Да, в лесу, прячась за деревьями и неожиданно небольшими группами атакуя из-за кустов, германцы представляли грозную силу, но на пустом пространстве их бесформенная толпа никак не могла противостоять прекрасно выученным и дисциплинированным римским когортам.Варвары были разбиты вдребезги. После короткой, но ожесточенной и яростной рубки легионеры расстроили их ряды и погнали по широкой просеке, без жалости разя в спины.Дальше местность была изрыта оврагами, дикари с воплями скатывались туда, а сверху их в упор расстреливали из луков галльские конники. Почти десять тысяч германцев полегло на поле боя, остальные в панике рассеялись по лесу. Римляне потеряли восемьсот человек убитыми и ранеными.Сам Херман поначалу храбро сражался в первых рядах, но потом и он не выдержал и кинулся бежать. Ему удалось уйти, бросив свой богато украшенный щит, чтобы враги не распознали в нем вождя.Союзнику — дерзкому Ульфгангу — повезло меньше. Его отряд не вовремя наткнулся на римлян, преследовавших разбитых херусков. Главарь хаттов попытался оказать сопротивление, но его люди были просто смяты и растоптаны ударом тяжелой пехоты. Тут же подоспевшие батавы засыпали их градом дротиков и камней.Ульфганга — оглушенного и раненного в ногу — верные дружинники утащили с поля боя и без остановки рванули к своей крепости, которая теперь, после поражения главных германских сил, уже не казалась им такой прочной и неприступной.Первый акт мести свершился. Германик одержал блестящую победу и мог теперь спокойно вернуться на зимние квартиры. Уж после такого побоища точно ни один варвар не сунется за Рен.— А весной мы снова придем! — крикнул Германик своим солдатам, которые, построившись по легионам, приветствовали и поздравляли молодого полководца, колотя мечами по щитам. — И тогда окончательно разделаемся с этими бандитами. Спасибо вам, храбрые воины. Вы здорово поработали сегодня. Великий Рим не забудет своих защитников. Вы искупили вину, и теперь я опять могу с гордостью называть вас своими соотечественниками. С победой вас, братья!— Ура Германику! — в едином порыве рявкнули тридцать тысяч человек. — Да здравствует наш командир! Да хранят его Бога!Германик улыбнулся, еле сдерживая слезы. Да, он имел все основания гордиться этим днем. Но дело еще не закончено — враг еще силен, не возвращены пока знамена легионов, которые германцы захватили у Вара, не наказаны мятежники и дезертиры, предавшие свою страну.— Мы еще вернемся, — тихо сказал Германик сам себе и оглянулся, скользя глазами по рядам своих солдат, которые продолжали издавать торжествующие крики.Подъехавший Вителлий радостно обнял молодого полководца, хлопнул по плечу.— Отлично сработано, — сказал он. — За такую победу цезарь и сенат обязательно должны предоставить тебе право на триумф.— Мой триумф здесь, — махнул рукой Германик. — Я предпочитаю не показуху, а конкретные дела.«Твоя скромность равна твоим военным талантам, — с некоторой грустью подумал Вителлий. — Вот если бы ты еще был не такой наивный и не до абсурда благородный... Хотя, может, в этом случае мы и не были бы с тобой друзьями. Ладно, Богам виднее».А рядом улыбался Гней Домиций Агенобарб. Его тоже захватила горячка боя, и он со своими галлами и батавами немало способствовал общей победе. Но вот он вспомнил о Ливии, и улыбка сползла с его лица. Глава XВоенный совет Эти события произошли полгода назад, а сейчас, в апреле, когда Рим готовился торжественно отпраздновать День пастухов, Германик вновь собирался в поход.За победу над херусками и хаттами сенат — по предложению Тиберия — признал за его приемным сыном право на триумфальный въезд в город. Это было самое высокое отличие, которое только мог получить в дар от своего народа римский гражданин. Немногие за всю историю страны удостаивались этой чести, но многие мечтали о ней. И порой даже ради этой заветной цели намеренно провоцировали кровопролитные войны, часто совершенно ненужные. Сознательно жертвовали жизнями своих соотечественников, да и своей собственной, только бы въехать в ликующий Рим на колеснице, с лавровым венком на голове и услышать, как толпы скандируют:— Ave, Imperator!Те, кто пережил подобное в роли главного участника торжества, говорил потом, что это был самый счастливый и запоминающийся день в их жизни. И они не очень преувеличивали.Расчетливый и прагматичный цезарь Август положил конец охоте за триумфами, издав указ, по которому лишь члены цезарской семьи могут удостаиваться этой чести. Свое решение он объяснил тем, что не желает больше терпеть бесполезного кровопролития ради амбиций жаждущих славы военачальников. Но многие считали главным мотивом его поступка простую зависть — дескать, цезарь не хочет делиться почестями с кем бы то ни было, кроме своих потомков.Сам Август лишь раз в жизни совершил триумфальный въезд, но зато отпраздновал сразу три победы — в Далмации, у мыса Акций, а также взятие Александрии и окончательное поражение своего многолетнего соперника Марка Антония и его возлюбленной царицы Клеопатры.Тиберий дважды удостаивался лаврового венка. Этими отличиями сенат отметил его победы в Германии и Паннонии.И вот пришла очередь Германика. Это было тем более отрадно, что его отец, Друз Старший, который совершил множество победоносных походов, получил право лишь на «овацию» — малое торжество, которое по своему значению, конечно, никак не могло сравниться с настоящим полновесным триумфом. И Германик был очень рад, что своими подвигами сможет возвеличить и память отца, которого он боготворил.Но ведь война еще не была закончена, разгром Квинтилия Вара еще не был отомщен, а варвары недостаточна наказаны за свои разбойничьи набеги. И Германик, для которого чувство долга всегда было на первом месте, поблагодарив цезаря и сенат за оказанную честь, попросил разрешения продолжить кампанию, а триумф отпраздновать лишь после успешного ее завершения. Он писал, что условия сейчас самые благоприятные для нанесения решающего удара и нельзя упускать такую возможность.Сенаторы не возражали, Тиберию тоже пришлось согласиться, хотя все растущая популярность его приемного сына больно ранила самолюбие цезаря. Но пока он ничего не мог сделать.Получив свободу действий, Германик немедленно начал готовиться к новому походу. У него созрел оригинальный план, с помощью которого он рассчитывал свалиться на врага как снег на голову и вести военные операции на территории противника, в самом ее сердце.Для обсуждения этого стратегического замысла полководец и созвал военный совет. В его штаб-квартиру под Могонтиаком были приглашены легаты всех восьми ренских легионов, а также многие старшие офицеры и командиры союзных отрядов. Предстояло внести последние коррективы в план главнокомандующего, в последний раз обговорить и уточнить все детали. Чтобы потом операция прошла без сучка и задоринки, в лучших традициях обоих Германиков — отца и сына.Ведь почетное прозвище Germanicus получил сначала Друз Старший, а затем, как бы по наследству, оно перешло на его потомка. Но сейчас, после громких побед над варварами за Реном, тот мог с гордостью сказать, что заслужил его не только по праву наследования. * * * В год консульства Друза Цезаря и Норбана Флакка — семьсот шестьдесят восьмой от основания Рима, в пятый день до апрельских календ — в просторном шатре главнокомандующего Ренской армией Германика собрался военный совет.Приглашенные расселись на низких деревянных табуретах, полукругом расставленных у стены. У всех были серьезные, сосредоточенные лица. Они знали, что дело предстоит нешуточное, так что разговор пойдет только по существу — никакого вина и закусок во время совещания. Это еще успеется. Германик сам был образцом солдата и от своих подчиненных требовал того же, всегда и везде.Сейчас в шатре собрались все легаты ренских легионов, офицеры штаба, интендант, квартирмейстер, префект обоза, командиры союзных когорт, а также двое мужчин, но внешнему виду которых можно было без труда признать в них опытных моряков.Были тут и храбрый Авл Плавтий, и суровый Гай Силий, и порывистый молодой Публий Аврелий, и рассудительный Вителлий, начальник штаба, и рыжебородый Гней Домиций — ответственный за вспомогательные войска, другие надежные проверенные офицеры.Слева, с краю, сидел старший трибун Кассий Херея — доверенный человек Германика, скорее, друг командующего, нежели подчиненный. Германик недавно зачислил его в свою свиту и теперь под надзором Хереи находились и контуберналы, и личная охрана полководца.Помимо выполнения своих гражданских обязанностей, Германику пришлось решать еще и личные проблемы. Дело в том, что его жена — смелая и преданная Агриппина, родная сестра Агриппы Постума — часто сопровождала мужа в походах, деля с ним все тяготы фронтовой жизни.Во время солдатского бунта она проявила недюжинное мужество и однажды, в отсутствие Германика, просто спасла ситуацию, которая, казалось, бесповоротно вышла из-под контроля.Когда разъяренная толпа смутьянов окружила палатку командующего, требуя, чтобы его жена склонила супруга на уступки, отчаянная женщина смело вышла им навстречу, раздвинув плечом побледневших от напряжения телохранителей, которые ничего уже тут не смогли бы сделать. На руках она несла своего трехлетнего сына, маленького Гая, прозванного Калигулой. Он был любимцем целой армии, солдаты считали его своим талисманом.— Убейте его! — крикнула Агриппина, протягивая ребенка к бунтовщикам. — А потом и меня! Пусть Германик узнает, что мы погибли, но не пошли на поводу у позабывших о своем долге изменников. Вам же прекрасно известно, что он скорее бросится на меч, чем нарушит присягу, данную цезарю Тиберию. Что он предпочтет увидеть гибель своей семьи, чем бросит без защиты границу Империи. Как же вы можете требовать от него этого?Гневная речь смелой женщины произвела сильное впечатление, но окончательную победу одержал маленький Гай, когда вдруг громко и тревожно заплакал.Солдаты — сами большие дети — тут же стушевались.— Тихо, тихо, — зашептали они. — Мы напугали нашего Калигулу. Смотрите, он плачет и боится нас.— А разве должен сын Германика бояться римских солдат? — холодно спросила Агриппина.Это окончательно отрезвило бунтовщиков, и они разбрелись по своим палаткам, словно побитые собаки. На следующий день они все как один присягнули Тиберию и стали самыми ревностными помощниками своего командира в усмирении мятежа.Так что популярность Агриппины в армии немного уступала популярности ее великого мужа.И вот теперь, в преддверии грандиозного похода, Германик очень тревожился за свою верную подругу. Во-первых, экспедиция потребует мобилизации всех сил, а значит в пограничных городах и укреплениях останутся лишь небольшие гарнизоны — все остальные пойдут за Рен. И вовсе не исключено, что какой-то отряд варваров прорвется на левый берег и займется своим обычным разбоем.Конечно, особого стратегического значения такой эпизод иметь не будет, он никак не повлияет на общий ход кампании, но вот напакостить такие бандиты могут здорово. А если они узнают, что рядом находится жена самого Германика, то уж наверняка попытаются заполучить ее в свои руки. И тогда даже страшно подумать, что с ней станет.А усугубляло дело то, что Агриппина была беременна их очередным ребенком.Но женщина проявила все свое природное упорство, унаследованное от отца — знаменитого адмирала Випсания Агриппы, — и наотрез отказалась уезжать даже в Лугдун. Единственное, чего удалось добиться Германику после долгих уговоров, это ее согласия эвакуировать хотя бы детей. Таким образом двое их старших сыновей Нерон и Друз, а также маленький Гай были отправлены в Рим.Германик командовал Ренской армией, а Агриппина командовала Германиком. Но в отличие от императрицы Ливии она не вмешивалась в служебные дела мужа, а сферу своих влияний ограничивала лишь домашними, бытовыми вопросами. Зато уж тут с ней приходилось считаться. Впрочем, Германик очень любил жену и, возможно, ему даже нравилось, что, целый день, отдавая приказы другим, он вечером и сам должен был выполнять распоряжения супруги. Не исключено, что такой баланс способствовал поддержанию его душевного равновесия и не давал переродиться в диктатора, привыкшего, что никто не смеет ему возражать.И вот, пожелав мужу удачи, Агриппина направилась в Колонию, столицу провинции Нижняя Германия и наиболее надежно укрепленный порт на Рене, чтобы ждать там известий о ходе боевых действий.А Германик, решив хоть как-то эту проблему, теперь мог сосредоточиться на своих непосредственных обязанностях. * * * Командующий Ренской армией, заметив, что все уже собрались, жестом приветствовал своих товарищей по оружию и кивнул ординарцам, которые быстро повесили на стену карту — большой кусок пергамента с изображенной на нем частью германской территории на правом берегу Рена.Эту карту составил в свое время еще сам Друз Старший. Ведь он пока являлся единственным из римских полководцев, кто совершил плавание по Северному морю, а по суше дошел до самого Альбиса.Все собравшиеся с интересом посмотрели на карту. Каждый думал о том, что вот уже скоро, если помогут Боги, и он окажется в этих таинственных неизведанных местах и тогда условные изображения на старой карте обретут для него реальный смысл. Ну, что ж, а пока придется напрячь воображение и память.Германик сделал небольшую паузу и заговорил.— Итак, приступим, друзья, — начал он. — Всем вам уже известен, по крайней мере, в общих чертах, тот план, которым я предлагаю руководствоваться при проведении нынешней кампании. Повторю лишь вкратце основные пункты.Так вот, до сих пор обычно подобные экспедиции всегда двигались по суше. Что ж, римляне, конечно, больше любят твердую землю, нежели зыбкие волны, однако такой путь, как правило, сопряжен с большими опасностями и неудобствами.Во-первых, он отнимает слишком много времени, во-вторых — в этом мы могли недавно убедиться — варвары имеют возможность атаковать нас со всех сторон при неблагоприятных для нас условиях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61