Жюль! развратник! пират! его эротические извращения! невосфебованные красотки! распростертые! и он заставлял их ложиться, выгибаться еще больше! закрывать глаза!.. Мифология! мифологическая софа!.. сигареты!.. портвейн… и позы, которые он заставлял их принимать!..
– Жюстин! головку откинь! давай!
Позы действительно более чем барочные!.. бредовые идеи сексуально-озабоченного горбатого калеки…
А они давились от смеха!
– Серьезней, девочки! – журил он их! – Это Мифология, а не дешевый фарс!
А они и не выделывались, им просто хотелось смеяться! дышать! они же душили друг друга! бедрами!.. животами!.. скрючивались в позах, которые он их заставлял принимать!
Это было для них в новинку!.. маленькие девочки взрослели в миг.
– Вот подождите немного, проказницы, будет у меня печь! Я сделаю из вас танагрские статуэтки, глины из Альбы!* А это всего лишь эскиз, дорогуши! эскиз! а теперь приступим к формам! я должен сделать с вас слепки! руки! руки! так надо! надо!
И шлеп! шлеп! задница! пошло дело!.. богини хохочут! шутник! его тележка позволяла ему быть как раз на уровне задниц! на уровне софы! шлеп! шлеп! бил он не сильно!
Чтобы их слегка наказать! это было необходимо!
– Какой жестокий! предатель!
Я восхищался! шлеп! шлеп! Они не разбегались!
– У тебя больше голых задниц, чем в Мулен Руж! больше ляжек, чем в Опера!
Я не преувеличивал!
– Похнычь, похнычь!.. я тебя люблю!..
Это было действительно так, черт возьми! Проклятый развратник! романтик!
Я уже говорил вам, что он пил, высасывал лак из тюбиков, лакал бензин! все! какое легкомыслие! не только Бургундское! глоток! другой! он ошибался! пробовал… валил все на неудачный день… ему не хватало дня…
– Тебе везет, маменькин сыночек! у тебя есть солнце! В этом мире полно несчастных! живущих в вонючих трущобах! есть же такие эгоисты!
Да, признаю, его лачуга темная, но все-таки не такая темная, как та, в которой я сейчас пишу!.. на дне ямы!.. сырая! вонючая! минутку! Ах, да! Мы говорим о Жюле!..
Эти кокотки, проститутки с улицы!* Их можно возненавидеть до смерти! я вам говорю! Они этого заслуживают тысячу раз!.. Калека не калека! с Большой лентой! Маленькой лентой!* они все котируются!.. И Жюль еще говорит об эгоизме! Хамство!.. как Мориак! как Сибуар! как Ларангон! Чудовища! все чудовища! Ободранные! недосягаемые для молитв Богу! Скелеты в вышитых тапочках для распивания младшими хористами с нежными губками!
Хоть он и жил в темном полуподвале, это не мешало людям приходить к Жюлю! Великомученики! Я, правда, жил на восьмом, в поднебесье! вид сверху! прекрасные дали! На сотни километров! холмы и долины до Манта! Но чего мне это стоило! этот прекрасный вид!.. этого мне все еще никто не может простить!.. его сочащиеся влагой стены… сырость… Ах, если бы это было всего лишь патетикой!
– Здесь даже собака жить на сможет!
– Да, но тем не менее, не хочешь ли ты, калека, карабкаться каждый день на 8-й!
– У тебя есть лифт!
– Неправда! Скотина ты этакая! Какой лифт! Уже три года, как лифт не работает!
И он это прекрасно знал… лифт – всего лишь предлог. Он хотел бы иметь мою обстановку! все, как у меня в доме! с зимним садиком на лоджии… с кованой решеткой, «химеры»… с двустворчатыми витражными дверьми!.. с шикарными сводами… мозаичными стенами! с бронзовыми украшениями «Ирис»,* но зато у него была богемная жизнь! это что, не в счет? а гонорары? что он только не подбирал с тротуаров! его окошко лучше, чем на улице Тэбу! лучше, чем на Боети!* все остолопы в зоне обитания подсматривали, рисковали свернуть шею, жрали у него… они были не из Канзаса, не из Лот-де-Мозель, зря! обруганные еще больше! Он мог бы спуститься «на горушки»!* Ах Жюль! Жюль по кличке Гондола! он должен был бы увидеть разницу! его статуэтки! Вот три деревянных Родена «на горушках»! и двадцать Коро! но там царил только он! единолично! никакой конкуренции! Прямые торги! Он размахивал своей глиной… даже не обожженной, сырой!
– Тысяча франков! – объявлял он, – тысяча!.. Я вам позже ее обожгу! позже! принимаю и золото! пять луидоров!
Если такие находились – бляяяя!.. разбиты… ответа нет…
– Никакой торговли! Мне нужно работать! Вы предпочитаете акварель?
Это были «Альпы», «Праздник цветов»…
Если они еще блеют, сопротивляются, тогда он вопит:
– Ах, я понимаю вас! никакого стыда! Вы стесняетесь? Я тоже! тоже! Больше нет мочи! Нате! Держите! все! мои антресоли! мои кисти! гляделки! я не могу больше! мои подставки! глина! не нахожу больше глины! все норовят меня разрушить! мой порядок! моя веломашина! шныряйте, проныры! подглядывайте! шныряйте!
Надо, чтоб они заглянули внутрь! зарылись поглубже! там, с другой стороны окна… согнулись вдвое… осмотрели его витрину поближе, попристальнее! чтоб они растрясли брюхо…
– Ниже! еще ниже! Носом!
Те, что его знали, удирали! Искусство!
– Подлецы! скряги! ворюги!
Кошачий концерт!
– Они воруют мое время! Крадут дни! Все разворовывают!
Я рад, что он был… что он был на улице Мобель в доме № 6, на углу Зам, где мать его была прачкой,* что он ослепил своим величием всех, можно сказать, весь район, восемьсот тысяч человек, которые имели возможность созерцать его грязные комнаты, заглядывать сквозь шторы, совать носы в его ставни…
Сегодня все это фольклор… Чего он боялся? никого на Холме… не было никого монмартрее него… фольклорнее него… и матери его, и отца… «Ура! нашенским! да здравствует родной писсуар! гори огнем твой ненашенский Нотр-Дам!» Таковы страсти наших дней, фольклорная свирепость! Ни фига небесам! все земное! Если бы местный колорит не был для Жюля всем! если бы он не коварствовал! не злобствовал!.. Его слушали, а его коньком было грубо облаять в ответ на любезность!.. самых милых людей, лучше всех относящихся к нему!.. он их доводил до слез! в этом был его недостаток! В то же время он умел быть очаровательным!.. знаете, у него было много талантов… например, он прекрасно пел романсы, тембр, голос, все!.. Он захлебывался в эмоциях! Я знаю, я ему аккомпанировал одной рукой, левой… у него стояло пианино… ржавая рухлядь с останками струн… ах, музыкант! но в чем он был мастером, так это в игре на рожке!* на рожке! настоящий виртуоз! не на маленьком рожке, нет на большом! Роландов рог! мягкие звуки… он мог воспроизводить любую мелодию, эхо песни сирены, заблудившиеся нежные трели, низкий звук колокола, Батиньоль… фривольные мотивчики… и другие, мелодичные, мечтательные, убаюкивающие… Ах, как он выводил мелодию! вы бы сказали, что это невозможно… вы видели его? сволочь, гад ползучий!.. выводящего мелодию?… на рожке, какой шарм… вы спрашивали себя, как это возможно? Я сам себя спрашиваю, сидя в яме! Я слышу, как я аккомпанирую ему левой!.. наши концерты!
Алкоголь всего не объясняет… отравление красителями тоже… даже его мания закладывать!.. нет… не объясняет.
– Язык, друг мой!.. язык!
Надо бы вам полюбоваться на его язык, он мне показывал его… язык… длинный… почти как у висельника… вот почему он так хорошо играл на рожке!.. Так он считал!.. его язык! язык!.. чего он только им не выделывал!.. Он мог свернуть его трубочкой, сложить его вшестеро!.. в восемь раз… свернуть… только кончик!
– Все дело в языке!..
Уроки игры на рожке проходили весьма живенько! научитесь владеть языком! Девушки хотели научиться играть на рожке! играть на рожке, миленькие натурщицы!
– Держи язык вот так, как я! вот, смотри! Язык – вот так!
И целовал их взасос! Ах, Ромео, бедняжка-девственник! лестница из роз! смертельная отвага! а он, Жюль! его речи! его уроки игры на рожке! Если бы он хоть угощался! Такова жизнь!
– Язык сюда! ты, дурища, смотри!
Ах, эти Джульетты, на софе! свеженькие, трепещущие! и совсем голенькие! не достигшие и шестнадцати годков! пятнадцать!.. на рожке! сплетающиеся языки!.. уроки… миааау! мииииу!.. мяукающие, сладострастные звуки!
Он еще хныкал, грязный мерзавец!
Я хотел, чтоб он был несчастен, признаюсь в этом! я признаюсь!.. Ему нужны были ласки… ладно! Но чего я не принимал категорически, могу об этом сказать! что меня возмущало, так это когда он развлекался не с милой пышечкой!.. нет… не с одной из этих чудненьких пикантных малышек! нет! а с отвратительной уродиной! которая только что вышла из больницы, но не выздоровела, харкала кровью… Вот тут я загорался! я – врач, паталогоанатом, гигиенист! приверженец крепких мышц! Конечно же, меня это не касалось! но это меня выводило из себя!
Видите, какие у нас различные вкусы!
Доходяга Сарсель! его Сарсель!
– Ты любишь только мясо! Плям! Плям!.. ну и раззадоривал же он меня! грязно, злобно!.. принимался за дело как нельзя лучше! признаюсь! признаюсь! эта пританцовывающая! задыхающаяся от смеха! виляющая задом образина!.. эти рывки!.. эти культяпки!
Он заявлял:
– Девки, воспитанные в Сент-Онорэ! это же сливки! сливки!
Он мог все это себе позволить, Жюль! Искусство! Допускаю! Рожок! его несчастье! Я сам не играл… хотя музыка жила во всем! О! немного на пианино, левой рукой… да этого и не слышно было… и потом, я никогда не был груб, когда мы говорили о дамах! нужен не только шарм, нужна рядом кровь, аккордеон в Бойне, вот их вкус… а вот мне по вкусу оперетта, я, конечно же, много препарировал, но покойники меня не радуют… я счастлив только в оперетте, задорной, легкой, шелестящей, острой на язык, но с торжеством справедливости… И если я должен кого-то ревновать, то пусть это будет «Маленький герцог»… «Перикола»…* А если однажды я превращусь в кровожадного мизантропа, то это придется дамам по вкусу, они любят кровь!.. но в ожидании этого будущего, тут, с приклеенной к табурету задницей, я рассуждаю… я рассуждаю… в канаве, что в десять раз темнее, чем хибара у Жюля! без газа, черт!.. без фонаря!.. без девок!.. Только заплесневелые стены, пропитанные водой! в десять раз хуже, чем у Жюля! хотел бы я на него посмотреть в тюряге, он бы сдох, спорим! Рожок – не рожок! Песня-плач! освежает! его кривая морда!.. если б он только заткнулся со своими грубостями! Сыграл бы он нам душераздирающие мелодии? заставлял бы задрыгать ногами всех этих придурков?… то есть, стенопроходчика!.. шлюху!.. других… вальсировать, биться головой… всех остальных!.. моих подонков-доносчиков… пусть доносят, танцуя польку, стучат, выбрасывая коленца, я их увижу, когда они будут возвращаться…
Ах, тетушка Эстрем!
И вы!.. малыш Лео!
Браво – для Клементин!
Браво, Тото-храбрец!
В движении жизнь, не так ли? в движении! не тот, что сейчас с приклеенной задницей!.. не тот, другой, тоже, в своей гондоле!
К черту весь твой род!
Прощай, засохший лист!
Пусть ветром разнесет!
Эти последние строчки, словно кружащиеся листья! струящиеся воды! на три такта! четыре такта! да здравствует! да здравствует! Ура!
И суета забот!
Нужно заметить, что Жюль, мы ведь говорим об этом грязном негодяе, увечит людей, которых развлекает! вот в чем разница между нами!.. два разных характера!.. Спустись к нему ангел, он бы и с ним обошелся хуже, чем сутенер со шлюхой… У него была потребность оскорблять красоток, смущать их… он мешал юность со старостью, еще одна Мифология!..
– Мои Богини совсем не нервничают!.. Прижмитесь!.. прижмитесь покрепче, лапочки!..
Невозможные позы.
– Надо бы их изваять из какого-нибудь дерьма, слышишь! из дерьма! не из мрамора и бронзы!.. не из саксонского фарфора! барахло! Ах, мой Олимп! что выйдет из печи? Барахло!
Он видел свои модели только в печи! вмешался клиент… глаз там… в окне…
– Ну, чего?… чего?… вы?… похабник?… булочку?… окорочок, не хотите ли? красиво? нет? господин не любит пластику? не будет пластики! тогда герань?… Гуашь! Господину наплевать!.. Господин мешает!..
И снова ныряет под софу… там у него запас гуашей!.. и кричит из-под дивана…
– Переход Красного моря?… какой сюжет, а! говорите же!.. Какой сюжет?… Живые краски?… синие? желтые? вам больше нравятся бледные? тусклые? Ладно! вот! нимфы!
А! нельзя было медлить!
– Две тысячи!.. Вы узнаете, кто чего стоит!.. Время художников дорого стоит! Вы ничего не понимаете!.. если еще самому нужно объяснять и самому продавать!.. Ну уж, нет! а манеры! эти дамы голые! вы что, не видите?
Плевать на приличия!
Я знаю клиентов, которых он гнал от себя, десять! двадцать раз! Клиентов, действительно того не заслуживающих! очень приветливые люди! некоторых удручало поведение Жюля!.. его попойки!.. хуже! хуже! он их даже не узнавал! иногда… он облаивал их без объяснений!.. по-настоящему разбиравшихся в его искусстве!.. их гостиные снизу доверху были увешаны его картинами! только его произведениями! сотни статуэток! фрески!.. они находили оправдания всем его выбрыкам!.. они все ему прощали, почти все… Я видел, как они ждали… они не осмеливались подойти, переминались с ноги на ногу на углу улицы, трижды обходили Монмартр… прежде чем рискнуть заглянуть в его окно… многие из этих клиентов знали меня… они ждали меня в сквере Вентимилль,* они смущались… я возвращался из Диспансера…
– Как он сегодня?
– Отвратительный!
Они его обожали.
– Он все еще пьян?
– Еще как!
Я всегда шел по улице Кюстин… по тупику Пилон… Вентимилль… они благодарили меня… если им улыбалась удача и удавалось застать его чуть хмельного в какой-нибудь светлый день… в хорошем настроении:
– Входите! Господа! Входите! Предлагаю выпить кофе! такого и у Абеца не сыщете! Я угощаю!
Бывало и так! «Мокко»!.. но люди как-то не осмеливались!.. робость перед Жюлем?… они предпочитали терпеливо ждать у окна… дегустация искусства «а ля фуршет»…
– О! Мсье Жюль – само совершенство!
– Я так рад, что вам нравится!
Из вежливости.
Ах, но как он их давил!
– Живее! это маленькая Танагра! Я ее вам обожгу после войны! Берите так, как есть! ах, мягкая? ну и что? мягкая? а вы – твердый?… это ваши деньги мягкие!.. ваши деньги!..
Пусть расплачиваются и убираются к черту! Оп! Болтуны!
Здесь, в этой дыре, я размышляю. Главная прелесть тюрьмы в том, что появляется возможность размышлять… горькие воспоминания?… они у меня есть!.. есть!.. но Жюль? я снова и снова думаю о нем!.. Я не уверен в том, что он ненавидел меня! А, вот! он меня ревновал! Конечно!.. и это временами было хуже ненависти!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27