Рузвельт был переизбран в 1936 году. Ему явно было предписано осуществить, планы Хауза и Вильсона, заставив Америку ввязаться в «международные осложнения», и, подобно Вильсону, он от выборов к выборам обещал страну от них избавить. Тем временем во всём мире рос гвалт по поводу Гитлера и, как уже было показано ранее, преследование им политических противников было незаметно превращено в «преследование евреев». За два года до начала второй войны Рузвельт открыто обязался заявлением, смысл которого был хорошо понятен посвящённым, вовлечь Америку в войну для достижения прежде всего того, чего требовала его «дворцовая гвардия». Вильсон выступал публично с угрозами по адресу России в декабре 1911 года, т. е. примерно за три года до первой войны; заявление Рузвельта с открытой угрозой Германии было сделано в октябре 1937 г., т. е. за два года до второй. Оба заявления идентичны в своём определении политических целей Америки, как целей еврейства в том ложном понимании, которое придавали им сионисты. 5 октября 1937 г. Рузвельт заявил: «Пусть никто не воображает, что Америка избежит угрозы… что западное полушарие не подвергнется нападению … Когда начинает распространяться эпидемия физического заболевания , общество по одобряет и общими усилиями организует карантин для больных, чтобы защитить здоровье общества от распространения несчастья». Сочинители президентских речей оказались на этот раз недостаточно осторожными. Намёк на совместную организацию «карантина для больных» был правильно понят общественностью, как угроза начать войну. Это вызвало такое волнение в публике, что до того момента, когда Америка 4 года спустя фактически вступила в войну, Рузвельту пришлось безостановочно обещать избирателям, что «ваших сыновей никогда не пошлют в чужую войну». (В октябре 1937 года Рузвельт однако уже должен был знать, что война начнётся осенью 1939 г.; автор этих строк. именно в это время послал в «Таймс» из Вены сообщение о соответствующем высказывании на этот счёт со стороны Гитлера и Геринга, а президент, надо думать, также получил об этом не менее точную информацию).Как было упомянуто в предыдущей главе, фальсификация сообщений из Германии производилась к тому времени уже на протяжении четырёх лет. Мы приводили несколько примеров этого, и сейчас даём ещё один. Раввин Стефен Уайз упоминает в своей книге (см. Библиографию, Wise), что Американский Еврейский Конгресс организовал сразу же после прихода Гитлера к власти всеобщий бойкот гер м анской торговли на основании «телеграфных сообщений» из Германии о том, что там «подготовляется всегерманский погром». Тот же автор сообщает далее, как бы мимоходом, что «сообщённого погрома», собственно, вовсе и не было, однако это не помешало продолжению бойкота до самой войны. Национал-социалистические источники всегда утверждали, что однодневный бойкот еврейских торговцев в Германии 1 апреля 1933 г. был ответом на исходившую из Нью-Йорка провокацию, и вышедшая в 1949 г. книга Уайза подтверждает это.Слово «погром» взято во всех языках с русского (оно означает «избиение») и играет особую роль в еврейской пропаганде. Его употребляют при любых беспорядках, в которых замешаны евреи и ему нарочито придаётся этот специфический, хотя и ложный смысл, т. ч. нерусский читатель вероятно примет за опечатку, если он прочтёт о «погроме русских» (или, скажем, арабов). Хаим Вейцман пишет, что в его родных местах, в России «никогда не было погромов», но неизменно употребляет это слово, поясняя, что «вовсе необязательно самому жить в условиях погромов, чтобы знать, что весь нееврейский мир отравлен антисемитизмом». Подстрекая британского верховного комиссара в Палестине принять суровые меры против арабов, Вейцман оперировал доводом: «я по собственному опыту знаю атмосферу, предшествующую погромам», — хотя по собственному признанию у него такого опыта никогда не было. Он называет «погромом» беспорядки в Палестине. при которых пострадали пять или шесть евреев, и характеризует как «apa6ский терроризм» события-1938 года там же, во время которых было убито 69 англичан, 92 еврея и 1500 арабов. Совершенно аналогично этому, известный английский военный, сэр Адриан Картон де Вайарт, кавалер креста Виктории, живший в Польше в период между обеими войнами, писал, что разрешить там еврейский вопрос, «по-видимому, нет возможности… распространяются слухи о якобы происшедших погромах (в Польше), но я считаю эти слухи грубо преувеличенными, поскольку никаких свидетельств очевидцев о якобы имевшем место избиении многих тысяч евреев не существует». То, что, по мнению Дугласа Рида, русское слово «погром» означает «избиение» (англ. massacre, т. е. избиение или резня) — лишнее доказательство того, как еврейской пропаганде удалось исказить в представлении Запада русскую дореволюционную действительность. Если бы погромы евреев в Польше и России действительно характеризовались избиением или резнёй, то заграницей употреблялись бы именно эти, достаточно ясные и резкие обозначения, и не было бы нужды вводить в западные языки незнакомый им термин «погромов»; напомним, что бесчисленные «погромы» евреев во всей западной Европе на протяжении средних веков выливались в большинстве случаев именно в резню и избиение; под этими обозначениями они и вошли в историю. и для них незачем было выдумывать слово «погром». Характерной чертой погромив в России было, однако, то, что обозлённые на евреев низшие слои русского и польскою населения. больше всех страдавшие от еврейского засилья в торговле, ремёслах и пр., принимались «громить» еврейские лома, лавки и шинки, причём человеческие жертвы имели при этом место лишь в виде исключения, что не мешает еврейской пропаганде, в особенности после революции, когда уже нет больше опасности быть уличёнными в клевете, преувеличивать число жертв до фантастических размеров.

Начиная с упомянутого воображаемого погрома в Берлине, антигерманская пропаганда в США подготовила ту атмосферу, в которой Рузвельт смог произнести свою речь о «карантине». Сионистов в его окружении действительные или воображаемые испытания евреев вообще не беспокоили, они были им необходимы, как для их политики внутри Америки, так и для их прочих обширных планов, и единственное, чего они действительно боялись, было облегчение жизни евреев. Они продолжали политику талмудистских революционеров в царской России, где они дошли до убийства Царя-Освободителя, лишь бы не допустить эмансипации евреев. Сам раввин Уайз сообщает, что протесты и мольбы евреев из Германии прекратить бойкот ни его, ни его друзей — сионистов не остановили. Всякая возможность какого-либо примирения между Гитлером и германскими евреями приводила сионистов в ужас, и раввин Уайз известил своих сторонников, что он боится только двух вещей: «что наших еврейских братьев в Германии могут уговорить или заставить заключить какое-нибудь соглашение, которое сможет принести с собой некоторое улучшение или смягчение их судьбы … что нацисты, дабы избежать опасных последствий слишком сурового режима, могут принять паллиативные меры и тем разоружить еврейский протест » (Он характеризует эту вторую возможность, как главную опасность).Другими словами, сионисты боялись , что «преследование» может прекращаться; это ясно видно из высказываний их руководства. Раввин Уайз в Нью-Йорке предпочитал этому любые страдания евреев: «Умереть от рук нацистов — жестоко, но выжить по их милости в тысячу раз хуже . Мы переживём нацизм, если только мы не впадём в непростительный грех, торгуясь и договариваясь с ним, чтобы спасти несколько еврейских жертв » (из выступления Уайза на всемирной еврейской конференции в 1934 г.). «Мы безоговорочно отбрасываем с гневом и презрением любое предложение, обеспечивающее . безопасность немногим евреям зa счёт позора всего еврейства» (1936). В Вашингтоне верховный судья Брандейс столь же решительно приветствовал «еврейское мученичество» в Германии: «Любые меры, способствующие расширению заграничного рынка для германских товаров, усилят Гитлера… Облегчить экономические трудности Гитлера только чтобы спасти путём эмиграции несколько германских евреев, было бы… весьма плачевной политикой».В действительности же сионисты были готовы «договариваться с нацистами» и заключать с ними финансовые сделки всегда, когда это служило их целям. Семь лет спустя, в разгаре второй мировой войны «группа высоких нацистских чиновников» сообщила раввину Стефену Уайзу. что за известную сумму евреям может быть разрешено выехать из Польши в Венгрию. Трудно понять, что именно выигрывали на этом евреи, поскольку обе страны были под властью Германии; у раввина должны были быть какие-то скрытые мотивы (возможно связанные с будущим «исходом» в Палестину) добиваться переезда евреев из оккупированной Польши в Венгрию в военное время, после того. как он столь упорно сопротивлялся спасению их из Германии в мирное время. Он обратился к Рузвельту с просьбой о переводе нужных для этой взятки долларов на немецкий банковский счёт в Швейцарии, на что последовал «немедленный» ответ: «Почему Вы медлите с этим сами, Стефен?» Тут же были даны соответственные распоряжении другому видному сионисту, министру финансов США Генри Моргентау, и, несмотря на все протесты Государственного департамента США и британского министерства иностранных дел, не считавших возможным финансировать военного противника, деньги были переведены на счёт Всемирного Еврейского Конгресса в Женеве для передачи национал-социалистическому руководству.Для американских сионистов призрак примирения между Гитлером и евреями представился особенно грозным в 1938 году, когда глава правительства Южной Африки, генерал Сматс, послал своего министра обороны, Освальда Пироу в Германию, чтобы он постарался, если это окажется возможным, смягчить остроту еврейского вопроса. Премьер-министр Англии, Невиль Чемберлен, приветствовал эту попытку, сказав Пироу, что давление со стороны международного еврейства было главной помехой на пути к англо-германскому взаимопониманию, и объяснив, что ему было бы гораздо легче противостоять этому давлению (вспомним «непреодолимое давление» Льва Пинскера!), если бы удалось уговорить Гитлера умерить своё упрямство. Пироу поехал в Германию, сообщил затем, что он сделал конкретные предложения, что Гитлер ответил положительно, и что таким образом соглашение уже намечалось.В этот самый момент снова вмешалась некая странная «судьба», как это было и с Хью Лонгом, Столыпиным, императором Александром Вторым и многими другими, выходившая на сцену каждый раз когда появлялась надежда на умиротворение в еврейском вопросе. Молодой еврей застрелил в Париже германского дипломата фон Рата. В Германии вспыхнули погромы, было сожжено несколько синагог и миссия Пироу была сорвана. Расследование причин преступления в Париже не состоялось, как не было и попыток установить действие каких-либо организаций, стоявших зa убийцей, а если таковые и были, то никаких результатов расследования сообщено не было; раввин Уайз снова преподносит в своих записках давно знакомую версию (которую можно найти и в романе Хауза) о «полусумасшедшем юноше», якобы доведённом его «испытаниями» до безумия. «Испытания» 17-летнего Гершеля Грыншпана, никогда не жившего в Германии, состояли в том, что его родителям, бежавшим от польского антисемитизма через польско-германскую границу, немецкими властями не было разрешено остаться в Германии и они были отравлены обратно в Польшу. Не представляется удивительным, что германские власти, стремившиеся отделаться от собственных евреев и всячески поощрявшие их легальную эмиграцию из Германии (вплоть до конца 1941 г., т. е. более, чем 2 года после начала войны), не были заинтересованы в нелегальном наплыве в их страну евреев, бежавших от погромов в Польше. Из создавшегося в те годы положения трудно не сделать вывода, что положение евреев в Германии в 1938 г. было (до убийства фон Рата и вызванного им действительного погрома в Германии) во всяком случае лучше, чем в Польше, и «безумие» Грыншпана, если бы речь могла идти о таковом, должно было бы быть направлено не столько против немецких дипломатов, сколько против польских. Наличие иных мотивов убийства — не у Грыншпана, но у тех, кто им руководил — не вызывает, таким образом, сомнений. Раввин Уайз не стесняется преподносить в своих послевоенных мемуарах явную бессмыслицу, рассчитывая на то, что никто из его американских читателей не поинтересуется биографией Грыншпана.

Рузвельт реагировал немедленно: «Последние новости из Германии глубоко взволновали общественное мнение Соединённых Штатов… Я сам едва мог представить себе, что подобные вещи могут происходить в культурной стране в двадцатом столетии … я немедленно отозвал нашего посла в Берлине для доклада и консультации». Возмущение Рузвельта относилось разумеется только к сожжению синагог; об убийстве он даже не упоминал. Подчёркнутая же фраза в приведённой цитате была заведомой ложью, поскольку и Рузвельт и все его современники уже давно были свидетелями варварского уничтожения религиозных святынь в несравненно большем масштабе. Единственная разница заключалась в том, что это не были синагоги, но Рузвельт, знавший о том, как взрывали христианские церкви в советской России, став президентом, поспешил признать большевистское правительство. К тому же, Рузвельт сделал своё заявление после того, как послал телеграмму, приветствовавшую Мюнхенское соглашение, т. е. капитуляцию Чехословакии перед Гитлером, по-видимому также не находя в ней ничего несовместимого с культурными понятиями двадцатого столетия. Именно в это время автор этих строк оставил свой пост, считая для себя невозможным продолжать работать журналистом в условиях, когда ложь и дезинформация стали хозяевами положения в печати.Фактически Соединённые Штаты оказались втянутыми во вторую мировую войну уже когда президент Рузвельт сделал эти заявления в 1937 и 1938 rr.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144