Ее губы шептали что-то неразборчивое, а ноги сомкнулись вокруг бедер Сабина. И время словно остановилось для них... * * * — Уже светает, любимый, — услышал Сабин возле самого своего уха тихий голос Эмилии. — Как жаль, что нам пора расставаться.— Но ведь будет и сегодняшняя ночь, — умоляюще сказал трибун. — Ты придешь?В его глазах была надежда.Девушка грустно качнула головой.— Вряд ли, — сказала она. — Не забывай, что попасть сюда мне удалось, только применив обман. Если задержаться еще — пойдут слухи. Ты же не хочешь, чтобы твою любимую обсуждали на всех углах в Риме?Сабин скрипнул зубами.— Я убью каждого, кто посмеет...Девушка поцелуем заставила его замолчать.— Не надо, — сказала она. — Лучше сделай так, чтобы ты мог смело попросить у Тиберия моей руки. Ты же можешь, я знаю...— Я сделаю все, что в моих силах, — страстно прошептал Сабин. — И даже больше. Клянусь, уже скоро я одену тебе на палец железное кольцо в храме Венеры.Эмилия мечтательно улыбнулась.— А я с радостью произнесу традиционные слова: «Где ты, Гай, там и я, твоя жена». И тогда мы будем вместе и нас никто и ничто уже не разлучит, правда?Вместо ответа Сабин крепко прижал ее к себе.— Но тебе придется очень тяжело, — задумчиво произнесла девушка. — Мой дед так просто меня не отдаст. Доблестному трибуну придется послужить ему как следует.— Я готов, — просто сказал Сабин.Эмилия села и начала одеваться. Трибун с обожанием смотрел на ее тело, которое исчезало под мягким материалом столы.— Пора, — сказала Эмилия. — Я не хочу, чтобы меня кто-то заметил. Прощай, мой дорогой.— Когда ты уезжаешь? — с тоской спросил Сабин. — Я приду тебя проводить.— Хорошо. Но только веди себя достойно.Они негромко рассмеялись.Внезапно у ворот сада послышался какой-то шум, шаги, лязг металла и приглушенные голоса.Девушка испуганно вздрогнула.— О, Боги, — шепнула она. — Меня увидят...— Это опять проклятые преторианцы, — сквозь зубы процедил Сабин. — Вот уж действительно сторожевые псы. Ладно, я пойду и задержу или отвлеку их, а ты беги вон по той аллее. Войдешь в дом боковым входом.Эмилия порывисто обняла его за шею, быстро поцеловала в губы и легко, как нимфа, побежала по гравиевой дорожке сада.Сабин, злой и недовольный, поднялся на ноги, поправил одежду и двинулся навстречу преторианцам, чувствуя, как голова его медленно кружится от упоения последним поцелуем.— Кто там опять шумит? — раздраженно крикнул он. — Я же приказал вам. Центурион, ко мне!Центурион сделал несколько шагов и выбросил руку в салюте.— Прости, достойный Сабин, — сказал он. — Там прибыл курьер из Рима. Он привез письмо от цезаря, адресованное тебе и достойному Светонию Паулину. Это срочно.Сабин вздохнул. Вот и настало время уезжать. Но тут же он вспомнил, что, выполнив задание цезаря, будет иметь шанс отвоевать свою ненаглядную Эмилию, и на лице его появилось решительное и непреклонное выражение. Он был готов на все.— Хорошо, — коротко бросил трибун. — Проведите курьера в дом. Я пойду доложу достойному Паулину.Он повернулся и твердым шагом двинулся по аллее к зданию виллы, которое уже освещали первые робкие лучи восходящего солнца. Глава XXVПлавание В пятый день после майских ид того же года подготовка к вторжению на территорию германских племен была полностью завершена и огромная римская флотилия степенно и величаво двинулась вниз по Рену, чтобы пройти по намеченному главнокомандующим маршруту и нанести затем варварам разящий удар в самое сердце.Лениво катила свои серые воды великая река, разделявшая два мира — эллинистическую цивилизацию и дикие кровожадные племена Восточной Европы, покачивая на волнах всевозможные суда и суденушки, которые Германику удалось собрать для перетранспортировки своей пятидесятитысячной армии к устью Эмиса.Были тут старые списанные военные триремы, доставленные с побережья Галлии, где они несли необременительную службу, отпугивая своим некогда грозным видом местную пиратскую мелочь и дерзких британских корсаров, которые давно зарились на богатые земли римских провинций.Были и неповоротливые грузовые плоскодонные баржи, способные принять на борт значительное количество людей. Но вот об элементарных удобствах там приходилось забыть начисто.А рядом с этими громадами и между ними суетился целый сонм маленьких суденышек — унирем, рыбацких лодок и даже плотов, которые были частично собраны по речным портам, частично конфискованы у купцов и рыбаков, а частично специально построены для этого плавания.В основном флотилия шла на веслах, лишь иногда поднимались паруса, если дул попутный ветер. Германик — в соответствии с древней латинской поговоркой: festina lente — спеши медленно — не собирался подгонять события. Он заявил своим офицерам, что сейчас главное: благополучно, без потерь достичь устья Эмиса — намеченной цели. А случится сие неделей раньше или позже — не имеет существенного значения. Лето еще впереди, и у армии будет достаточно времени.Каждое судно было максимально загружено солдатами — римскими легионерами из восьми ренских легионов и союзниками — галльской пехотой и батавскими копейщиками и пращниками.А кавалерия — в основном, разъезды лучников из Белгики и земли треверов — шли берегом, неся при этом еще и дозорную службу. Мало ли что? Ведь в любой момент из леса могли появиться варвары и забросать флотилию камнями и стрелами.Посреди колонны кораблей находилась флагманская трирема Германика, на которой плыл главнокомандующий со своим штабом. Между нею и остальными судами постоянно курсировали маленькие легкие увертливые лодки, развозя приказы и распоряжения.Педантичный и помнящий обо всем военачальник стремился постоянно держать ситуацию под контролем и каждую минуту точно знать, что происходит в его армии.Пока все было в порядке — флотилия медленно, но неуклонно приближалась к устью Рена, где высланные вперед отряды землекопов под охраной солдат расширяли, чистили и углубляли два канала, прорытые много лет назад по приказу великого Друза — отца Германика.Именно с помощью этих каналов предполагалось выйти в Северное море и вдоль фризского побережья добраться до Эмиса. Ну, а там уж можно будет наконец покинуть качающиеся под ногами палубы судов и ступить на твердую землю, чтобы повести боевые действия в римских традициях — на суше. И да помогут тогда варварам их лесные Боги.Поскольку легионеры, да и галлы с батавами тоже, были неважными мореплавателями, то от них и требовалось только одно — сидеть спокойно и не мешать опытным морякам вести корабли.На каждом судне находился свой шкипер и несколько его помощников, которые следили за рулем и парусами. Солдатам лишь приходилось иногда поработать веслами, что они, как правило, считали не очень-то почетным занятием для себя, хотя и не роптали, понимая ситуацию.Ведь Германик, чтобы не перегружать и без того глубоко сидевшие в воде суда, приказал не брать рабов-гребцов и в напутственной речи перед погрузкой и выходом из порта попросил своих соратников-бойцов стерпеть это неудобство во имя общей великой цели.А не было сейчас такой просьбы, которую бы солдаты не выполнили ради своего обожаемого командира.— Сделаем! — со смехом ответили ветераны. — Чего уж там! Можно и погрести немного, лишь бы потом как следует накостылять дикарям.— Слава Германику! — рявкнула вся армия, размахивая мечами и копьями. — Веди нас, а мы уж сделаем свое дело!— Спасибо, соотечественники, — ответил тронутый до глубины души полководец. — Спасибо. Будьте уверены, я выполню свой долг. Мы ведь сейчас должны быть как одно целое, чтобы отсечь головы германской гидре. И я горжусь тем, что командую людьми, которые это понимают и готовы на все ради победы. Вперед и да помогут нам Бога!Погрузка прошла очень быстро и организованно, и вот первые суда пустились в путь, вниз по широкому могучему Рену, а по дороге к ним приставали все новые и новые корабли из портов Конфлуэнта, Бингия, Бонны, Колонии, Ветеры...Остававшиеся на месте солдаты — гарнизоны сторожевых фортов — выходили на берег и провожали своих товарищей приветственными криками и взмахами рук.— Удачи, ребята! — прощались они.— Ждем вас с победой!— Да поможет вам Марс и Юпитер Статор!— Счастливого плавания!Настроение Германика, который мечтал отомстить за разгром легионов Квинтилия Вара и вернуть захваченные тогда врагом знамена, передалось всей армии. Каждый солдат и офицер, каждый конник и пехотинец знали, что от них требуется и готовы были выполнить свой долг до конца. Пожалуй, со времен победоносных походов великого Гая Юлия Цезаря не было в римских войсках такого боевого духа и энтузиазма. * * * Караван судов продвигался вниз по реке, все ближе подходя к устью Рена. Справа тянулась нескончаемая стена черного мрачного густого леса — места обитания варваров, а слева — все более редкие римские пограничные укрепления.Старший трибун Пятого легиона Цетег Лабион — тридцатишестилетний мужчина со строгим худым лицом аскета — стоял у борта медлительной грузовой баржи, на которой он проделывал путь вместе с двумя когортами своих солдат, и задумчиво смотрел в воду.Это был не первый боевой поход трибуна — он сражался в здешних местах еще под командованием Тиберия, нынешнего цезаря, но никогда еще у него не было такого настроения, как сейчас.Германик действительно сумел сплотить армию, превратить ее в единый боеспособный организм, проникнутый осознанием общей задачи, готовый выполнить любой приказ командующего и сражаться с любым врагом до последней капли крови."Вот это войско, — невольно подумал Лабион. — Да скажи сейчас Германик хоть одно слово, солдаты тут же повернули бы на Рим, разогнали бы преторианцев и сделали его цезарем. Как же повезло Тиберию, что его пасынок родился таким благородным и преданным присяге и долгу. Уж сам он на месте нашего командира, наверное, недолго бы колебался.Впрочем, это было бы невозможно — Тиберий никогда не пользовался в армии такой любовью и популярностью. Хотя полководец из него неплохой, надо признать... "Но тут Лабион — дисциплинированный солдат — сообразил, что не его ума дело рассуждать о власти и претендентах на нее, а потому попытался отбросить несоответственные мысли и переключить свое внимание на что-нибудь другое.Его привлек молодой парень-рулевой, который стоял на корме, уверенно манипулируя румпелем. Было ему лет двадцать, не больше, но весь его вид выдавал уже вполне опытного моряка. На юном безусом лице было написано полное спокойствие и уверенность, сильные руки крепко и вместе с тем бережно держали рычаг.Судно шло строго по своему фарватеру, не мешая другим кораблям, не обгоняя их и не притирая бортами, что частенько случалось в такой большой колонне. Ведь действительно хороших мореходов Германику удалось собрать не очень много — капитаны торговых суденышек из приренских портов отнюдь не рвались в военную экспедицию, а многие кадровые офицеры и матросы из мизенской эскадры долго находились под следствием по делу о мятеже беглого раба Клемента и — хотя в конце концов была объявлена амнистия — не успели вовремя прибыть в Могонтиак.Положение спасли — в какой-то степени — фризы.Это племя обитало главным образом на побережье Северного моря, занимаясь рыболовством и меновой торговлей. Ведь его территория служила как бы буферной зоной между землями батавов — римских союзников и хауков — непримиримых врагов Вечного города.В свое время Друз вторгся во владения фризов и заставил их покориться силе римского оружия. Он заключил договор, по которому те обязаны были платить дань, состоявшую из дубленых бычьих шкур, а также снабжать продовольствием гарнизоны близлежащих фортов на Рене. Но зато фризы были освобождены от повинности давать солдат для союзных когорт, как, например, их соседи батавы.Условия договора устраивали обе стороны, и с тех пор фризы и римляне мирно уживались друг с другом. Правда, части племени пришлось оставить побережье и уйти в глубь суши — к лесам, озерам и равнинам — и тут заняться скотоводством, но от этого благосостояние варваров только повысилось.И вот, когда Германик начал готовить свой грандиозный поход, он обратился к фризам за помощью и те не отказали. Им самим уже надоели воинственные и беспокойные хауки, которые частенько грабили и разоряли деревни своих миролюбивых соседей, а потому главный вождь фризов согласился предоставить римлянам своих лоцманов, которые должны были провести флотилию по лабиринту узких проливов, пронизывавших побережье.Кроме того, вождь сообщил, что не будет препятствовать своим людям, если те захотят подняться вверх по Рену и помочь довести караван судов до устья реки.И вот таким образом две сотни фризов — опытных моряков — появились в Могонтиаке, где казначей выплатил им авансом определенную сумму за услугу. Затем они — в качестве рулевых и шкиперов — разместились на самых крупных кораблях и принялись за работу.И претензий к ним ни у кого не было — фризы знали свое дело и уверенно, грамотно вели римскую флотилию вниз по реке.Одним из таких проводников и был молодой парень у румпеля, на которого обратил внимание старший трибун Пятого легиона Алода Цетег Лабион, восхищенный искусством, с которым тот обращался с рулем, и спокойствием, написанным на лице юного морехода.Лабион, держась за борт, подошел ближе и приветливо кивнул парню, чуть улыбнувшись.— Здорово ты работаешь. Где научился?Юноша пожал плечами, не улыбнувшись в ответ.— Мой отец — староста рыбаков в нашем селении. Я с детства ходил с ним в море.Он помолчал немного и добавил с неожиданной горечью.— И это он послал меня сюда, помогать вам.Трибуна удивил тон ответа.— А ты что, не любишь римлян? — спросил он.Моряк снова пожал плечами, не глядя на Лабиона и ни на секунду не забывая о румпеле.— Разве они мои жены или родители, чтобы я их любил? У вас своя жизнь, у нас — своя. Зачем мешать друг другу?— Да кто же вам мешает? — искренне удивился трибун. — Римляне принесли вам закон и порядок, научили многим ремеслам, ввели в обращение деньги, защищают вас от врагов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61