тормозя, к стоящим в растерянности людям. Меснер вскинул винтовку и прицелился в лобовое стекло. В последний момент, догадавшись, Роман ударил его под руку, и выстрел пришелся поверх машины. Пуля описала замысловатую дугу, чиркнула по невидимой стене, окружающей мнимый город, и ушла вверх. А из “тойоты”, улыбаясь, вылез полноватый человек лет тридцати пяти с круглым добродушным лицом, одетый в куртку защитного цвета и такие же брюки.
– Ну и прием! С салютом. Не ожидал, ребята!
– Баз! – изумленно ахнула Надя.
– Он самый.
Баз, или Василий Зобов, сгреб ее в охапку и закружил, потом поставил осторожно на землю и по очереди обнял Меснера и Алексея.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56