бойлер для горячей воды 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


Однако она с привычной уклончивостью скрыла эти побудительные причины от короля и всех прочих, ссылаясь лишь на необходимость обсудить с его величеством меры для защиты границ.
Такая осторожность была оправдана. Король уже перерос направляющие помочи, на которых она его водила (хотя все ещё нуждался в них), и возмущался вмешательством матери в свои дела.
Пока Франциск не перешел Альпы, её полномочия как регентши не вступили в полную силу; власть оставалась в его руках, и он был склонен доказывать это.
Поэтому она зондировала дело де Норвиля и миледи Руссель с деланной небрежностью, окольными путями: веселым, беззаботным тоном, словно бы невзначай, задавала вопрос-другой то канцлеру, то кому-то ещё из придворных; обращалась с самим де Норвилем подчеркнуто любезно — и делала между тем выводы один тревожнее другого.
Если маркизу пришлось несколько дней дожидаться аудиенции у Луизы, то это объяснялось лишь осмотрительностью (неразумно спешить с приемом человека, находящегося в такой немилости у короля), а вовсе не отсутствием желания с её стороны. Сегодняшняя их встреча была скрытной, почти тайной. Де Сюрси, спрятавшего лицо под маской, как часто поступали в те времена знатные люди, проводил в Сен-Жюст Джованни Пассано, её дворецкий-итальянец, который поручился за маркиза у ворот. Она принимала его частным образом.
Сейчас, выслушав сообщение де Сюрси, герцогиня молча обдумывала новости. По выражению её лица маркиз не мог бы сказать, на чьей она стороне, — с ним или с его врагами. Однако оба они давно знали друг друга и обладали одним общим талантом — проницательностью. Маркиз не поверил бы, что её может провести ловкость де Норвиля.
Когда она заговорила снова, то слова её вроде бы по-прежнему относились к Дюпра, однако имели и второе, более глубокое значение:
— Может быть, вы не слыхали, что канцлер настаивал на вашем аресте сегодня, после того, как ваш протеже, де Лальер, бежал прошлой ночью из тюрьмы и убил этого типа… Тибо. Дюпра клянется, что это был ваш замысел, который вы осуществили с помощью молодого де ла Барра, боясь признаний, которые мог бы сделать под пыткой де Лальер… Мне стоило некоторых трудов отговорить его величество от издания указа об аресте. В первый раз я вмешалась в это дело.
И добавила, словно отрицая какую бы то ни было свою пристрастность в отношении маркиза:
— Я не желала лишиться возможности узнать ваше мнение.
Де Сюрси выразил свою признательность поклоном.
— Я полагаю, канцлер прав? — добавила она, приподняв тонкие брови. — Вы можете без опаски признаться в этом мне. Совершенно естественно, что вы желали содействовать побегу молодого человека… по всем причинам.
— Клянусь честью, — произнес маркиз, — я не имел к этому делу никакого отношения и никоим образом не участвовал в разработке плана. Однако позвольте сказать, что я радуюсь его свободе и сожалею, что не помогал ему.
Луиза кивнула:
— Ну, если вы говорите, что не помогали, то я вам верю. — Она помолчала. — И не только относительно побега. Я верю и всем вашим заявлениям насчет этого подонка де Норвиля. Тем скорее верю, что он порочил и меня перед его величеством.
Де Сюрси вздрогнул в изумлении:
— Вас, мадам? Это невероятно!
— Не так уж невероятно. Конечно, в измене королю он меня пока что не обвиняет. Это было бы ошибкой. Эта хитрая бестия действует постепенно. Знает, что сперва надо подготовить почву, лить яд медленно, капля за каплей. Намек, улыбка, мина человека, знающего больше, чем говорит… Но — ах, с таким почтением ко мне!
Она замолкла — и тут же стала бесстрастна, как прежде. Но де Сюрси почувствовал, как сгущается атмосфера в комнате.
Чтобы прервать молчание, он спросил:
— Что же это за яд? На что он намекает?
И только тут понял, что холодная невозмутимость Луизы не означала сейчас ни холодности, не бесстрастия, а была лишь следствием гнева столь сильного, что для него не нашлось подходящего внешнего проявления. Как и при всяком чрезвычайно сильном чувстве — горе или ненависти — гнев этот казался застывшим, ибо выразить его было нельзя. На миг на маркиза глянула сама воплощенная ярость: монашеское лицо Луизы исказилось.
Почти сразу же она взяла себя в руки, однако слова её прозвучали, как шипение пара, вырывающегося из кипящего котла:
— На что могут намекать нагроможденные одна на другую непристойности? Помоги мне, Боже! На то, что внимание, которое я однажды проявила к Карлу Бурбонскому, благосклонность, которой я его удостоила… — Она не смогла закончить фразу. — Что я все ещё спелое яблоко для его зубов. О, кровь Господня! На то, что он, герцог то есть, излил этому сукину сыну свою страсть ко мне… свою надежду завладеть мною, когда захватит трон. На то, что моя ненависть к нему — всего лишь оборотная сторона старой любви, которая может вспыхнуть снова. И что потому королю следует все это иметь в виду при рассмотрении любого дела, касающегося герцога.
Она снова лишилась дара речи.
Маркиз, вспомнив, как беспощадно она преследовала Бурбона, смог лишь воскликнуть:
— Да этот де Норвиль, должно быть, с ума сошел!
— Да, если сатана может сойти с ума… — Пламя гнева герцогини постепенно затухало. — Ибо, как у дьявола, его цель — отторгнуть сердце от сердца, друга от друга, верность от преданности. Что-что, а это совершенно ясно. Но ради чьей выгоды? По-моему, это тоже ясно… И, как дьявол, он имеет силу очаровывать.
Де Сюрси кивнул. На долгом жизненном пути ему никогда ещё не приходилось встречать такого изощренного интригана.
— Однако в нападках на ваше высочество он превзошел самого себя… Как вы об этом узнали, мадам?
— У меня есть свои способы, — уклончиво ответила она, — и сложить два и два я тоже могу…
Опять герцогиня умолкла на какое-то время. Костяшки пальцев, стискивающих подлокотник, побелели. Наконец она взяла себя в руки и продолжила:
— Итак, взглянем на дело, господин де Воль: мы ни к чему не придем, если не будем все время помнить, что этот мерзавец способен на все — абсолютно. Ему не надо особенно изощряться, ибо — помяните мое слово! — он может читать короля, как раскрытую книгу, и продумал свою игру до последнего трюка. Я повторяю, — это колдун. Он заставляет людей поверить во все, что ему угодно. Канцлер, старый дурак, — марионетка в его руках. Придворные слетаются к нему, как бабочки на огонь. Он держит короля сразу на нескольких крючках: любви к искусству, любви к охоте и любви к женщине. Кто бы мог вообразить, что король согласится даже посетить на следующей неделе его имение в Форе!
— Быть не может! — воскликнул маркиз.
— Может… и миледи Руссель будет приветствовать его там. Посудите сами, какова цена её заключению!
Маркиз вскочил с места.
— Это нужно предотвратить, мадам.
— Как?
— Силой, если потребуется. Господин де ла Палис или господин Великий Магистр могли бы согласиться…
— На что согласиться? На вооруженное неповиновение? И дать де Норвилю тот выигрыш, ради которого он, видимо, и ведет всю игру, — разобщение, раздоры в такое время, как сейчас? Нет и нет!
— Но они могут хотя бы сопровождать короля.
— Если он согласится на такую компанию. Но насчет этого я сомневаюсь. Черт побери, вся беда в том, что у нас нет никаких доказательств против де Норвиля, кроме нашей с вами убежденности.
Маркиз был реалистом:
— Ну, всегда есть последнее средство.
— Да, я думала об этом — и насчет него самого, и насчет его английской потаскухи. Это, возможно, самое лучшее средство. Но в данном случае я против…
В дверь постучали.
— Наденьте маску, — шепнула она.
И, встав так, чтобы оказаться между маркизом и дверью, резко спросила:
— Ну, что там?
Из-за двери донесся голос:
— Ваше высочество, курьер…
— Разве я недостаточно ясно приказала, чтобы меня не беспокоили? Что, мои приказы отдаются для того, чтоб их нарушали из-за какого-то курьера? Черт вас побери! Убирайтесь!
— Мадам, умоляю, простите. Этот человек прибыл с севера чрезвычайно спешно с депешей от монсеньора де ла Тремуйля. Он говорит, что должен передать её в собственные руки вашего высочества, что дело это наивысшей важности…
Последовала пауза. Англичане наступают от Кале. Это может быть весть о какой-то катастрофе. Регентша была не вправе медлить.
— Ладно, — велела она, — впустите его… одного.
Она осталась ждать у двери, в то время как маркиз стоял, полускрытый в тени оконной ниши.
Обросший бородой человек, посеревший от пыли, в одежде, казавшейся для него слишком просторной, вошел и преклонил колено. Ее поразила седая прядь волос у него на голове — по другим признакам он показался ей молодым.
— Ну, давайте же письмо, — потребовала она. — Надеюсь, вы не принесли плохих вестей.
Он поднял глаза:
— Я прошу прощения… Письма нет. Ваше высочество не узнает меня?
— Письма нет? — она отступила на шаг, сразу насторожившись. — Что общего между тем, узнаю ли я вас, и вашей дерзостью?..
— Я — Блез де Лальер.
Она воззрилась на него, не в силах вымолвить ни слова; в тот же миг маркиз повернулся от окна с резким вскриком и бросился к Блезу:
— Блез! Ты! Что это значит?
Они не виделись с той последней ночи в Женеве. Казалось, что с тех пор прошла целая жизнь. Пока длились объятия, регентша была забыта.
Наконец, вспомнив о ней, маркиз отстранился.
— Умоляю, простите, мадам. Неожиданность…
— Мягко говоря, — заметила регентша. — И мне ещё нужно узнать, что все это значит. — На её лице отразился неподдельный интерес. — Вы что, сошли с ума, сударь, что являетесь сюда? Или вы забыли, что мой долг — немедленно передать вас в руки правосудия его величества? Беглый изменник, который прибавил к списку своих преступлений ещё одно — убийство слуги его величества в тюремном замке! Врываетесь ко мне под фальшивым предлогом! Изумляюсь вашей наглости. Ну, что вы можете сказать?
Наверное, регентшу удивило, что Блез не опустил головы и голос его был тверд:
— Что касается передачи меня в руки правосудия, то ваше высочество поступит, как сочтет наилучшим, когда я объясню, что привело меня сюда. Тогда вы сможете также рассудить, мадам, оправдана или нет хитрость, которую я измыслил, чтобы получить доступ к вам. Я не мог придумать иного способа поговорить одновременно с вами и с монсеньором де Волем, а это очень важно.
— Кто сообщил вам о нашей встрече? — прервала Луиза. — Пьер де ла Барр, я полагаю?
— Да, он знал, что монсеньор вызван вашим высочеством на этот час. Поскольку я не сомневался насчет предмета, который будет вами обсуждаться, и поскольку я имею важные сведения касательно сего предмета, то ваше высочество, возможно, согласится, что, решаясь появиться здесь, я принял во внимание более свой долг, чем свою безопасность… хоть я всего лишь беглый изменник…
— Неплохо сказано, — сухо констатировала она. — Ну, и что же за предмет мы обсуждали?
— Жана де Норвиля, мадам. Другого быть не может.
— Вот как?.. Ну, говорите же. Что у вас за сведения?
— Сведения о явном заговоре, который де Норвиль, прикрываясь своей мнимой изменой сеньору де Бурбону, подготовил против короля.
Герцогиня, уже успевшая сесть, резко наклонилась вперед.
— Ну?
Блез описал последнюю свою неделю в Пьер-Сизе. Он подробно пересказал все, что узнал от Мишле насчет обещанной тому компенсации и насчет заверений, что его заключение будет кратковременным. Несомненно, подобные же посулы получили и другие узники, которых выдал де Норвиль.
— Эти обещания, — спросил де Сюрси, — давал де Норвиль лично?
— Нет, управляющий его замком.
— Гм-м… А этот Мишле называл имена других, кому были даны такие обещания?
— Нет, господин мой, но он пришел к заключению, что такая милость была оказана не ему одному.
— Конечно, не одному, — согласился маркиз. — Раз одному, значит, и многим… Но увы, эти новости нас далеко не продвинули. Хотя они и усиливают подозрение, но не доказывают ничего. Обещания какого-то управляющего, болтовня человека, ум которого в расстройстве после пытки, — все это само по себе недостаточно веско, чтобы обвинить де Норвиля. Необходимы такие явные факты, которые нельзя отрицать с улыбкой. Не так ли, ваше высочество?
Луиза кивнула:
— Да, мсье дьявол с этим легко расправится…
Но Блез продолжал настаивать:
— С вашего позволения… Мне кажется, что ваши милости упускают один момент. Мишле дали понять, что он вскоре будет свободен. Почему вскоре? Как можно его освободить вскоре, если не в результате некоего события, сейчас уже близкого, которое выведет на свободу сторонников Бурбона? Возможно, имеется в виду военная победа Англии и Империи. Но, возможно, и другое событие — здесь, в Лионе, не менее опасное для Франции, чем военный разгром, и столь же полезное для герцога Бурбонского. Если де Норвиль на самом деле не предал герцога, а замыслил заговор против особы короля, то ваши милости сами сделают вывод, о каком событии идет речь, и найдут пути предотвратить его. Это, на мой взгляд, и есть самое важное, что я узнал от Мишле: не обвинения против де Норвиля, а предупреждение о необходимости немедленных действий для защиты его величества!
— Клянусь Богом, — одобрительно воскликнула регентша, — сказано так, словно близкое знакомство с Мадам Кутузкой изрядно обострило ваш ум, господин де Лальер. Соображения, которые вы нам привели, весьма основательны. Де Норвиль не может рассчитывать, что сумеет долго держаться нынешнего курса. Ему, разумеется, понятно, что обвинения, которые он выдвигает, слишком абсурдны, чтобы им верили долго, и скоро ударят по нему самому. Однако пока что они создают туман для прикрытия другого удара, который он собирается вскоре нанести. Посеять среди нас вражду и рознь, потом нанести удар по королю — и прощай, Франция! Ага! След совсем свежий. Вы его чуете, господин маркиз?
Де Сюрси кивнул:
— Да… Но что из того, мадам, если король принимает этого демона за светлого ангела?
Откинув голову на подушку спинки кресла, Луиза уставилась в потолок.
После паузы она обратилась к Блезу:
— Полагаю, мсье, вас привел сюда не только долг, но и жажда мести?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66


А-П

П-Я