Окна в свинцовых переплетах взирали на Блеза с передней стены бесстрастными глазами. Внутренним чутьем он ощутил необъяснимую угрозу, таящуюся в самом безмолвии дома.
Так вот где задумали встретиться заговорщики! Да, место выбрано как нельзя лучше: скрытое, тайное, отдаленное. Оно отрезано от главных проезжих путей холмами и лесами, известно лишь немногим, а уж тех, кто может заподозрить, что его выбрали для такой цели, — раз-два и обчелся. Может быть, как раз в эту минуту там, в доме, великий герцог предает Францию английскому эмиссару…
Блез вспомнил зал под высокими стропилами, с оружием и охотничьими трофеями по стенам, который тянется вдоль дома, и почти воочию представил сцену перед одним из больших каминов: высокомерного, властного коннетабля, Русселя с его грубо высеченным лицом, бумаги перед ними, Ги де Лальера сбоку.
Загнать в тенета такую добычу — это что-нибудь да значит! Блез не мог не насладиться своим торжеством. Предчувствие, что сегодняшний день принадлежит ему, что он не оплошает, оправдывалось с блеском. Какой удар! Один из тех, что навечно остаются в исторических хрониках. И честь нанести такой удар принадлежит ему. Он представил себе одобрение короля, счастье Дени де Сюрси, аплодисменты Франции…
Теперь осталось только дождаться прибытия Пьера с кавалеристами. Неудача возможна лишь в одном случае — если солдаты не появятся вовремя. Но этот день, сказал он себе снова, — мой день.
Когда он уже собрался повернуть назад, чтобы укрыться поглубже в лесу, в конюшне заржала лошадь. Его конь заржал в ответ, прежде чем он успел помешать ему словом или шпорой. Сразу же в доме поднялся злобный собачий лай, и дверь отворилась.
Теперь уезжать стало опаснее, чем оставаться на месте, потому что его выдал бы стук копыт. А там, где он стоял, его не могли увидеть из дома, — и он застыл на месте, затаив дыхание.
Все произошло в несколько секунд. Из дома вышел человек, за ним следовал другой, который держал собаку за ошейник. Этот второй носил густую черную бороду — но он не был Ги де Лальером. А тот, который шел первым, в темном платье и суконной купеческой шапке, как Руссель, — не был английским эмиссаром.
В ярком солнечном свете Блез отчетливо видел их лица. От ощущения безумной нереальности он вздрогнул. То, что предстало его глазам, могло быть только галлюцинацией. Но он узнал в чернобородом человеке спутника своего брата, который проехал мимо него по улице в Нантюа.
А одетый в темное купец был… нет, была! — Анна Руссель.
И тут в голове у Блеза словно свет вспыхнул, только тут он распознал ужасный трюк, потрясающий фарс, в котором ему отвели роль одураченного простофили.
Блез видел, как Анна внимательно вглядывается в завесу листьев, за которой он скрывался. И в этот миг под копытом его коня треснула ветка.
— Это вы, господин де Лальер? Добро пожаловать, мсье! — позвала она.
Ее насмешливый голос четко выделял каждый слог.
— Я ожидала вас. Не беспокойтесь. Мы здесь одни. Выходите и дайте мне вас поздравить!
Глава 34
Природа милосердно устроила так, что человеческое сознание не может мгновенно постичь всю полноту случившегося несчастья. Ошеломляющий удар в первое мгновение кажется не столь болезненным, как укол осиного жала.
В какой-то степени Блезу уже было понятно, что не только успех его предприятия, не только торжество, которое он ощущал несколько мгновений назад, но и сама жизнь его разлетелась на куски, словно под него подвели мину. Однако он был ещё слишком потрясен, чтобы думать, и ещё менее способен анализировать случившееся.
Колдовская нереальность охватывала молчаливый дом, залитую солнцем поляну перед ним и две фигуры у дверей. С полминуты он мог только по-прежнему сидеть на коне, застыв в тупом оцепенении.
Потом Анна позвала снова:
— Вы меня слышите, мсье де Лальер?
Машинально повинуясь оклику, он выехал из укрытия. В этот миг для него одинаково хорош был любой толчок. Если бы он успел собраться с мыслями, то, наверное, предпочел бы ускакать куда глаза глядят, лишь бы не терпеть её насмешек. Но сейчас смог лишь проделать несколько привычных движений — поклонился, спешился, привязал лошадь, — а затем последовал за ней в дом.
В торце большого зала горел камин — не столько для тепла, сколько чтобы развеять затхлую сырость помещения, которое, очевидно, долгое время стояло запертым. Блез заметил пожилую пару — судя по всему, сторожей, которые подложили дров в камин, а затем удалились; за ними последовала собака. Бородатый слуга Ги де Лальера закрыл парадную дверь и остановился возле нее, криво ухмыляясь.
Анна села за стол и указала ему место напротив себя:
— Не желаете ли присесть? У вас усталый вид, господин де Лальер, мало того, просто отчаявшийся. Такое впечатление, что жизнь гончей собаки пришлась вам не по вкусу…
Все так же машинально он опустился на скамью и уронил руки на стол.
— И все же я поздравляю вас, — продолжала она. — Да-а, если уж вы взяли след, то вас с него не сбить. Я думала, мы сможем оторваться от вас сегодня утром, у Соны. Но нет — вот вы здесь, верный до конца!
Она улыбнулась, но улыбка была принужденной. Он понимал, что она стремится ранить его, но её слова обнаруживали и её собственное глубокое страдание. Полные боли глаза выдавали её.
— Я вас честно предупредила, — продолжала она. — Помните, я вам сказала: «Берегитесь, подумайте о себе самом»? Может быть, теперь вам понятно, что иметь меня своим врагом — не безделица. С самого начала это был мой план — да-да, с того самого вечера в Женеве. Ни мой брат, ни ваш к нему не имеют никакого отношения. Я знала, что преследовать нас будете вы. Кого же ещё мог послать маркиз? И я предусмотрела, как можно перехитрить вас, если герцогу Савойскому не удастся перекрыть Эклюзский проход…
Блез молчал.
— Итак, вы дали одурачить себя заменой лошадей и черной бородой. И позвольте сообщить вам теперь, чтобы удовлетворить ваше любопытство, что прошлой ночью, пока вы теряли время в Домбе, мой брат и дворяне императора встретились с монсеньором де Бурбоном в Гайете, в Бурбонне. Союз с Англией подписан, и Англия уже двинулась… Вам придется очень быстро скакать, господин де Лальер, чтобы догнать вчерашний день. Однако примите мой совет: возвращайтесь-ка вы в армию. Ваша сила в мускулах, а не в мозгах. Вы совершенно не блещете ни в роли шпиона регентши, ни как агент маркиза.
Она впервые обратила внимание на его молчание и, прервав речь, спросила с вызовом в голосе:
— Однако, мсье, что ж вы не поздравите меня?
К этому времени Блез уже оправился от первого потрясения. Он вспомнил о кавалеристах, которых Пьер да ла Барр ведет сюда из Вильфранша.
— Для поздравлений сейчас нет времени, мадемуазель. Вы хорошо послужили своему королю, а я своего подвел. Я восхищаюсь вами, как и всегда. Но, ради всего святого, садитесь на коня и уезжайте отсюда сейчас же. Я думаю, вы ещё можете сохранить свободу. Но вам нельзя терять ни минуты.
Он вскочил в нетерпении.
— Почему? — спросила она.
Он объяснил, преодолевая волнение.
Она осталась сидеть, хотя по лицу её было видно, что подобного поворота событий она не предвидела. Однако её саркастически настроенный спутник, стоявший у стены, мигом перестал ухмыляться — теперь он нервно переминался с ноги на ногу.
Анна рассматривала Блеза из-под полуприкрытых век.
— Ну, а вы что будете делать, мсье, когда эти господа прибудут?
— Я отправлюсь в Лион, — уныло отозвался Блез, — на беседу с королем.
— Наверное, под конвоем?
— Может быть… Поторопитесь, прошу вас.
Она улыбнулась, но он видел, что улыбка далась ей с большим трудом.
— Вполне возможно, что беседа будет довольно бурной. Если бы дело происходило в Англии, то это стоило бы вам головы.
Блез пожал плечами. Зная о недоверии короля к себе, выраженном в письме маркизу, он не питал никаких иллюзий относительно своей судьбы. Однако он предпочел не напускать на себя несчастный вид при Анне.
— Мадемуазель, позвольте ещё раз повторить, что вам не следует терять времени. Я помогу этому человеку управиться с лошадьми.
Она холодно ответила:
— А вам-то какая забота, убегу я или нет? Я полагаю, вам нужно хоть чем-то доказать, что вся эта ваша слежка была не напрасной. Если уж вас повесят, то по крайней мере в моей компании — все-таки удовольствие.
Он понял, что больше не в силах сохранять терпение:
— Миледи, по моим расчетам, люди короля отставали от меня на час, но они могут быть и ближе. Больше половины этого часа уже прошло. Увольте меня от дальнейших разговоров. Можете думать обо мне все, что вам угодно, но единственное удовольствие, о котором я прошу, — это видеть, как вы уезжаете отсюда.
— Почему? — повторила она.
— Праздный вопрос. Найдите ответ сами. А теперь — быстрее! Поторопитесь!
Она не шелохнулась — и молчала так долго, что слуга осмелился сказать:
— Мадемуазель, ради Бога…
При этих словах она взглянула на него:
— Ох, Этьен, о вас я и забыла. Сожалею об этом. Простите меня — и уезжайте сейчас же. Надеюсь, вы доберетесь до Шантеля. Засвидетельствуйте мое почтение монсеньору де Бурбону и господину де Норвилю, если он там окажется. Скажите им, что меня взяли в плен и, без сомнения, повезут в Лион, пред светлые очи короля. Скажите им, что я сама выбрала такой вариант, ибо рассчитываю, что это пойдет на пользу службе. Они поймут. И скажите им еще, что я не опасаюсь короля, а, наоборот, ожидаю, что он примет меня с почестями. Итак, прощайте и желаю удачи!
Несмотря на охватившую его панику, слуга все ещё медлил:
— Но, миледи…
Время было неподходящее для галантных разговоров. Блез вмешался:
— Вы что, мадемуазель, с ума сошли? Не думаете же вы, что после всего случившегося король сохранит к вам то же отношение, что и до вашего отъезда из Фонтенбло? Вы помните, что сказал де Варти, — а ведь тогда речь шла только о нашей поездке в Женеву. С тех пор вы ещё и помешали королю в этом важнейшем деле…
— Посмотрим, мсье.
— Ему придется обойтись с вами, как с вражеским шпионом, даже если он и пожелает проявить милосердие. Есть ли у него другой выход? Его военачальники…
— Посмотрим, мсье.
— Миледи, прошу как милости: уезжайте вместе с этим человеком. Отправляйтесь в Шантель, если думаете, что там будете в безопасности. Честное слово, вы достаточно унизили меня, так не заставляйте ещё и страдать, видя вас пленницей.
Она ответила ледяным тоном:
— Какое мне дело до вашего… страдания? Поражаюсь, как это вы ещё можете притворяться. Вы, человек, который лицемерно играл в дружбу, чтобы шпионить за мной, который задешево продал мою веру в вас, чтобы доставить удовольствие своим хозяевам… Ваша роль простака кончена. Я поеду к королю в Лион, причинит это вам страдание или нет.
Сознавая, что с её точки зрения эта резкость и горечь оправданны, он не мог найти ответа.
Она добавила, обращаясь к слуге:
— Ну, а вы чего ждете, Этьен? Ради Бога, убирайтесь, пока есть время. Очень вам благодарна. Ваши услуги были выше всяких похвал. Герцог вас наградит. А теперь повинуйтесь мне — и уезжайте тотчас же.
Торопливо поклонившись и пробормотав что-то, слуга удалился чуть не бегом. Блез поднялся, прошел к двери, открыл её и бездумно встал на пороге. Спустя пару минут он увидел, как спутник Анны вывел своего коня из конюшни, вскочил в седло и исчез за деревьями на противоположной стороне поляны. А что касается Анны… что ж, она сама решила. Им оставалось только ждать, пока подойдут кавалеристы.
В конце концов, почему его должно беспокоить, что случится с нею? Она — явный враг, благодаря её энергии и хитрости только что нанесен серьезный урон Франции. Она разрушила жизнь не только Блезу, но и множеству других. Он похолодел при мысли о том, что попадет в немилость маркиз; но и это мелочь по сравнению с опустошениями, которые принесет с собой английское вторжение.
А теперь она явно надеется обольстить короля и тем временем продолжать свои интриги в пользу Англии. Если она не способна понять, насколько нереальна эта надежда, и предпочитает пожертвовать собой ради своей отчаянной выдумки, — что ж, он тут ничего не может поделать.
Удивительно, с каким бессердечием сэр Джон Руссель допускает, чтобы она так рисковала собой. Впрочем, это относится и к её трехлетнему пребыванию при французском дворе, и вполне вяжется с грубостью, которую Руссель проявил к ней в доме синдика Ришарде. Точь-в-точь Чайльд-Уотерс… Ее можно использовать до конца, а после выбросить. Королевская служба, роза Тюдоров на цепочке… И никакой любви, и никого не беспокоит, что с нею случится…
Может быть, этим и объясняются некоторые её порывы, о которых Блез помнил со времени их путешествия из Фонтенбло: её восхищение свободой, естественностью их дружбы… Даже сейчас, разбитый ею наголову, он все равно чувствовал её одиночество — и жалел её.
В любой миг ожидая услышать приближающихся кавалеристов, он все острее воспринимал лесную тишину и залитую солнечным светом поляну перед собой. Нескончаемое жужжание насекомых казалось все громче…
Могло случиться, что Пьер не нашел солдат в Вильфранше, что он поехал не по той дороге, что они вообще сюда не доберутся. Это приоткрывало дверь для надежды…
— Итак, вы даже не пытаетесь оправдываться, защищаться? — донесся до него голос Анны, которая сидела в зале, у него за спиной.
Они молчали так долго, что он вздрогнул, словно от испуга.
— Защищаться? От чего, мадемуазель? — спросил он, поворачиваясь.
— Я назвала вас лицемером и шпионом. Вы что, приемлете эти титулы?
Ему показалось пустым занятием спорить с нею о словах; однако, подумав мгновение, он ответил:
— Лицемер — да, в какой-то мере, но не шпион.
— А первое ещё бесчестнее, чем второе.
Однако её тон уже утратил прежнюю резкость, и в нем крылся вопрос.
Он заговорил:
— Если уж вы взрастили в душе ненависть ко мне, то никакие оправдания и никакая защита не помогут. Вам, верной служанке своего короля, следовало бы первой понять мое положение при вас, когда мы встретились. Я не лгал, но не мог и сказать вам всей правды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66