Самолеты эскадрильями по девять бортов располагались друг от друга на расстоянии 30 м (от крыла до крыла) и 300 м (группа от группы). И никаких огней, лишь крохотные голубые светлячки на хвостах впереди летящих машин. Для ночных условий это было самое жесткое построение самолетов с длиной корпуса 19,5 м и размахом крыльев — 28,5 м.Армада пересекла Ла-Манш на высоте 150 м, чтобы ее не засекли немецкие радары, а затем поднялась на 450 м в районе островов Джерси и Гернси, чтобы ее не достали зенитки. Немцы стреляли по самолетам, но без какого-либо успеха, и лишь разбудили спавших парашютистов: приняв пилюли от воздушной болезни, которые десантникам выдали медики еще на аэродромах, многие из них, в том числе и Кен Расселл, впали в глубокое забытье. На подступах к Котантену эскадрильи снизились до 180 м, то есть до высоты, на которой предполагалось сбрасывать войска (чтобы максимально уменьшить время спуска на парашютах, когда десантник абсолютно беззащитен).Начиная с побережья самолеты попали в облачность, видимость стала нулевая. Пилоты инстинктивно бросились врассыпную: кто повел свои машины вниз, кто — вверх, кто — влево, кто — вправо, стремясь избежать столкновений. Когда они вынырнули из туч, армада оказалась раскиданной по всему небу. Лейтенант Харолд Янг из 326-го инженерного парашютного полка вспоминает: «Наш самолет вышел из облаков, мы смотрим — вокруг нас никого. Куда подевались все наши „С-47“?»И начался, по словам одного из летчиков, «кромешный ад». Прожекторные лучи, трассирующие пули, всполохи взрывов… Пилот Сидни Юлан из 99-й эскадрильи говорит: «У меня во рту была жвачка. Она моментально высохла — так мне стало страшно. Казалось совершенно невозможным пролететь через эту стену огня. Но другого выбора не было, как и пути назад».Оставалось только набрать скорость, что многие и сделали. Пилотам полагалось снизить ее до 90 миль в час, чтобы уменьшить шок для парашютистов. Но при такой скорости и на высоте 180 м самолеты превращались в желанную мишень для немецких зениток. Поэтому пришлось запустить моторы на полные обороты и на 150 милях в час либо уходить к земле до 90 м, либо подниматься на 600 м вверх. Машины крутились, разворачивались, швыряя своих пассажиров и грузы. По ним стреляли из автоматов, били 20-мм и даже 88-мм снарядами. Пилоты видели, как «С-47» проносились то справа, то слева, то снизу, то сверху. То тут, то там возникало пламя подорванного самолета. Люди не понимали, где находятся, зная лишь, что где — то над Котантеном.После пересечения Ла-Манша летчики включили красные огни над дверями. Это был сигнал парашютистам: «Встать и пристегнуться». Огни поменялись на зеленые, когда пилоты решили, что они приближаются к местам высадки. То был сигнал: «Пошел».Выпрыгивая, многие десантники видели под собой самолеты. Об один из них ударилась связка с боевым снаряжением и оторвала около метра крыла. Почти каждый самолет получил повреждение или попал в какую-нибудь передрягу. Один пилот нарушил радиомолчание и прокричал в отчаянии:— У меня на крыле повис парашютист! Другой летчик вышел на связь и посоветовал:— Убавь скорость, и он соскользнет.Пилот Чак Ратлифф рассказывает в интервью: «В этой сумасшедшей мешанине взрывов, ревущих самолетов и спускающихся парашютистов мы вдруг поняли, что потеряли свое место высадки и находимся снова над водой. Мы были ошарашены. Что делать?»Ратлифф развернулся и полетел обратно. Он снизился до 180 м. Руководитель прыжками пробрался в кабину, чтобы помочь отыскать район сброса десантников: «Ему показалось, что мы как раз над ним. Мы поставили дроссель на полуобороты, включили зеленый сигнал, и парашютисты один за другим ушли в ночное небо. Потом, почти прижавшись к земле, на высоте всего 30 м, взяли курс на Англию. На аэродроме самолет сел, весь изрешеченный пулями и снарядами».Сержант Чарлз Борцфилд из 100-й эскадрильи стоял у двери в шлемофоне, чтобы поддерживать внутреннюю связь с руководителем прыжков. Когда загорелся зеленый сигнал, десантник почувствовал удар шрапнели по рукам. Падая, он сломал еще и ногу. Один солдат, готовясь к прыжку, спросил его:— Ты ранен?— Похоже, да, — ответил Борцфилд.— Я тоже, — сказал через плечо солдат и исчез в ночи Самолет Борцфилда сделал вынужденную посадку в Англии: отказал левый мотор и упало давление в гидравлической системе. «Скорая помощь» подобрала сержанта прямо на взлетной полосе и доставила в госпиталь. Борцфилд вспоминает: «Я тут же стат знаменитостью, потому что в тот момент был единственным пациентом. Всех других эвакуировали, и врачи готовились принимать раненых в день „Д“. Меня поместили в палату в 6.00, когда наши ребята начали штурмовать побережье. Доктора забросали меня вопросами» (из интервью Чарлза Борцфилда).

. * * * Десантников тревожили не столько предстоящие бои, сколько возможность оказаться в ситуации полного бессилия и безнадежности. Когда самолеты крутились, вертелись, то поднимались вверх, то резко падали вниз, парашютисты беспомощно катались по полу вперемежку со снаряжением. А в это время пули прошивали насквозь и крылья, и фюзеляж. По словам рядового 502-го полка Джона Фищгжеральда, они напомнили ему сыплющийся поп-корн. Лейтенант Карл Картледж сравнил звук со стуком «камней в жестяной банке».Через открытую дверь солдаты могли видеть трассирующие пули, образующие изящные, медленно плывущие по небу арки: оранжевые, красные, голубые, желтые. Они пугали, но и завораживали, изумляли своей красотой. Большинство из тех, кто наблюдал это зрелище, сравнивают его с «грандиозным фейерверком 4 Июля» . В то же время, когда ветераны вспоминают, что только одна пуля из шести была трассирующей, они поражаются тому, как им удалось прыгнуть с парашютом и остаться в живых.Рядовой 506-го полка Уильям Тру не мог поверить в то, что «люди там, внизу, стреляют в меня, пытаются убить Билла Тру!». Лейтенант Паркер Олфорд, артиллерийский офицер, приписанный к 501-му полку, тоже наблюдал за радужными арками. «Я посмотрел вокруг, — рассказывает он, — и обратил внимание на парнишку, который сидел через проход от меня и ухмылялся. Я попробовал улыбнуться в ответ и почувствовал, что у меня лицо омертвело». В груди рядового Порселлы сердце гулко стучало. Парашютист вспоминает: «Меня охватил страх, колени дрожали, и я, чтобы снять напряжение, решил заговорить и крикнул:— Который час?Кто-то сказал:— 1.30.Пилоты включили красный сигнал, и руководитель прыжков дал команду:— Встать и пристегнуться!Десантники пристегнули фалы, прикрепленные к основным парашютам, к тросу, протянутому над головами вдоль фюзеляжа.— Прекратить разговоры и проверить снаряжение! Вызываю с хвоста самолета: шестнадцатый — о'кей, пятнадцатый — о'кей и так далее.Парашютисты стали протискиваться вперед. Они знали, что внизу немцы, но еще никогда у них не было такого страстного желания поскорее покинуть самолет.— Пошли! Пошли! — кричали они, но руководитель прыжков придерживал их, ожидая зеленого сигнала».«Наш самолет подкидывало и трясло, как на ухабах, — говорит рядовой 508-го полка Дуэйн Берне. — Я слышал, как пулеметные очереди стучали по крыльям. Трудно было устоять на ногах, солдаты падали и тут же вставали, некоторых рвало. Нас, конечно, на учениях ни к чему подобному не готовили».На тренировках пшют, прежде чем включить зеленый огонек, сбрасывал скорость и задирал хвост самолета. Но не этой ночью. Летчики, напротив, резко набрали обороты, и самолеты начали скатываться вниз. «Датч» Шульц со всей своей командой повалился на пол. Когда они поднялись, вновь раздались голоса:— Пошли!В самолет сержанта Дана Ферлонга попали три 88-мм снаряда. Один отрезал от левого крыла метровый кусок, другой проскочил через дверь и разрушил световую панель, третий пробил пол. Он проделал дыру диаметром полметра, ударился в потолок и взорвался, оставив в нем пробоину с более чем метровой окружностью. При этом погибли три человека и четверо получили ранения. Ферлонг замечает: «Фрицы чуть не разорвали самолет пополам».«Я находился в хвосте и кричал: „Пошли!“ — рассказывает сержант. — Солдаты, включая и трех из четырех раненых, головами вперед выкинулись из самолета. Пилот сумел довести машину до ближайшей базы в Англии (эти „Дакоты“ выдерживали самые тяжелые повреждения и все еще могли летать). Четвертый раненый потерял сознание. Над Ла-Маншем он начал бредить и пытался выпрыгнуть из самолета. Командиру экипажа пришлось сидеть на нем верхом до самого приземления».Войска совершили рекордные прыжки. Многие ветераны на всю жизнь запомнили то волнение, которое они испытывали, подходя к двери и выбрасываясь в ночную тьму. Вид неба, расцвеченного взрывами и трассирующими пулями, мог остановить у порога смельчака из смельчаков. Четверо солдат в 505-м полку, двое в 508-м и по одному в 506-м и 507-м «отказались» прыгать. Они предпочли, по словам Джона Кигана, «понести серьезные дисциплинарные взыскания и подвергнуться общественному порицанию, но остаться в самолете и не выходить в черное небо Нормандии».Все другие физически здоровые молодые люди прыгнули. Рядовой 502-го полка Джон Фицджеральд два года каждое утро принимал холодный душ, чтобы подготовить себя к этому дню. Рядовой 505-го полка Артур Дефилиппо рассказывает, что «при виде трассирующих пуль, летящих прямо на меня, я начал молиться Богу и просить Его, чтобы Он помог мне безопасно приземлиться, а дальше я сам позабочусь о себе». Рядовой 508-го полка Джон Тейлор ужаснулся, когда подошел к двери: самолет летел так низко над землей, что он подумал: «Нам здесь нужны не парашюты, а раздвижная лестница». Рядовой Ойлер, забывший свое имя, когда его спросил об этом генерал Эйзенхауэр, перед прыжком вспомнил о родном городе. Он сказал себе: «Как бы я хотел, чтобы меня сейчас видели мои друзья из нашей компании в Веллингтон-Хай».Когда рядовой 501-го полка Лен Гриффинг подошел к двери, перед ним, как он говорит, предстала сплошная стена из трассирующих пуль. «Она стоит перед моими глазами, как будто это произошло сегодня утром, — продолжает Гриффинг. — Она въелась в мои мозговые клетки. Я тогда сказал себе: „Лен, тебе сейчас предстоит пройти через самые большие неприятности, какие только могут случиться в твоей жизни. Если ты проскочишь, тогда тебе уже больше ничего не грозит“.В этот момент в левое крыло ударил 88-мм снаряд, и самолет стал резко заваливаться на один бок. Гриффинга бросило на пол, но он смог каким-то чудом встать и выпрыгнуть.Большинство команд покидали самолеты на слишком малых высотах и слишком больших скоростях. Шок при открытии парашюта был сильным. Десантники не успевали хотя бы раз качнуться в воздухе, как тут же ударялись о землю. Другие прыгали со слишком большой высоты, и минуты до приземления казались им вечностью.Из-за повреждения самолета команду Гриффинга раскидало на значительном расстоянии. Десантник, выпрыгнувший до него, остался на полмили позади, солдат, покинувший самолет после Гриффинга, находился где-то на полмили впереди. «Купол раскрылся, — вспоминает Гриффинг, — и я вижу, что в небе только мой парашют. Мне показалось, что я спускался целых сто лет. Подо мной ведет огонь зенитка из четырех 20-мм стволов, а я, собственно, единственная мишень. Вижу внизу трассирующие пули и инстинктивно поджимаю ноги». Зенитка продолжала стрелять по Гриффингу даже тогда, когда он достиг земли. «Я бы погиб из-за бессмысленного тевтонского упорства, если бы в воздухе не появилась наша следующая эскадрилья и не отвлекла внимание немцев».Рассказывает рядовой Фиццжеральд: «Я взглянул вверх, чтобы проверить купол, и с изумлением увидел, что весь парашют продырявлен пулями. Вокруг меня раскрывалась завораживающая картина. Небо светилось всеми цветами радуги. Мимо мчались связки оборудования с нераскрывшимися куполами; солдатские каски, сорванные стропами; опускались, раскачиваясь, парашютисты. Подо мной во все стороны бежали какие-то тени. Боже, подумал я, неужели я свалюсь прямо в кучу немцев! Парашют зацепился за ветви яблони, и я с глухим стуком упал на землю. Деревья пышно цвели, и приятный аромат делал все происходящее особенно неправдоподобным». К радости Фицджеральда, «немцами» оказались коровы, разбегавшиеся в поисках укрытия. «Я почувствовал прилив ликования, — говорит он. — Я жив!»Предполагалось, что 506-й полк высадится в 10 км к юго-западу от Сент-Мер-Эглиза. Но несколько отрядов попали прямо в городок. Было пятнадцать минут второго. На южной стороне церковной площади горел небольшой сенной амбар. Очевидно, в него угодила трассирующая пуля. Мэр Александр Рено призвал жителей организовать цепочку для доставки воды из городской водонапорной башни к месту пожара. Немецкий гарнизон направил отделение солдат для выявления нарушителей комендантского часа.Первым приземлился в городке сержант Рей Эбишер. Он опустился на церковную площадь недалеко от пожарной бригады. Немцы его не заметили (огромный медный колокол беспрестанно звонил, оповещая жителей о пожаре, и заглушил шум от падения сержанта). Эбишер освободился от парашюта и тихо пробрался к дверям церкви, надеясь найти там убежище. Двери оказались запертыми. Тогда он прополз вокруг здания, а потом вдоль высокой бетонной стены. Немцы открыли стрельбу, но не по нему, а по его товарищам, спускавшимся на парашютах. Сержант видел, как одного десантника, запутавшегося в стропах на дереве, буквально изрешетили автоматной очередью. Всего на его глазах погибло четыре парашютиста.Рядовой Дон Дейвис тоже приземлился на площадь у церкви. Он притворился мертвым, немецкий солдат перевернул его ногой и отошел Дейвиса через несколько дней убили под Карантаном. Уильям Тру жил с ним в Англии в одном бараке. Всего в бараке было 16 человек, только трое вернулись в Англию невредимыми в середине июля (по рассказу Уильяма Тру).

. Эбишер воспользовался возникшим замешательством и сбежал. В Сент-Мер-Эглизе снова воцарилась тишина. Тушение пожара возобновилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92