Пол нахмурился. Наконец он поймал ее руку, и вот она стоит рядом. Утес возвышается над ними и круто уходит вниз. Клара раскраснелась, глаза сверкают. Пол глянул на длинный спуск у их ног.
– Опасно, – сказал он, – или по крайней мере грязно. Может, вернемся?
– Только не из-за меня, – поспешно ответила Клара.
– Ну, ладно. Видишь, помочь я тебе не смогу, буду только удерживать. Дай мне твой сверточек и перчатки. Бедные твои туфли!
Они примостились на спуске, под деревьями.
– Что ж, я пошел дальше, – сказал Пол.
И он двинулся, пошатываясь, скользя, до следующего дерева, с размаху в него врезался, захватило дух. Потом очень осторожно, хватаясь за травы и ветки, пошла Клара. Так они мало-помалу спустились к самой реке. С досадой Пол увидел, что половодье затопило тропинку и красный склон обрывался прямо в воду. Пол уперся каблуками и с силой выпрямился. Веревка на свертке с треском лопнула, коричневый сверток упал, отскочил в воду и плавно поплыл прочь. Пол уцепился за дерево.
– Будь оно все неладно! – в сердцах крикнул он. И тотчас засмеялся. Клара опасливо спускалась к нему.
– Осторожно! – предупредил Пол. Он стоял, прислонясь спиной к дереву, и ждал. – Теперь иди, – крикнул он, разведя руки.
Клара кинулась бегом. Пол поймал ее, и теперь они стояли рядом и смотрели, как темная вода подмывает обнаженный край берега. Упавшего свертка уже и след простыл.
– Подумаешь, – сказала Клара.
Пол прижал ее к себе и поцеловал. Тут хватало места только для их ног.
– Вот поди ж ты, – сказал Пол. – Но тут виден чей-то след, так что, я думаю, мы опять найдем и тропинку.
Полноводная река текла плавно, изгибаясь. На другом берегу, в безлюдных низинах, пасся скот. Справа над Полом и Кларой вздымался утес. Они стояли, прислонясь к дереву, в напитанной влагой тишине.
– Попробуем двинуться дальше, – сказал Пол; и они с трудом пошли по красной глине с впечатанными в нее следами чьих-то подбитых гвоздями башмаков. Они разгорячились, раскраснелись. Облепленные глиной туфли стали неподъемно тяжелыми. Наконец отыскалась прерванная дорожка. Она была усыпана камнями, нанесенными течением реки, но все-таки идти стало легче. Ветками путники счистили глину с подошв. Сердце у Пола колотилось часто и сильно.
Поднявшись на невысокую площадку, он вдруг увидел двух людей, молча стоящих у края воды. Сердце у него екнуло. Те двое удили. Пол поднял руку, остерегая Клару. Она замешкалась, застегнула жакет. И они пошли рядом.
Рыбаки обернулись, с любопытством посмотрели на эту пару, нарушившую их безмятежное уединение. У них был разложен костер, но он уже угасал. Все молчали. Рыбаки опять отвернулись к реке, застыли, точно статуи, над мерцающей водой. Клара шла пунцовая, опустив голову; Пол посмеивался про себя. Но вот они уже скрылись за ивняком.
– Хоть бы они утонули, – тихонько сказал Пол.
Клара промолчала. Они с трудом пробирались вперед по узенькой тропинке у самой воды. Внезапно она исчезла. Красный глинистый берег перед ними отвесно обрывался в воду. Пол стоял, сжав зубы, и про себя чертыхался.
– Это просто невозможно! – сказала Клара.
Пол стоял, выпрямившись, и смотрел по сторонам. Прямо перед ними река обтекала два островка, поросших ивняком. Но до них не добраться. Утес, высившийся над головой, отвесно спускался к воде. Позади, неподалеку, расположились рыбаки. На другом берегу, в безлюдье этого дня, бесшумно пасся скот. Пол опять в сердцах чертыхнулся про себя. Бросил взгляд на круто уходящий вверх берег. Неужто нет иного пути, как взбираться вверх на открытую всем взорам тропу?
– Постой, – сказал Пол и, вдавив каблуки в глинистую крутизну, стал проворно взбираться вверх. Он вглядывался в подножье каждого дерева. Наконец увидел то, что искал. Две березы стояли на склоне бок о бок, и меж их корнями была небольшая ровная площадка. Она усыпана влажными листьями, но это ничего. Рыбакам она, пожалуй, не видна. Пол кинул на землю дождевик и помахал Кларе, чтоб шла к нему.
Клара стала с трудом подниматься. Добралась, молча, печально посмотрела на Пола и положила голову ему на плечо. Он крепко обхватил ее и огляделся. Да, они, можно сказать, в безопасности, видны лишь маленьким издалека коровам на другом берегу. Пол впился губами в ее шею, там, где, он чувствовал, бьется пульс. Вокруг тишина, ни звука. Не было сейчас никого и ничего, только они двое.
Когда Клара встала. Пол, который все время смотрел в землю, вдруг увидел – черные, мокрые корни берез сбрызнуты алыми лепестками гвоздик, точно каплями крови; и красные маленькие брызги падают с Клариной груди, катятся по платью к ногам.
– Твои цветы погибли, – сказал он.
Приглаживая волосы, она посмотрела на него печально. Он вдруг пальцами дотронулся до ее щеки.
– Ну почему ты такая печальная? – укорил он ее.
Она грустно улыбнулась, словно в душе ощущала свое одиночество. Он гладил ее щеку, целовал ее.
– Не надо! – сказал он. – Не огорчайся!
Клара крепко сжала его пальцы, неуверенно засмеялась. Потом уронила руку. Пол откинул ей со лба волосы, провел пальцами по вискам, легко коснулся их губами.
– Не тревожься ты, – тихонько молил он.
– Да нет, я не тревожусь! – и засмеялась ласково, покорно.
– Тревожишься! А ты не тревожься, – нежно упрашивал он.
– Не буду! – утешила она и поцеловала его.
Пришлось одолевать крутой подъем на утес. Они взбирались наверх добрых четверть часа. Добравшись, наконец, до ровной, поросшей травой площадки. Пол сорвал шапку, утер пот со лба и перевел дух.
– Теперь мы опять на ровном месте, – сказал он.
Тяжело дыша, Клара села на травянистую кочку. Щеки ее разрумянились. Пол поцеловал ее, и она уже не сдерживала радость.
– А теперь я отчищу твои туфельки и приведу тебя в порядок, чтоб ты могла показаться на глаза приличным людям, – сказал он.
Он стал на колени у ее ног и с помощью палки и пучков травы принялся за дело. А Клара запустила пальцы в его густые волосы, притянула к себе его голову и поцеловала.
– Что ж прикажешь мне делать, – засмеялся, глядя на нее. Пол. – Чистить туфельки или забавляться любовью? Отвечай!
– Все, что я пожелаю, – ответила Клара.
– Сейчас я твой чистильщик и больше никто!
Но они все смотрели друг другу в глаза и смеялись. Потом целовались частыми легкими поцелуями.
Потом Пол поцокал языком, совсем как его мать, и сказал:
– Когда рядом женщина, никакое дело не делается, скажу я тебе.
И опять принялся отчищать туфли и тихонько напевал себе под нос. Клара потрогала его густые волосы, а он поцеловал ее пальцы. И все трудился над ее туфлями. Наконец они стали выглядеть пристойно.
– Вот и готово! – сказал Пол. – Ну не мастер ли я приводить тебя в приличный вид? Вставай! Ты сейчас безупречна, как сама Британия.
Теперь он почистил собственные башмаки, вымыл в луже руки и запел. Они пошли в поселок Клифтон. Пол был без ума от Клары; каждое ее движение, каждая складочка одежды восхищали его, бросали в жар.
Старушка, у которой они пили чай, глядя на них, развеселилась.
– Вот бы денек выдался для вас получше, – сказала она, хлопоча у стола.
– Да нет! – засмеялся Пол. – Мы все говорим, до чего он хорош.
Старушка глянула на него с любопытством. Какая-то особая привлекательность была в нем, он весь светился. Его темные глаза смеялись. Он поглаживал усики, и в движении его было довольство.
– Неужто вы и впрямь так говорите! – воскликнула она, и ее старые глаза просияли.
– Правда! – засмеялся Пол.
– Значит, денек и впрямь неплохой, – сказала старушка.
Она все хлопотала, не хотелось ей уходить от них.
– Может, еще хотите редиску? – предложила она Кларе. – У меня есть в огороде… и огурец тоже.
Клара зарумянилась. Она была сейчас очень хороша.
– От редиски я не откажусь, – ответила она.
И старушка весело засеменила из комнаты.
– Знала бы она! – тихонько сказала Клара Полу.
– Но она не знает, и это только доказывает, что мы хотя бы с виду вполне чинная парочка. На тебя глядя и архангел бы ничего дурного не заподозрил, и я, конечно, тоже ни на что худое не способен… так что… если от этого ты мило выглядишь, и людям отрадно на нас смотреть, и самим нам радостно… что ж, мы их, в общем, не так уж и обманываем!
Они опять принялись за еду. Когда они собрались уходить, старушка застенчиво подошла к ним с тремя георгинами – они уже распустились, были аккуратные, как пчелы, и лепестки в красных и белых крапинках. Довольная собой, старушка остановилась перед Кларой со словами:
– Не знаю, может… – и старческой рукой протянула цветы.
– Какая прелесть! – воскликнула Клара, принимая цветы.
– И все ей одной? – с укором спросил старушку Пол.
– Да, все ей одной, – широко улыбаясь, ответила та. – На вашу долю и так хватит.
– А я все-таки один у нее попрошу, – поддразнивал Пол.
– Ну это уж ее дело, – с улыбкой сказала старушка. И весело сделала книксен.
Клара притихла, ей стало неловко. По дороге Пол спросил ее:
– Неужели ты чувствуешь себя преступницей?
Она глянула на него испуганными серыми глазами.
– Преступницей? Нет.
– Но, похоже, ты думаешь, что поступила дурно?
– Нет, – сказала она. – Я только думаю, если б они знали!
– Если б они знали, они перестали бы нас понимать. А так, как сейчас, они понимают, и им это нравится. Какое нам до них дело? Здесь, где только деревья и я, ты ведь вовсе не чувствуешь, что поступаешь дурно?
Он взял ее за плечо, повернул к себе лицом, заглянул в глаза. Что-то его заботило.
– Мы ведь не грешники, а? – сказал он, беспокойно нахмурясь.
– Нет, – ответила Клара.
Он со смехом ее поцеловал.
– По-моему, тебе нравится твоя крохотная доля вины, – сказал он. – По-моему, в глубине души Ева была очень довольна, когда понурясь уходила из Рая.
Но Клара, хоть и притихшая, вся светилась, и он радовался. Когда он в поезде один возвращался домой, оказалось, он безмерно счастлив, и соседи-пассажиры необыкновенно милые, и вечер прекрасен, и вообще все замечательно.
Дома он застал мать за книгой. Здоровье ее пошатнулось, и лицо стало бледное, цвета слоновой кости, чего прежде Пол не замечал, а уже потом запомнил навсегда. Она ни разу ему не пожаловалась, что чувствует себя неважно. В конце концов, думала она, не так уж ей худо.
– Ты сегодня поздно, – сказала она, посмотрев на сына.
Глаза его блестели, он так и сиял. Он улыбнулся матери.
– Да, я был с Кларой в Клифтонской роще.
Мать снова на него посмотрела.
– Но ведь пойдут разговоры, – сказала она.
– Почему? Известно, что она суфражистка и все такое. А если и пойдут разговоры, что за важность?
– Конечно, может, ничего плохого в ваших прогулках и нет, – сказала мать. – Но ты ведь знаешь, каковы люди, и уж если она попадет им на язык…
– Ну, я ничего не могу тут поделать. В конце концов, их болтовня не так уж безумно важна.
– По-моему, тебе следует подумать о Кларе.
– Я и думаю! Что могут сказать люди?.. Что мы вместе гуляем. Мне кажется, ты ревнуешь.
– Ты же знаешь, не будь она замужем, я была бы рада.
– Что ж, дорогая, она живет с мужем врозь и выступает с трибуны, а стало быть, все равно выделяется из общего стада, так что, сколько я понимаю, особенно терять ей нечего. Нет, собственная жизнь для нее ничто, а раз ничто – грош цена такой жизни. Теперь она со мной… и жизнь обрела цену. Значит, она должна платить… нам обоим придется платить! Люди слишком боятся платить, они предпочитают умереть с голоду.
– Хорошо, сын. Посмотрим, чем это кончится.
– Хорошо, мать. Я буду стоять на своем.
– Посмотрим!
– А она… она ужасно мила, ма. Правда, правда! Ты не представляешь!
– Это ведь не то что жениться на ней.
– Это, наверно, лучше.
Они помолчали. Полу хотелось кое-что спросить у матери, но он побаивался. Потом все же спросил нерешительно:
– Ты бы хотела ее узнать?
– Да, – суховато ответила миссис Морел. – Я хотела бы узнать, что она такое.
– Но она милая, ма, право же! И ни чуточки не вульгарная!
– А я ничего такого не говорила.
– Но мне кажется, ты так думаешь… что она не такая уж хорошая… Говорю тебе, она лучше, чем девяносто девять людей из сотни! Лучше, поверь! Она справедливая, честная, прямая! Нет в ней никакой неискренности и никакого высокомерия. Не придирайся к ней!
Миссис Морел вспыхнула.
– Вовсе я к ней не придираюсь. Вполне возможно, что она такая, как ты говоришь, но…
– Но ты ее не одобряешь, – докончил Пол.
– А ты ждал, что одобрю? – холодно возразила миссис Морел.
– Да… да!.. будь у тебя хоть что-то за душой, ты бы радовалась! Ты правда хочешь ее увидеть?
– Я же сказала, что хочу.
– Тогда я ее приведу… привести ее сюда?
– Как тебе угодно.
– Тогда я непременно приведу ее сюда… как-нибудь в воскресенье… к чаю. Если ты вообразишь о ней что-нибудь скверное, я тебе не прощу.
Мать засмеялась.
– Как будто что-то от этого изменится! – сказала она.
И он понял, что победил.
– Но когда она рядом, мне так хорошо, ма! Она на свой лад королева.
Иногда, возвращаясь из церкви. Пол немного прогуливался с Мириам и Эдгаром. До фермы он с ними не доходил. Мириам держалась с ним почти совсем как прежде, и с нею он не чувствовал себя неловко. Однажды вечером он провожал ее одну. Поначалу они говорили о книгах – тема для них самая надежная. Миссис Морел как-то сказала, что их с Мириам роман подобен костру из книг – стоит перестать подкладывать тома, и он угаснет. Мириам, в свою очередь, хвасталась, что Пол для нее – открытая книга и в любую минуту она может указать пальцем главу и строку, на которой он сейчас находится. Сам же он, по натуре легковерный, не сомневался, что Мириам знает его как никто другой. И, обыкновенный эгоист, он любил разговаривать с ней о себе. Очень скоро их разговор перешел на его дела. Ему безмерно льстило, что он так ей интересен.
– А много ли ты писал последнее время?
– Я… да не особенно! Сделал набросок Бествуда – вид из нашего сада; кажется, он наконец получился. Это чуть ли не сотая попытка.
Так они разговаривали. Потом Мириам спросила:
– Ты последнее время где-нибудь был?
– Да, в понедельник после обеда ходил с Кларой в Клифтонскую рощу.
– Погода была не самая лучшая, правда?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64