Берии, очевидно, понравился АП, и он заявил, что во время взрыва будет находиться в аппаратной. Его решение еще более усилило нервозность пусковой команды, в первую очередь, конечно, Давыдова. И без присутствия Берии обстановка в аппаратной обещала быть напряженной. Но как заставить министра изменить свое решение? Было решено написать специальную инструкцию, по которой в аппаратной во время эксперимента не должно быть никого, кто не занят непосредственно работой, и что аппаратная изнутри запирается на ключ. Инструкция, которую утвердил Курчатов, сработала безотказно: Берия и не пытался проникнуть в аппаратную.
Но если с Берией в данном случае все обошлось благополучно, это не означало, что у руководящего состава полигона отношения с «органами» всегда складывались гладко. Начальник опытного поля Б. М. Малютов впоследствии писал:
«В период подготовки опытного поля к первому атомному взрыву мне очень близко пришлось столкнуться с действиями „органов“, опекаемых генерал-лейтенантом П. Ф. Мешиком. Препятствия, чинимые „органами“ при посылке офицеров с полигона на базу снабжения в Жана-Семей и при согласовании программ измерений, заставили меня заявить Мешику резкий протест по поводу действий его подчиненных. При одной из стычек с Мешиком, как помню, я заявил ему: „Вы, видимо, поставлены здесь для того, чтобы предотвратить утечку секретной информации и, видимо, только для этого. На нас же возложена задача как можно полнее отразить и зафиксировать результаты испытаний и в то же время предотвратить утечку секретной информации. Если вы не доверяете нам, ставьте вопрос о нашей замене людьми, пользующимися вашим доверием. А так, то есть в обстановке, созданной опекаемыми вами «органами“, работать продуктивно нельзя.
Апогеем наших стычек с «органами» явилось их требование буквально за неделю до взрыва освободить от обязанностей семерых начальников лабораторий. Это требование настолько возмутило меня, что я решил обратиться непосредственно к председателю Государственной комиссии, проверявшей готовность полигона к испытанию, министру М. Г. Первухину, и попросить его вмешаться в это дело. К его чести, он разобрался в этом деле и, видимо, дал серьезный нагоняй старшему представителю «органов» при полигоне» {22}.
Во всяком случае, все «подозреваемые» начальники лабораторий остались на месте. Но несколько десятков сотрудников полигона все же были высланы по требованию Мешика накануне атомных испытаний.
Накануне первого испытания советской атомной бомбы высшее руководство решило провести генеральную репетицию. Она была назначена на 27 августа. Все службы и подразделения должны были работать так же, как в день проведения взрыва. 27 августа приступили к подготовке приборных сооружений. Подзаряжались аккумуляторные батареи, настраивались установленные в сооружениях приборы. После обеда специально образованные комиссии приступили к окончательной проверке и опечатыванию сооружений. Эта процедура длилась весь день и закончилась поздно ночью.
Кроме того, потребовалось привлечь очень много людей и транспортных средств для перевозки и размещения на поле огромного количества вооружения, имущества, животных. Нужно было развернуть службу радиационной безопасности, а также комендантскую службу учета въезжающих на опытное поле и выезжающих с него: ведь на поле не должно было быть оставлено ни одного человека. На командном пункте остался ограниченный круг лиц. По условиям безопасности с командного пункта разрешалось сквозь затемненные очки наблюдать вспышку атомного взрыва, а затем немедленно, за не более чем 30 секунд, успеть укрыться внутри сооружения и не выходить из него до прохода ударной волны. Лица, ответственные за своевременное закрытие дверей, тренировались проделывать эту операцию с предельной быстротой. Остальные участники испытаний сосредоточивались в выжидательном районе за пределами опытного поля.
Дорога с опытного поля в городок на берег Иртыша перекрывалась для автотранспорта, и все выезжавшие с опытного поля обязаны были пройти через пункт дозиметрического контроля. Проверялось загрязнение одежды, приборов, автотранспорта. Загрязненные автомашины отправлялись на моечную площадку, одежда и приборы дезактивировались, а люди проходили сквозь душевые кабины санпропускника.
Генеральная репетиция прошла успешно, решено было назначить испытания на утро 29 августа. Накануне на полигоне было расставлено все необходимое оборудование и аппаратура различного назначения. В этот же день в назначенные места были доставлены на грузовиках подопытные животные: овцы, бараны, собаки, клетки с мелкой живностью. Автомашины двигались колоннами и поодиночке. Сопровождали животных солдаты и офицеры, одетые в защищающие от радиации комбинезоны. На опытном поле в его центре возвышалась высокая металлическая башня. Ее вершина была обшита деревянными щитами, в щитах оставлены оконца для наблюдения за начальной фазой взрыва. От командного пункта к башне вела дорога. По ней на грузовике, глушитель которого оснащен специальной защитной сеткой, должны были подвезти атомный заряд. К концу дня 28 августа все было готово.
И вот наступил решающий день испытания первой атомной бомбы в Советском Союзе. Все участвующие были напряжены до предела: понимали, что сегодня произойдет такое выдающееся событие, которое навсегда войдет в историю. Руководство тоже волновалось. Уже на рассвете стало известно, что из-за вероятного ухудшения погоды и возможной грозы время начала эксперимента — взрыв — перенесено на один час раньше (до этого планировалось произвести подрыв заряда в 8.00, то есть в 5.00 по московскому времени). За полчаса до взрыва С. Л. Давыдов нажал пусковую кнопку: механизм подготовки к взрыву пришел в действие. За минуту до подрыва заряда по команде И. В. Курчатова была нажата главная кнопка.
Вот как описывает Давыдов эти тревожные минуты, точнее секунды:
«Из репродукторов доносилось: „Осталось пять, четыре, три, два, один, ноль!“ Я едва успевал докладывать о выдаче и прохождении команд. На доклады руководство не отвечало. По словам Денисова (коллега С. Л. Давыдова. — А. О.), я страшно побледнел. И вдруг у Чугунова (представитель комиссии по АП) на пульте вспыхнула электрическая дуга. Секунда раздумья, и Чугунов отключил аккумуляторы. Дуга погасла.
Наступила пауза… Все молчат… АП продолжает отрабатывать положенные ему 40 секунд… Произошел ли взрыв? С тревогой и надеждой смотрим друг на друга. Но вот за дверью раздался шум вбегающих людей, возня у запираемой двери, радостные голоса, крики «ура!». А вот и два мощных шлепка по крыше каземата, словно выпущенный на волю джинн-великан дружески похлопал по плечу. Нарастает боль в ушах, но нет, не сильная. Ударная волна прошла. Почти молча поздравили друг друга» {23}.
Как вспоминают свидетели взрыва, над опытным полем стояла стена пыли высотой в несколько километров и столь же протяженная. Ничего нельзя было рассмотреть, кроме нескольких ближайших сооружений. Увиденное поражало не красотой, а громадными масштабами явления.
Когда прошла ударная волна, наступило время проверки результатов эксперимента. Первым на поле выехал на специально оборудованном свинцовой защитой танке заместитель министра здравоохранения СССР А. И. Бурназян. Он имел схему сооружений, расположенных по северо-восточному радиусу поля. Проезжая мимо сооружений, Бурназян должен был в зависимости от отсутствия или наличия радиоактивности выпустить зеленую или красную ракету. Однако танк проходил рубежи 10 000, 5000, 3000 метров, а взлетали только зеленые ракеты. Наконец на 1800 метров выстреливается красная ракета, свидетельствующая о том, что появилась радиоактивность. Это означало и то, что разрешается выезд на поле.
Вслед за Бурназяном на поле выехали еще два танка, обшитые свинцовыми щитами. Их вели генерал-майор А. М. Сыч и полковник С. В. Форстен. Танки пересекли эпицентр взрыва и замерили радиоактивность на поле. Тут же группа разведчиков службы безопасности оградила флажками границы опасной зоны. Затем группы специалистов исследовали результаты воздействия взрыва на технику, вооружение, инженерные сооружения, постройки, животных. После этого по полю проехали руководители атомного проекта — И. В. Курчатов, А. П. Завенягин и их сотрудники.
В ходе контроля последствия взрыва происходили и трагикомические случаи. Так, например, при эвакуации животных с опытного поля один из солдат, увидев плитку шоколада, потихоньку съел ее. Однако на пункте дезактивации было замечено, что солдат радиоактивен более нормы. Сняли с него всю одежду — то же самое. Где же источник излучения? Когда поднесли радиометр к животу, источник выявился. Солдат был отправлен в госпиталь, где в течение нескольких дней подвергался многократному промыванию желудка. Через несколько дней его выписали из госпиталя: обошлось. Но бывают ведь и поздние последствия.
Часа через полтора после взрыва, когда пыль на поле рассеялась, стало видно, что ни башни в центре поля, ни жилых домов, в которых личный состав прожил несколько месяцев, ни промышленного цеха уже нет. Вздымались лишь столбы черного дыма от горевших складов нефтепродуктов. Были видны догорающие искореженные самолеты, сброшенный с опор железнодорожный мост, разрушенные постройки. Песок в радиусе нескольких сотен метров оказался сильно оплавленным. Кругом валялись изуродованные танки, орудия, другая боевая техника. Некоторые машины были отброшены на десятки метров от места, где они были поставлены.
Результаты атомного взрыва, его воздействие на боевую технику, инженерные укрепления, различного характера строения, животных, находившихся на территории полигона, уровни проникающей радиации — все свидетельствовало об успехе. Проведенный эксперимент показал (хотя и не по всем параметрам), что атомный взрыв соответствует теоретическим представлениям, а значит, открывает путь к созданию более мощных образцов атомного оружия. Советский Союз стал ядерной державой.
4. Наука или разведка?
3 сентября 1949 года американский бомбардировщик В-29, совершивший очередной разведывательный полет в северной части Тихого океана близ границ СССР, при заборе пробы воздуха (такая задача ставилась всем самолетам, совершавшим разведывательные полеты в районах, граничащих с СССР) обнаружил повышенную радиоактивность. Проверка взятой пробы привела американских специалистов к выводу, что в СССР испытана атомная бомба. Известие об этом вызвало в Вашингтоне настоящий шок. Анализ радиоактивных образцов, произведенный американцами, показывал, что было испытано оружие на плутониевой основе и современной конструкции.
«Вероятность того, что это нечто иное (т. е. не атомный взрыв. — А. О.), — писал впоследствии председатель комиссии по атомной энергии Лилиенталь о своей первой реакции на известие о советской атомной бомбе, — категорически отметается — Роберт Оппенгеймер совершенно определенен… Чувство в животе: вот оно то, чего мы боялись, начиная с января 1946 года, с момента первого заседания нашей консультативной группы…» {24}
Президент Г. Трумэн и министр обороны Л. Джонсон, потрясенные провалом предсказаний и расчетов правительственных служб, с трудом верили фактам. Еще бы! Ведь комитет начальников штабов в 1946 году заверял президента, что «любая великая держава, начинающая с нуля и располагающая той информацией, которая ныне доступна, сможет осуществить эту цель в течение 5—7 лет, если она получит помощь в поставке и использовании специализированного оборудования и станков от наций, наиболее способных к производству атомных зарядов, и в период от 15 до 20 лет без такой посторонней помощи». И вот вместо 20 лет через каких-то 3 года в Советском Союзе появилось атомное оружие. Несмотря на то, что президент получил информацию об атомных испытаниях в СССР 12 сентября, он не решался сразу же объявить об этом. Только 23 сентября Г. Трумэн доложил кабинету и всей стране о происшедшем событии. По оценке Д. Лилиенталя, советское испытание «коренным образом изменило обстановку».
Но в Вашингтоне в это не хотели верить. Даже когда Трумэну 19 сентября 1949 года предоставили неопровержимые данные о появлении в СССР атомной бомбы, он отнесся к этому скептически. Он попросил каждого из членов специальной комиссии по атомной энергии дать свое личное подтверждение того, что русские «действительно смогли сделать это». Он всячески уклонялся от того, чтобы сделать официальное заявление об испытаниях атомной бомбы в СССР, хотя уже были признаки того, что эта новость, помимо Белого дома, просочится в печать. Известно, что он спросил у Лилиенталя, уверен ли тот, что «русские действительно имеют бомбу?» Лилиенталь подтвердил этот факт. Советники Трумэна настаивали, чтобы президент публично признал наличие в СССР атомного оружия. И только 23 сентября, почти через месяц после атомного взрыва на Семипалатинском полигоне, он сообщил миру: «Мы имеем свидетельства того, что несколько недель назад в СССР был произведен атомный взрыв». Это был тяжелый удар по американскому истеблишменту.
В СССР 25 сентября было опубликовано официальное сообщение:
«23 сентября президент США Трумэн объявил, что, по данным правительства США, в одну из последних недель произошел атомный взрыв. Одновременно подобное заявление было сделано английским и канадским правительством.
Вслед за опубликованием этих заявлений в американской, английской и канадской печати, а также в печати других стран появились многочисленные высказывания, сеющие тревогу в широких общественных кругах.
В связи с этим ТАСС уполномочен заявить следующее:
В Советском Союзе, как известно, ведутся строительные работы больших масштабов — строительство гидростанций, шахт, каналов, дорог, которые вызывают необходимость больших взрывных работ с применением новейших технических средств. Поскольку эти взрывные работы происходили и происходят довольно часто в разных районах страны, то возможно, что это могло привлечь к себе внимание за пределами Советского Союза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64