— Когда я пришел, японец сидел в углу кровати и что-то шептал, наверно, молитву о спасении души… Спросил его: «Как самочувствие, господин офицер?» Вместо ответа он сам стал спрашивать: когда его повесят? Я ответил, что у нас пленных не вешают, что их лечат и кормят, а после войны всех отпустят в Японию. Он не поверил, но, когда увидел, что у меня нет ноги, понял, очевидно, что я ее потерял на Халхин-Голе, и отнесся ко мне уже с большим доверием: «Я вам верю: мы оба солдаты».Петя немного помолчал.— Видно, им внушают, что мы какие-то людоеды, — добавил он.— Ну, а дальше? Рассказывай, — допытывался я.— Дальше мне с ним говорить не пришлось: пришел врач с переводчиком, и мои услуги уже не потребовались.— Жалко! Всегда полезно знать, что о нас враги думают.— Ты поосторожней… — предостерег меня Кирилл, — а то найдутся архаровцы, еще припишут связи с японцами… Я тебе рассказывал, как мне чуть было не пришили восхваление немецкой техники за то, что я сравнил тактико-технические данные И-16 с «мессершмиттом»!— Пуганая ворона куста боится, — рассмеялся Петя. Возвращение 1 Радостные вышли мы из госпиталя. Зубная щетка и мыльница в кармане — вот, собственно, и вся моя поклажа на обратную дорогу. Кирилл свое единственное движимое состояние — книгу «Спартак», которую товарищи дали ему, провожая в госпиталь, — вручил на прощание доброй библиотекарше, сделав на обложке надпись: «От больного — за хорошее лечение». Одновременно с новеньким обмундированием нам выдали и деньги…Ничем не стесненные, полные чувства молодой здоровой силы, шагали мы по пыльным улицам города, залитого солнцем. И, как бывает с фронтовиками, только что вышедшими из госпиталя, нас интересовало, где теперь базируются свои, каким транспортом лучше всего туда добираться и у кого навести об этом справки, какая обстановка на фронте и что с товарищами, все ли живы Внутренне я уже готовился к новой встрече с войной. И в сутолоке всяких дел я не забывал о компасе, который отныне буду всегда носить с собой.Стояла теплая солнечная погода, казалось, даже какая-то праздничная. Да и что вокруг могло не радоваться нашему выздоровлению?Возле здания средней школы я увидел турник.Подойдя, схватился обеими руками за перекладину, прогнулся, пробуя поясницу. Позвонки глухо заныли Сделал небольшой мах и, крякнув, соскочил на землю.— Еще не разучился? — спросил Кирилл. А я действительно был доволен, доволен тем, что позвоночник не помешал мне выполнить это простое упражнение.Кирилл, на вид грузноватый, работал на перекладине легко. Спрыгнув, он подвигал плечами, ощупывая затянувшиеся рубцы на спине и сросшиеся ребра.— Ничего, летать можно! — И тут же счел нужным объяснить, почему подъем разгибом получился не так чисто, как раньше: давно не занимался, а очень люблю!..По школьному двору степенно разгуливали куры Среди них царственно вышагивал прекрасный петух. Разрыв сильными ногами землю, он взял в клюв приманку и призывно поквохтал, подзывая подругу. Та приняла сладкое угощение, и петух, распустив одно крыло, ласково закружился подле нее, что-то по-своему ей наговаривая. Кирилл не мог остаться безучастным. Он вдруг зашикал, замахал руками, стал хлопать ладонями, озорно разгоняя кур.Испуганные куры побежали в сторону, но петух не дрогнул. Не выказав никакого испуга, он степенно с державным видом, пошел вслед за своим гаремом, удостоив нас презрительным взглядом: «Ступайте своей дорогой!» Чтобы его лучше поняли, он выразительно пропел. Эта сцена привела нас обоих в бурный восторг.Мы двинулись дальше. Кирилл, совсем уподобившись мальчишке, позвонил в одно парадное, потом в другое, да и я, наверно, был хорош, когда, вооружившись палкой, стал барабанить по доскам забора, имитируя пулеметные очереди: тра-та-та, тра-та-та… Один за другим мы обошли все магазины на центральной улице.Когда я купил и надел на руку маленький компас с двухцветной стрелкой, с медным рычажком, почувствовал, что от ходьбы устал и изрядно голоден.В ресторане было нелюдно. Мы заняли столик в дальнем конце зала неподалеку от двух военных. Один из них был майор с авиационными петлицами и орденом Красного Знамени, другой — капитан-танкист. «Из Монголии, — шепнул Кирилл. — Одного знаю». В ожидании заказа военные тихо беседовали между собой. Потом танкист подошел к нам и сказал, что майор приглашает составить им компанию. Меня обрадовала возможность узнать какие-нибудь новости о Халхин-Голе. Мы познакомились. Но разговор пошел вначале по иному руслу.— Мы с капитаном заказ сделали, прошу вас, — сказал майор, протягивая Кириллу карточку. Официантка стояла рядом, держа наготове карандашик. Выбрав первое и второе, мы несколько замешкались. Майор оказался догадливым:— Хотите показать себя трезвенниками, истребители? Это ни к чему. Покажите, на что способны!— Будем равняться на вас, товарищ майор, — сказал я.— Так не годится, братцы, — мягко возразил майор. — Вы только что из госпиталя…— Литр водки для начала, — решительно сказал Кирилл. Официантка записала. — Сто граммов зернистой икры с маслом — дополнительно…— Отставить такую лошадиную дозу, — вразумительно произнес майор — Если летчик хочет жить и хорошо летать, он больше двухсот граммов выпивать не должен… И то по праздникам!— Тогда четыреста граммов на двоих, — покорно сказал Кирилл.Официантка иронически уточнила:— Всего? Но, может быть, вы еще что-нибудь закажете? — она выжидала, постукивая карандашиком.— Пока все! — суховато отрезал майор. Официантка пожала плечом и удалилась.— Видите, как на летчиков смотрит? — майор проводил ее недобрым взглядом. — Если летчик, значит пьет И не одна она так думает. А почему? Да потому, что никто нашу будничную жизнь по-настоящему не знает Нас видят по выходным дням или когда мы в отпуске. Стоит одному нарушить норму, и пошли разговоры. По таким выходкам и судят. А что летчики большую часть своей жизни проводят на аэродроме, дежурят, как пограничники, охраняя покой людей, нередко рискуют собой ради дела, с утра до вечера трудятся, чтобы овладеть сложнейшим мастерством, — этого-то как раз большинство не видит и не знает…Майор нахмурил брови.— А что летчик переживает в бою, из которого, бывает, выходит седым, знают только те, кто повоевал. Да… Ну, как себя чувствуем?— Отлично!— Когда думаете в часть?— Хоть сейчас, — ответили мы в один голос.— Так уж и сейчас? — переспросил майор, вглядываясь в наши округлившиеся в госпитале лица. — Похвально это… Вы бы зашли завтра в штаб, вам помогут. Здесь есть собранные И-16… Пожалуй, на них и улетите…— Вот это бы здорово!Майор оглянулся по сторонам и тихонько добавил:— Теперь нам стали больше давать самолетов.Это была радостная новость. Вообще, все, что касалось фронтовых дел, представляло для нас первостепенный интерес.— И нас после Баин-Цаганского побоища начали лучше снабжать танками, — вставил капитан.Теперь стало ясно, что на соседей нам просто повезло.— Что же это за побоище?— Так танкисты окрестили бои на той горе… Баин-Цаган. А правду сказать, там и горы-то нет никакой… Так, бугорок на ровном месте, — наше внимание воодушевляло капитана и он продолжал:— Основные события происходили с 3 по 5 июля. Японцы тогда нанесли свой главный удар и закрепились на этой горе. Мы их оттуда выкурили. Они в панике бросились через Халхин-Гол. Кто-то из них хотел, очевидно, приостановить отступление и взорвал единственный мост через реку. Самураи кинулись вплавь… Представляете себе картину? Хотя из-за болотистых берегов мы и не могли на танках переправиться на ту сторону, но пули и снаряды доставали японцев везде. На том берегу их тоже наши встречали… Одним словом, устроили побоище куда почище, чем на Хасане, — мало кто ноги унес. Как в песне: «Им не дали отступить, стали танками давить»…— А сейчас как обстановка? — спросил я.— Не поймешь, что они дальше намерены делать, — сказал капитан. — После Баин-Цагана все стараются улучшить свои позиции, пробраться снова к самой реке. Значит, чего-то еще замышляют…— Большую ли территорию захватили японцы?— Немалую. Местами продвинулись от границы километров на пятнадцать, а по фронту — километров на пятьдесят. Да вы об этом кусочке не тревожьтесь: там, кроме песка, ничего нет. Все плацдармы на том берегу мы удерживаем, а это главное. Если бы нам побольше силенок, то японцев можно было бы в два счета окружить и уничтожить, даже не переходя государственной границы…Появилась официантка. На подносе, занятом до краев, стоял маленький графинчик с водкой. Майор, перехватив наши удивленные взгляды, рассмеялся:— Я же предупреждал, чтобы вы действовали по своему усмотрению! Нам с капитаном нельзя — после обеда на службу. А вы пейте, — в его голосе зазвучали повелительные нотки. — Пейте! Сегодня ваш праздник, не каждому доводится отмечать свое возвращение в строй… 2 Из всех вариантов на мою долю пришелся наилучший: я возвращался в свою эскадрилью лётом. Кирилл в штабе ВВС получил назначение на запад и отправился на вокзал, а я поехал на аэродром, где меня ожидал новенький И-16. Уже здесь можно было заметить, насколько прав майор: авиационная техника в район боевых действий поступала в возрастающих количествах. Качество ее также не оставалось неизменным.И вот снова Монголия. Теперь она мне кажется не просто умозрительно дружественной территорией, как это было при первом перелете границы, а чем-то близким, дорогим… Ничто так не углубляет чувства, как бои, пролитая кровь за землю, которую довелось защищать…До города Баин-Тумен, который являлся промежуточной авиационной базой, я летел в составе большой группы И-16. В Тамцах-Булаке расстался с попутчиками, взяв курс на свой аэродром.Как ни спешил добраться до эскадрильи, строгие правила воздушной навигации призывали к осмотрительным действиям, а после перерыва летчик бывает к ним особенно чуток. Когда оказалось, что до конечного пункта маршрута можно дотянуть только на пределе горючего, я решил сесть заблаговременно, хотя до своих оставалось, как говорится, рукой подать — пять — семь минут лета.Здесь, на аэродроме соседей, вместе с И-16 стояли новые самолеты И-153 — «чайки», как их называли. Мы слышали о них еще в Москве. Пока моя машина заправлялась, я решил получше рассмотреть их.«Чайкой» нельзя было не любоваться. Верхняя пара крыльев, изогнутая посередине, как у морской чайки, придавала маленькому самолету изящество и какую-то особенную легкость. Нижние крылья по размерам были меньше и служили как бы опорой для верхних. Биплан был покрашен в беловатый цвет.— Как бьет И девяносто седьмого? — спросил я летчика — хозяина «чайки».Он пощупал меня глазами, потом сказал:— Бьет…— В любом положении?— По маневренности превосходит. На виражах, например, быстро заходит в хвост, и тут японец уже никакими приемами не выскочит. Ни вверх, ни вниз не уйдет… У земли, правда, и на средней высоте немного того… скоростенки не хватает.— А на высоте?— На высоте полный порядок: мотор высотный!.. Ты разве не слыхал, как мы провели на «чайках» первый бой?Я объяснил ему, почему не в курсе новостей.— Тут такое дело вышло! — охотно начал летчик. — Нас повел майор Грицевец. Он при тебе Забалуева спас?.. На земле мы уже договорились, что нас японцы при первой встрече могут принять за И пятнадцатые: видишь, какое сходство! Мы должны этим воспользоваться… Ну вот, летим девяткой! Грицевец впереди, правее его звено Николаева, левее — Паши Коробкова. Японцы! Первым их заметил Саша Николаев — и давай нам махать крыльями. Поняли. Японцев раза в два больше. Когда нас увидели и, видно, приняли за И пятнадцатых, бросились, как осы на мед. Мы на них… Лобовая атака не состоялась: не успели развернуться друг на друга и разошлись левыми бортами… И началась свалка… Тут они разглядели, что к чему, глаза на лоб — и врассыпную. Кто полез вверх, кто в вираж встал, кто по прямой драпает — полная кутерьма! Я к одному в хвост присосался… — И рассказчик рассек одной ладонью воздух перед собой, показывая, как он это сделал, а другой рукой, имитируя действия японца, начал проделывать каскад быстрых вертких движений.— Он туда, а я так, он вверх, а я сюда. Он на «горку», а я уж жду… И как дал из всех четырех точек!.. Из него аж ошметки полетели. И вспыхнул. Самураи горят хорошо, у них ведь бензин в крыльях… Мы в этом бою щелкали их, как орешки. Даже смех брал, как они тикали… Про нас тут легенду пустили, будто мы для приманки выпустили шасси, — так это брехня, сказки. На «чайке» с неубранными шасси набирать высоту нельзя: мотор спалишь. А выпускать да убирать их в воздухе не позволяет запас сжатого воздуха в бортовом баллоне. А потом, сам посуди, как нормальный летчик полетит в бой с неубранными шасси? Это ведь бой!. Тут фокусы не годятся.Летчик подвел меня к мотору:— Вот, смотри: все четыре пулемета стреляют через винт. И если они хорошо работают, так все пули, конечно, при точном прицеливании, пойдут в одну точку, и за пару хороших очередей можно этого И девяносто седьмого разрезать пополам, как пилой. Ведь сто пуль в секунду! Это тебе не И шестнадцатый, у которого только два пулемета бьют в точку, а крыльевые — работают, как распылители! «Чаечка» — это, брат, высший класс и по маневренности, и по огню…Мой собеседник был влюблен в «чайку», и его восторженность не могла не передаться мне.При звуке ракеты, взвившейся над стоянкой, меня охватило предчувствие боя. Каждая клеточка отозвалась на призывный сигнал с такой силой, как будто я и не оставлял фронтовой аэродром. Мгновенная отрешенность от всех земных забот, все внутри напряглось в готовности к быстрым, внезапным действиям…Я осмотрел небо. Оно было чистым, ничто не напоминало о необходимости срочного вылета. Между тем на аэродроме капризно зачихали, зафыркали, затрещали моторы, потом все это разноголосье слилось в нарастающий гул, а еще через несколько секунд уже металлический завывающий рев заполнил степь.Три звена «чаек» начали взлет почти одновременно с эскадрильей И-16. Сразу же бросилось в глаза, что бегут они на взлете намного больше И-16.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41