И виноватого им не найти. Сами себя начнут казнить, гады!…»
Костя перевел бинокль на часового у ворот. Эсэсовец все еще был занят книгой. Перевертывая страницу, он поднял голову и уперся взглядом прямо в Костю. От неожиданности Костя прижался к скале плотнее и отдернул бинокль от глаз, чем сразу «отбросил» от себя врага, но тут же сообразил, что немец без бинокля не мог видеть его так же, как видел его Костя. И потом, он же в эсэсовской форме. Костя снова поднес бинокль к глазам… Эсэсовец с прежним увлечением читал книгу…
От наблюдений за арсеналом Костю оторвало неожиданное стрекотание мотоцикла, который вдруг вырвался на дорогу с той стороны, откуда пришел Костя. Отбежать с дороги и укрыться за какой-нибудь камень было уже невозможно, и Костя остался на месте.
Мотоцикл приближался на большой скорости. Над рулем торчало дуло пулемета. Эсэсовцев было двое.
Костя прислонился к скале и взял автомат на изготовку. «Если мотоциклист замедлит ход и станет останавливаться, буду стрелять…»
Мотоцикл, не снижая скорости, промчался мимо. На несколько секунд Костя увидел эсэсовца, сидевшего сзади, который что-то выкрикнул и погрозил ему пальцем. Мотоцикл проскочил за скалу, и сразу же рокот мотора оборвался. «Остановился, что ли? — подумал Костя. — Надо удирать, пока не поздно…»
Дорога к ущелью была теперь свободна, и Костя быстро зашагал, готовый к новым неприятностям. Мотоцикл за скалой снова взревел и опять заглох. «Видимо, повернули обратно, а мотор забарахлил… Наверное, за мной торопятся…»
Костя на ходу оглянулся как раз в тот момент, когда эсэсовец выбежал из-за скалы и, призывно взмахнув рукой, закричал:
— Граббе, стой! Где пропадал, скотина?!
Не оглядываясь больше, Костя ускорил шаги. Позади по камням застучали подковы сапог эсэсовца, пустившегося вдогонку.
До поворота в расщелину было недалеко, и Костя припустился туда бегом. «Надо было стрелять в них, когда они проносились мимо. На таком расстоянии, почти я упор, убил бы обоих. И скрыться бы успел. А теперь черт знает что получается…»
Эсэсовец тоже перешел на рысь, продолжая выкрикивать ругательства и угрозы:
— Остановись! Куда мчишься, негодяй?! Я еще вправлю на место твои куриные мозги!… Остановись…
Не оборачиваясь, Костя добежал до расщелины, И, только укрывшись за камень и натянув эсэсовскую фуражку на самый лоб, он повернулся в сторону приближающегося эсэсовца. Тот, отдуваясь, перешел на нормальный шаг. Исходя злобой и тяжело дыша, он на ходу продолжал выкрикивать:
— Сейчас же возвращайся в казарму! Там я расспрошу тебя по-настоящему, где ты пропадал, мерзавец!
Костя выдвинул навстречу эсэсовцу автомат и стал прицеливаться. «Как бы не промахнуться после такого аллюра… Руки и ноги еще дрожат…»
— Это что за фокусы?! Убери автомат! — заорал эсэсовец и в нерешительности остановился. — Слышишь, что я тебе приказываю?!
Видя, что эсэсовец остановился, Костя, стараясь целиться точнее, коротко нажал спуск.
Эсэсовец отпрянул в сторону, повернулся и пустился бежать, петляя, как заяц.
«Промазал-таки, черт возьми!» — огорчился Костя и уже только для острастки пустил вдогонку эсэсовцу еще одну короткую очередь. Тот мчался прочь, не разбирая дороги, перескакивая через камни, делая прыжки то вправо, то влево. Полы его черной шинели развевались по ветру, словно крылья, испуганной курицы.
Костя хотел подбавить жару и пустить вслед эсэсовцу еще одну очередь, но вовремя одумался…
Эсэсовец бежал не оглядываясь до самой скалы и скрылся за ней, словно упал в яму…
Костя сразу остыл от возбуждения. «Как бы они не примчались сюда с пулеметом…» Он повернулся и торопливо зашагал по руслу расщелины. Спокойно вздохнул он, лишь добравшись до своего ущелья. И тут расхохотался, вспомнив, как удирал эсэсовец. Жаль только, что истратил на него лишнюю очередь. Запасной обоймы у Граббе не было, и надо теперь беречь каждый оставшийся патрон.
«А что же предпримет эсэсовец дальше? Вдруг начнет искать „негодяя Граббе“? Или станет подкарауливать его на дорогах? Во всяком случае, после сегодняшней „встречи“ вряд ли он решится совать нос в глухие ущелья…»
Костя, с автоматом на взводе, осторожно вошел в пещеру. Никого. Нет и Епифана. «Как напугал его проклятый фашист! Сидит теперь в какой-нибудь дыре и боится нос высунуть… Придется завтра отправиться на поиски…»

Глава шестая
В ОБЛИЧЬЕ ВРАГА

1
После возвращения с изнуряющей работы, где Борщенко выполнил три нормы: за себя, за Шерстнева и за Кузьмича, — по лагерному репродуктору его вызвали к воротам.
— Ну, Андрей, желаю удачи, — стараясь не показать волнения, сказал Шерстнев. — Будь осторожен. Не сорвись… Помни, что у комитета на тебя большие надежды. И еще разузнай, что с нашими ранеными товарищами, как им помочь…
Они сидели со Смуровым в его кладовке.
— Секретным ходом пользуйся только в крайнем случае. — Смуров встал. Встал и Борщенко. — И не забудь: фонарь должен быть надежным. И не один, а минимум два.
Смуров и Шерстнев проводили его до выхода из барака.
Репродуктор продолжал вызывать:
— Борщенко, на выход!
За воротами его ожидал Шакун.
— Пошли скорей! — заторопил он. — Начальство ждет…
Через полчаса они были в главной канцелярии.
Когда Борщенко впустили в кабинет штандартенфюрера Реттгера, там уже находились майор Клюгхейтер и оберштурмфюрер Хейке. Майор в форме тодтовских частей сидел в кресле у стола, Хенке почтительно стоял.
Реттгер оторвался от какой-то бумажки и недовольно посмотрел на Борщенко.
— Подойди ближе! — приказал он.
Борщенко продолжал стоять у дверей.
— Господин штандартенфюрер, он не понимает по-немецки, — доложил Хенке.
— Тогда вы сами спросите, почему он так поздно? Или это ваш зубастый дурак где-то так долго болтался?!
— Господин штандартенфюрер, вы же знаете, что я ничего не понимаю по-русски. Пусть господин майор…
Майор Клюгхейтер повернулся к Борщенко.
— Подойди ближе! — на чистом русском языке приказал он.
Борщенко, четко отбивая шаг, подошел ближе и остановился напротив стола, вытянув руки по швам.
Реттгер с любопытством уставился на него.
— Ты и есть Черный ворон?
Майор повторил вопрос полковника.
— Так точно, господин штандартенфюрер! — четко отрапортовал Борщенко.
— Это твоя кличка. А как твое настоящее имя?
— Как твое настоящее имя? — повторил майор.
— Павел, господин штандартенфюрер!
— Полностью, полностью! Как по отцу? Как фамилия? Где родился?
— Как твои отчество и фамилия? — спросил майор, внимательно разглядывая Борщенко. — Откуда родом?
— Павел Андреевич Корчагин, господин штандартенфюрер! Родился в Харькове! — чеканил Борщенко, смело глядя прямо в колючие глаза Реттгера.
Майор с интересом поглядел на Борщенко и перевел:
— Павел Андреевич Брагин. Уроженец Харькова.
Борщенко продолжал не мигая смотреть на полковника, но мысли его залихорадило: «Почему майор не перевел, назвал иную фамилию? Ловушка? Может, проверяют, понимаю ли я их разговор?»
Полковник опустил голову, заглядывая в бумажку.
— Тут то же самое, — сказал он и глубокомысленно добавил: — У русских много Иванов и Андреевичей… А спросите, майор, кто были его последние начальники?
Борщенко твердо запомнил фамилии эсэсовцев, названных Шакуном. И вдруг засомневался: кто из них майор, кто капитан. Но это же надо сказать! Спина сразу вспотела…
Майор повернулся к нему:
— Кто были твои последние начальники? Почему ты понес околесицу о своей фамилии? Зачем выдумал новую?
— Последними моими начальниками были Мейер и Кунст, — отрубил Борщенко и добавил: — Мне так часто приходилось менять свои фамилии, что я теперь сам в них путаюсь!
— Ты не запутался, а заврался, любезный! — оборвал майор.
Борщенко еще больше вытянулся, а майор перевел:
— Он был в распоряжении гауптштурмфюрера Эрнста Мейера и штурмбаннфюрера Густава Кунста.
Отметив, что майор при переводе добавил имена и звания, Борщенко постарался это запомнить и еще более насторожился.
Реттгер заглянул в бумажку и, неудовлетворенный, задал новый вопрос:
— А кто был твой непосредственный начальник?
Никаких других фамилий Шакун не называл. Что отвечать? Кажется, влип!
— Почему не назвал своего непосредственного начальника? — спросил майор. — Кто он?
— Шарфюрер Бауэр! — выпалил Борщенко, решив, что если нужно еще какое-то лицо, то лучше его выдумать, чем растеряться и ничего не ответить.
С замиранием сердца он смотрел, как вчитывался Реттгер в свою шпаргалку, как недоуменно поднял голову и посмотрел на мнимого агента. Потом опять уставился в бумажку, пожал плечами и вопросительно обернулся к Хенке:
— Бауэр? Это после его откомандирования из Киева, что ли?
— Так точно, гоподин штандартенфюрер! — подтвердил Хенке, не желая ставить себя в неловкое положение. — Это после откомандирования его из Киева…
— А почему же он не назвал унтерштурмфюрера Зейтца? — недовольно сказал Реттгер. — Шакун указывает эту фамилию. Спросите у него, майор, о Киеве…
— Кто в Киеве был твоим непосредственным начальником? — строго спросил Клюгхейтер.
— Унтерштурмфюрер Зейтц! — отчеканил Борщенко.
— А Бауэр кто?
— Это — после Киева…
— Аа-а… — Майор повернулся к Реттгеру. — Все верно. Унтерштурмфюрер Зейтц был в Киеве, а Бауэр — это после Киева.
Реттгер отложил в сторону бумажку, подумал и сказал:
— Спросите, майор, с какой целью он был заброшен на советское судно? Что ему было поручено?
— Я должен был установить, куда следовал караван и его маршрут! — объяснил Борщенко. — А по прибытии на место сообщить об этом и получить указания.
— А как сообщить?
— У меня был портативный передатчик.
— Где он теперь?
— Утонул!
— Ты сам должен был обеспечить передачу?
— Нет, господин штандартенфюрер! Со мной был радист.
— Он жив?
— Он погиб, господин штандартенфюрер!
— Позывные и шифр сохранились?
— Никак нет, господин штандартенфюрер! Все погибло с радистом.
— Как же ты теперь свяжешься со своим начальством?
— Теперь я под вашим начальством, господин штандартенфюрер!
Реттгер сухо улыбнулся.
— Пожалуй, этот для нас подойдет, — повернулся он к Хенке. — Зачислите его в команду охранников.
— Он, кажется, посмышленее Шакуна, — заметил Хенке.
— Смышленее вашего зубастого чурбана быть не трудно, — с издевкой сказал Реттгер. — Пусть будут вместе. Только запомните: когда придет пора срезать головы этим славянским насекомым, вы мне доложите.
Реттгер опять перенес свое внимание на Борщенко:
— Майор, предупредите его, что он будет в команде охранников.
— Брагин! Будешь охранником! — перевел Клюгхейтер.
— Никогда ни одного выстрела я не сделаю по заключенному! — твердо заявил Борщенко. — Это исключается!.
Клюгхейтер посмотрел на Борщенко с изумлением.
— Это как же тебя понимать? — спросил он, всматриваясь в лицо Борщенко. — Отвечай!
Борщенко почувствовал, что ответил невпопад, и стоял молча, не находя, что сказать.
— Что он говорил? — заинтересовался Реттгер, наблюдая за лицом Борщенко.
— Он говорил, что будет стараться, — коротко передал Клюгхейтер. — Но он отвык стрелять.
— Черт его знает, что за странный агент! — удивился Реттгер.
— За время пребывания в советском тылу он не мог практиковаться в стрельбе, — пояснил майор. — Был все время в трудной обстановке…
— Аа-а… Ну, тут он быстро восстановит свою прошлую практику. — Реттгер задумался. — Спросите его, майор, не поручали ли ему следить за Рыниным?
— Никак нет, господин штандартенфюрер! — несколько оправившись, ответил Борщенко.
— А ты его хорошо знаешь? — продолжал допрашивать Реттгер.
— Познакомился только на судне.
— Как он к тебе относится?
— Он мне доверяет.
Реттгер подумал и сказал:
— Прикажите, майор, чтобы завтра ровно к двум он явился сюда! Я попробую использовать его в разговоре с Рыниным. А сейчас пусть уходит — у меня от него заболела голова…
— Брагин! — повернулся к Борщенко майор. — Завтра в два часа дня ты должен быть здесь. А в восемь вечера явишься ко мне.
— Слушаюсь, господин майор.
— Повтори приказание!
— Завтра в два часа быть здесь для разговора с Рыниным. А в восемь вечера — явиться к вам.
Майор загадочно посмотрел на Борщенко. Тот устал от долгого и трудного допроса и не заметил, как последним ответом выдал майору свое знание немецкого языка.
— Можешь идти!
Борщенко четко повернулся и вышел из кабинета.
В вестибюле его нетерпеливо поджидал Шакун.
— Ну как? — коротко спросил он, всматриваясь в лицо Борщенко. — Намылили голову? Ты аж вспотел весь!
Борщенко почувствовал, что еле держится на ногах. Он вытер пот с лица и, собрав все силы, засмеялся.
— Ну и работенку задал мне штандартенфюрер! Пришлось башкой поработать и вспотеть. Но зато, Федор, дело у нас с тобой будет! Я же тебе сказал, что со мной не пропадешь! Словом, мы с тобой и здесь сумеем наладить житуху! Вот только не знаю, где я сегодня буду ночевать! В лагерь я больше не ходок. К дьяволу!
— Со мной в казарму пойдешь! — уверенно сказал Шакун. — Попрошу нашего обера прикомандировать тебя к той команде, где и я. Согласен?
— Идет! — согласился Борщенко. — Готовь мне место. А сейчас давай выйдем на свежий воздух. Упарился я тут. Такая жарища!
2
На следующий день, с утра, Шакун водил Борщенко, уже переодетого охранником, по «Центру», показывал и рассказывал, где что находится. Борщенко слушал и смотрел внимательно и запоминал, запоминал. Все это нужно было для будущего…
Но вот, кажется, все осмотрено, а времени впереди, до явки к полковнику, все еще много.
— Куда дальше, Федор?
— А дальше пойдем сейчас в мое потаенное местечко. Есть тут у меня такое…
Они пошли к северному ущелью, по которому уходила дорога к эсэсовским казармам, и по каменному карнизу стали подниматься на вершину скалы. Карниз был такой узкий, что Борщенко было тесно.
— Ослаб ты, Павел, я гляжу, — говорил зубастый поводырь. — Но еще немного — и конец!
Они вышли на вершину, обогнули массивную каменную глыбу и оказались на небольшой уютной площадке, заросшей тощим лишайником.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37