«Я был бы рад поместить всю книгу». Президент Кеннеди сразу же после прочтения «Безмолвной весны» создал правительственную комиссию, и она, отдав должное заслугам химии, в то же время признала, что реальности безудержной, бесконтрольной и не изученной химизации чреваты опасностями.
«Рэйчл Карсон победила!» – под таким заголовком 15 мая 1963 года анализировала ситуацию влиятельная газета «Крисчен сайенс монитор». «Эту книгу должен прочесть каждый американец, который не хочет, чтобы она стала надгробной надписью для всей земной жизни». – писал антрополог Лорен Айсли. В конгрессе США была создана специальная комиссия по слушанию «дела о пестицидах». Попросили выступить в конгрессе и «главного обвинителя» – Рэйчл Карсон. Подводя итог обсуждению, сенатор Рибиков признал «существование важной проблемы, требующей тщательного, терпеливого изучения». Другой сенатор, протягивая руку писательнице, сказал: «Вся наша страна находится в долгу у вас». Расширяя географию этой мысли, можно сказать и так: Рэйчл Карсон относится к людям, заслужившим благодарность и уважение всей Земли. Набат сам по себе не тушит пожара. Но очень важно людей разбудить. Карсон сделала это.

В сорока километрах от Вашингтона расположен знаменитый Патуксентский исследовательский центр дикой природы. Ограда. Массивные металлические ворота. Бронзовая доска с литыми буквами. Тут ищут способ спасти дикую жизнь от натиска химикатов.
Мы приехали в полдень. На лужайке перед строениями паслись казарки, на пруду плескались еще какие-то птицы. Мы слегка растерялись, когда узнали, что с нами будет беседовать доктор Люси Стикл. Это крупный ученый. За ее опытами тут, в Патуксенте, внимательно следят во всем мире. Слишком важны эти опыты. И очень добросовестно их тут проводят. К тому же центр этот – единственный в своем роде. Доктор Стикл со времен «Безмолвной весны» имеет репутацию талантливого, скрупулезного исследователя. В Америке она известна, почитаема, отмечена наградами. Один из молодых биологов в Вашингтоне сказал о ней: «Карсон была матерью, которая почувствовала: ребенок болен. Стикл – талантливый доктор, который исследует болезнь и ищет лекарства».
Госпожу Стикл мы застали в тихой комнате за обработкой каких-то таблиц. Два часа спокойной беседы позволяют добавить к характеристике этого ученого кое-что чисто человеческое. Говорить с ней – редкое удовольствие. Внимательный слушатель. С ответом не спешит, пока полностью не уяснит сущность вопроса. Взвешено каждое слово. В суждениях – убежденность, ирония, юмор, отточенность мысли и краткость слова. О книге Карсон она сказала: «Да, это был колокол, разбудивший нас всех… Но что касается дикой природы, то дело обстоит еще более драматично, чем она думала. Перед нами проблема из числа тех, которые называют проклятыми».
Кратко собеседница рисует нам нынешнюю картину взаимоотношений в Америке химии и природы. «Радоваться пока нечему. В год выхода „Безмолвной весны“ химические концерны получали 300 миллионов долларов прибыли. Сейчас они получают миллиард. Что за этим стоит, объяснять вряд ли надо».
– Как относится доктор Стикл к позиции агронома Берлоуга? (Вопрос касался известной лекции в ООН нобелевского лауреата агронома Нормана Э. Берлоуга, взявшего под защиту применение ДДТ.)
Ответ такой:
– Берлоуг делает свое дело. Делает хорошо. Но он боится, что запрещение пестицидов повредит его делу. Говоря о «хлебе для мира», он хладнокровно ставит крест на всем остальном. Человеку оставляется только хлеб. Но что стоит жизнь, если все остальное будет потеряно? Здоровье, порхание этих бабочек за окном, потеря птиц… Нет! Бороться надо и за хлеб и за это. Иначе мы превратимся лишь в сытое стадо без радостей.
О работах тут, в Патуксенте, было сказано так:
– На диких животных мы выясняем способность ядов задерживаться и накапливаться в живом организме, фиксируем критические дозы ядов, которые организм может вынести… Да, даем пищу, содержащую химикаты. Особенно важно выяснить механизм действия ядов. Сейчас уже очевидно: численность птиц в природе снижается по двум причинам. Первая – просто гибель от яда. Вторая – неспособность давать потомство.
Механизм действия ДДТ тут, в Патуксенте, проверен на перепелках. Птиц кормили протравленным зерном. Химикат накапливался в жировых тканях без каких-либо видимых последствий для перепелок. Но как только птиц заставили голодать (это часто бывает в природе), в дело пошел запас жира и растворенный в нем ДДТ. Поражалась нервная система: птицы теряли устойчивость, ориентацию, переставали реагировать на что-либо. Так была выяснена причина их гибели на полях.
В механизме воспроизводства птиц осечку орнитологи заметили давно. Заметили: во многих гнездах (главным образом хищников – орлов, ястребов, соколов, скопы, пеликанов) птенцы из яиц либо не появляются, либо яиц не было вовсе, либо яйца были почему-то раздавлены. Исследователи обнаружили: первое – наличие ДДТ в яйцах, второе – скорлупка яиц часто была настолько тонка, что разрушалась от тяжести птиц и «даже от звука низко пролетающих самолетов». Иногда яйца были мягкими, без скорлупы… Орнитологи догадались измерить толщину скорлупы яиц в коллекциях, собранных на протяжении последних пятидесяти лет. Оказалось: уменьшение толщины совпадает с началом применения нынешних ядохимикатов. Так возникла теория нарушения кальциевого обмена в организме птиц под действием ядов. Сейчас в Патуксенте эта теория тщательно проверяется экспериментами.
После беседы доктор Стикл повела нас к вольерам, где проводятся опыты… Лесная поляна, огороженная от вторжения енотов электрическим проводом, могла бы показаться веселой ярмаркой птиц – так много тут было криков, свиста и щебета. Но это был драматический испытательный полигон, где птицы ценой своей жизни спасали, возможно, жизнь тем, кто жил на свободе. Загон с перепелками. Большая группа фазанов. Много птиц водяных – утки, гуси, кваквы, пеликаны и цапли. Две сотни ястребов, четыре десятка сов, двадцать восемь орлов, пять тысяч маленьких птиц… Кому-то тут повезло – их держат в качестве «контрольных организмов» для сравнения в опытах. Другим по строгой системе дают яды. Просторные вольеры. Укрытия в них и ящики для гнездовий дают всем птицам одинаковую возможность воспроизводства. С тыльной стороны ящики имеют окошечки со щитком. Доктор Стикл разрешает нам заглянуть в гнезда. Первая группа: гнездо недостроено, птиц в вольере не видно, птицы погибли – порция ДДТ и дильдрина оказалась для них смертельной. В расположенной рядом вольере птица жива. Но на гнезде она не сидит. В гнезде белело холодное брошенное яйцо. (Та самая осечка в воспроизводстве!) С волнением мы подошли к контрольной вольере, отодвинули шторку… Из темноты на нас глянули две пары испуганных глаз – сова и рядом с ней двухнедельный совенок. Тут дело шло без вмешательства ядов.
Некоторых птиц в Америке осталось так мало (белоголовых орлов и сапсанов), что отлавливать их не решились. Нашли «морскую свинку» для экспериментов – ястреба-перепелятника, пока еще многочисленного.
– Вот такие дела… – подвела итог экскурсии и беседы госпожа Стикл. – Хочется верить, что все это не напрасно.

Программы исследований в Патуксенте ведут еще двадцать четыре ученых и пятнадцать технических работников. В обширном помещении, из которого расходятся двери в комнаты лабораторий, висит большая фотография Рэйчл Карсон. В полевой куртке, придерживая бинокль, женщина средних лет наблюдает за чем-то в весеннем песу. Мы постояли перед портретом.
– Это один из последних снимков, – сказала госпожа Стикл, – она любила наблюдать весенний пролет…

Белые журавли

В окно мы слышали трубные крики птиц.
– Это они, – сказал принимавший гостей доктор Рей Эриксон.
После часового разговора в лаборатории ученый пригласил нас к вольерам. Машина остановилась метрах в двухстах от загона. С этого расстояния мы могли их увидеть, не причиняя птицам лишнего беспокойства. Они все-таки возбудились, забегали, крики их стали тревожней и громче. Иногда они чуть подскакивали, расправляя огромные крылья с черными перьями на концах. Майская зелень травы пестрела цветами. Но никакие краски не могли бы выглядеть ярче в разливах лета, чем эти большие снежно-белые, поразительной красоты птицы. Можно представить волнение человека, увидевшего журавлей не за сеткой, а в диком месте, где ничто не стесняет двухметровый разлет их крыльев, а крики растворяются в далях. Когда-то белые журавли были а Америке обычной, хотя, быть может, и не слишком многочисленной птицей. Плуг в прериях, пастьба скота и неумеренная охота оказались для журавлей роковыми. Их видели реже и реже. И наконец птица совсем исчезла. Ее оплакали, как очередную потерю.
Но в 1938 году на зимовке в Техасе обнаружили журавлей – десять старых и четырех молодых. Известие это было подобно известию о воскрешении из мертвых. Гудящая машинами Америка вдруг почувствовала прилив любви и заботы к уцелевшим аборигенам своей земли. Но всего лишь четырнадцать! Как им помочь?
В конце марта журавли полетели куда-то на север. И орнитологи с замиранием сердца ждали: вернутся ли? Вернулись! И было их двадцать два. Еще один год – двадцать шесть. В 1941 году число их упало – пятнадцать! В Аранзасе искали нефть и, несомненно, потревожили журавлей. Второе несчастье – бомбежки. Именно в этом районе Техаса летчики ВВС учились поражать цели.)
1945 год: насчитали семнадцать птиц. «Казалось, еще порыв ветра, и свечка погаснет». Но стая держалась, теряя на перелетах несколько стариков и пополняясь большим числом молодых. Однако два года (1954 и 1962) были почему-то бесплодными – ни одного молодого! Зато в 1964 году молодых прибавилось десять, а из старых не вернулся только один. Сорок две птицы! Американцы с волнением следили за борьбой на выживание горстки живых существ.
Путь журавлей теперь был прослежен. Из Аранзаса в Техасе (тут сразу же был учрежден заповедник) через всю Америку журавли летели на дальний север Канады – около пяти тысяч километров туда, столько же обратно осенью до Техаса. Летят журавли высоко. Без бинокля их не увидишь. Но кормиться они опускались. Из разных мест к орнитологам, в центр по спасению журавлей, поступали взволнованные телеграммы: «Мы их видели в Оклахоме!» «Пролетали у нас в Южной Дакоте!»
Лето белые журавли проводили где-то в глуши канадского заповедника «Вуд-Буффало». Стали искать их гнездовья. Но лишь после большого лесного пожара лесник Уилсон увидел в лесу на прогалине белых птиц. В эти места снарядили специальную экспедицию. После необычно тяжелых поисков (вертолет – лодка – пешие продвижения по болотам) орнитологи наконец нашли, что искали. Журавлиные гнезда были укрыты в малодоступных топких местах на месте былых озер. На карту гнезда нанесли как величайшую драгоценность.
Совместными усилиями американские и канадские орнитологи постарались узнать все, о можно, о птицах, не причиняя им особого беспокойства. Важные выводы… Белые журавли необычайно добросовестные родители. Одиннадцать месяцев они опекают потомство – кормят, учат летать. На пути к югу (и обратно на север весной) молодой журавлик летит в середине между матерью и отцом. И только вернувшись на родину, он ищет пару и покидает родителей (они занимают родовое гнездо).
Но важнее всего другое. Из двух яиц, отложенных журавлями, одно является как бы страховочным – жить остается один, наиболее сильный птенец. Сопоставляя число яиц в гнездах и число молодых журавлей, прилетающих в Аранзас, ученые делают вывод: одно яйцо без ущерба для журавлей можно брать из гнезда и пытаться «высиживать» в инкубаторе. Для страховки. Слишком уж малочисленна, уязвима, зависима от случайностей горстка сохранившихся птиц: ураган, разлив нефти, лесные пожары – и нет журавлей. Страховка нужна. Но как забрать яйцо из гнезда? Верны ли расчеты, что одно яйцо «лишнее»? Как поведут себя журавли, не снизит ли это прирост и без того маленькой стаи? И даст ли что-нибудь инкубатор? Решили трижды проверить на птицах другого вида. (Есть в Америке «журавли песчаных холмов».) Все получилось! Три года подряд получалось! И лишь после того по готовым приемам решают ученые подступиться к гнездам, упрятанным в северной части Канады.
Эта история чем-то напоминает сказку с хорошим концом. В глуши, какую только способны облюбовать осторожные птицы, опускается вертолет. В нем два человека. Один остается в машине, другой пробирается к гнездам. Возвращается он с драгоценной добычей – в толстом шерстяном носке осторожно несет яйцо. Еще одно. Еще… Яйце кладут в приготовленный термостат. В местечке Форт-Смит из вертолета биологи пересаживаются в скорый самолет…
Едва ли когда-нибудь в жизни Рей Эриксок волновался больше, чем в этом полете. Два приземления для заправки, и наконец аэродром Эндрюс под Вашингтоном. Автомобиль уже ждет… Девять часов путешествовали журавлиные яйца из приполярной Канады до инкубатора биостанции. Проклевывая оливково-коричневую скорлупу, мокрые журавлята видели тут не белоснежную мать, стоящую над гнездом, а взволнованное лицо человека.
– Все обошлось. Но заменить им родителей было непросто… – Доктор Рей Эриксон рассказал, как пришлось ему нянчить беспокойный и драгоценный приплод.
Птенцы оказались заядлыми драчунами (видимо, так же они ведут себя и в гнезде). Чтобы все остались живыми, к журавлям подсадили «мальчиков для битья» – индюшат. Пар агрессивности был истрачен, все журавлята остались живы и превратились в белых красивых птиц. Волновало теперь другое. Как стая? В Аранзасе ждали ее возвращения. Когда журавлей сосчитали, радость была всеобщей – молодых было столько же, сколько их прибавлялось в самый благоприятный год.
Журавлиная операция теперь повторяется каждое лето. 6+10+10+11 – всего 37 яиц взято из гнезд. По разным причинам два журавленка не выжили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63