Московским воеводам, которых присылали усовестить монахов, они отвечали, что «за старую веру будут стоять насмерть».
В то же время Никон сделал попытку возвысить власть патриаршую над царской, за что был подвергнут царем опале и изгнан из Москвы. Узнав это, соловецкие монахи стали оказывать еще более упорное сопротивление. Но царь Алексей Михайлович реформ Никона не отменил, и по его приказу монастырь был подвергнут военной осаде.
В одной из рукописей Семен прочел, что после казни Степана Разина некоторые единомышленники донского атамана проникли в осажденный монастырь. Соборных старцев от руководства отстранили, и во главе оборонявшегося монастыря стала меньшая братия. Осада тянулась более восьми лет. Только из-за предательства некоего инока Феоктиста московскому воеводе Мещеринову удалось проникнуть в монастырь с небольшим отрядом через тайный ход под Сушильной башней и открыть ворота. Монастырь был взят и разграблен. Воеводу Мещеринова, награбившего больше всех, вскоре заточили в одном из казематов. Многие монастырские владения перешли в ту пору к московскому царю, а взамен убитых, повешенных и утопленных в проруби бунтовщиков были присланы монахи из других монастырей.

4
Несколько дней Семен не встречал Елисея, — келейник настоятеля болел. Когда они снова сошлись в трапезной, Елисей шепотом сказал:
— Поклянись мне, Семен, что никому не скажешь, о чем я тебя попрошу.
— Сперва попроси, после поклянусь.
— Ну, прошу тебя, поклянись!..
Думая, что Елисей шутит, Семен, чтобы угодить другу, поклялся.
Тогда Елисей совсем тихо сказал:
— Сходи к отцу келарю.
— На что я отцу келарю? — удивился Семен.
— Отец келарь хочет тебе что-то сказать.
— Что отец келарь хочет мне сказать?
— Тише! — замахал на него Елисей, испуганно оглядываясь. — Услышат!.. А что отец келарь хочет тебе сказать, говорить мне не велено...
Понимая, что от такого приглашения отказаться он не может, Семен разыскал келаря, который находился в своей келье около монастырской кухни.
Глаза у келаря были узенькими, в руках он держал четки, которые все время перебирал жилистыми пальцами. Келарь пристально оглядел Семена.
Чуть усмехнувшись, он спросил, хорошо ли келейнику настоятеля в обители, не обижает ли кто. Семен ответил, что лучшего ему и желать не хотелось бы. «Сытно ли келейника настоятеля кормят», — продолжал спрашивать келарь. Семен ответил, что сытно. Он не мог понять, к чему эти вопросы.
— Хорошо, что отрок такой понятливый, — проговорил келарь. — Теперь выслушай, отрок, что я тебе скажу…
И он прямо, без обиняков, потребовал от Семена, чтобы тот доносил ему на настоятеля. Семен может к нему не приходить, — передавать будет через Елисея.
Елисей в это время стоял за спиной келаря и утвердительно кивал. «Конечно, — добавил келарь, — знать этого никто не будет».
Ничего подобного Семен не ожидал. И, забыв про монастырское смирение, глядя прямо в глаза келаря, он наотрез отказался. Елисей подавал Семену отчаянные знаки, но было уже поздно; келарь перестал перебирать четки.
— Вон из кельи, нечестивец, чтобы духу твоего здесь не было! — закричал он как можно громче.
Когда Семен очутился в коридоре, его нагнал Елисей. Он напомнил о данной Семеном клятве.
— Ты Иуда-предатель! — воскликнул Семен и быстро пошел прочь.
Елисей вскрикнул и, схватившись за голову, остался на месте. Если бы Семен сразу не ушел, то стал бы свидетелем того, как обозленный келарь избил своим посохом Елисея, после чего отрока отнесли к монаху-лекарю.
Прибежав к себе, Семен не знал, как ему теперь поступить. Скрыть от настоятеля то, что произошло в келье келаря, он не мог: настоятель был его духовником. Но как рассказать про предложения келаря?.. И Семен промучился без сна всю ночь.
Утром, когда Семен пришел к настоятелю, тот понял, что с келейником что-то случилось, и стал ждать, пока Семен ему откроется. Произошло это очень скоро: упав перед настоятелем на колени, Семен ему все рассказал.
Архимандриту Фирсу не раз подсылали доносчиков; его хотели оклеветать перед Петром и лишить царской милости. Своего прежнего келейника настоятель прогнал именно за то, что тот стакнулся с келарем. Но архимандрит келаря не боялся: достаточно крепкой была его связь с царем Петром, — к тому же знал архимандрит: отец келарь был недальновидным человеком.
Настоятель поднял Семена с колен и сказал, что, пока он жив, никто Семена в монастыре не обидит; сам же он в честности молодого помора не сомневался.

5
В монастыре были такие места, куда настоятель келейника с собой не брал. Где в это время настоятель находился и что там делал, Семен догадаться не мог. Когда еще не расстроилась дружба с Елисеем, Семен спросил его об этом, — Елисей лучше знал, что происходило в монастыре.
Елисей в ответ усмехнулся. Кое-что он, конечно, знает, но сказать не может, — пусть Семен сам спросит об этом у своего настоятеля...
Крики под Корожной башней продолжались, и именно в те ночи, когда настоятель уходил без келейника. И тогда Семен решил спросить об этом.
Настоятель ничего не ответил, только испытующе посмотрел на молодого помора. А когда подошла ночь, велел взять все, что нужно для письма, и следовать за собой.
Никто их не провожал. Они шли прямо к Корожной башне. Сперва навстречу вышли двое, затем еще четверо вооруженных монахов. Узнав настоятеля, монахи пошли вперед, светя фонарями.
Вслед за настоятелем Семен спустился в темную галерею и прошел в сводчатый подвал. С их приходом начали зажигать свечи.
Для настоятеля было приготовлено удобное кресло с небольшой скамеечкой для ног. Колени ему покрыли меховой шубой. Для келейника принесли столик и табурет, поставив рядом с креслом настоятеля. Семен уселся. Он был взволнован, не догадываясь еще о том, что здесь произойдет.
Но вскоре он все понял: послышался звон цепей, и в подвал ввели закованного в кандалы узника, Семен вспомнил груз, привезенный из Сумского Острога.
Узника посадили на низкую скамейку, напротив настоятеля. Подали крест и евангелие. Один из монахов положил закованную руку узника на евангелие и поднес к его лицу крест. Узник повторил за монахом, что будет отвечать правду.
Лицо узника, видел Семен, было усталым, одежда висела лохмотьями, едва прикрывая мускулистое тело. Человек этот лишь немногим был старше его, и это Семена особенно поразило.
Настоятель предупредил Семена, чтобы тот записывал всё, что будет говорить узник.
Первый вопрос был об имени узника.
— Василием окрестили, — последовал ответ.
— Как отца прозывали?
— Отца прозывали Босым.
Семен это записал. Настоятель спросил, откуда у Василия Босого подметные листки, хулившие царя Петра.
— Листки эти нашел.
Настоятель недоверчиво покачал головой.
— Может, кто дал?
— Никто не давал, сам нашел.
— У кого нашел?
— Запамятовал.
Настоятель продолжал:
— Ведаешь, что в тех листках сказано?
На это узник ответил охотно:
— Ведаю...
И добавил, усмехнувшись:
— Царь чужеземцев любит, а своих людей изводит, царь есть антихрист... Антихриста самого надобно извести!..
Никогда при Семене не произносили таких слов про царя; он с трудом все это записывал. А настоятель продолжал:
— Что бы ты сделал, когда встретился с царем?
Узник ответил еще охотнее:
— Как бы с царем встретился, — тут бы на рогатину его и вздел!
Семен обернулся: неужели и это нужно записывать? Настоятель тихо ответил: «Все записывай». И продолжал допрос:
— Потом бы что было?
— Потом был бы новый царь.
— Царевич Алексей? — спросил настоятель.
Узник удивленно на него посмотрел: то же самое говорили ему и те, кто его подослали убить Петра.
— Чем бы новый царь был лучше старого? — продолжал настоятель.
— Новый царь побил бы всех бояр, холопам жить стало бы легче.
— Откуда Василий Босый взял, что новый царь побил бы всех бояр?
— Про то все сказывают.
— Кто сказывал Василию Босому?
Важнее всего настоятелю было узнать о соучастниках Василия Босого, кто подослал его убить царя. Но на эти вопросы узник не отвечал.
Настоятель повел допрос с другой стороны.
— Что ведает Василий Босый про Гришку Талицкого?
— Про такого ничего не ведает.
— Где раньше проживал Василий Босый?
— В тверской вотчине бояр Хованских.
— Для чего Василий Босый явился в святую обитель?
— Сказывали, — царь бывает в обители, ходит не бережется.
— Кто об этом сказывал?
— Мало ли кто — много народу попадается.
— Василию Босому кто сказывал?
— Всего не упомнишь.
— Разумеет Василий Босый грамоте?
— Не вразумил господь.
— Откуда Василий Босый узнал, что в листках Талицкого сказано?
Узник промолчал. Настоятель спросил в упор:
— Кто подослал Василия Босого убить царя?
Узник поднял голову и твердо ответил:
— Никто не посылал — сам понял, что антихриста надобно убить.
Семену никогда не приходилось ничего подобного слышать. Волнуясь, он записывал с трудом. Больше всего его поражало, что Василий Босый не только не скрывал своего намерения убить царя, но был убежден, что именно так и нужно сделать.
Допрос продолжался еще некоторое время. Ничего не добившись, настоятель махнул рукой — Василия Босого увели.
И опять загремели цепи: в подвал ввели другого узника; его тоже посадили на низкую скамейку.
Семен увидел толстого и обрюзгшего человека, с лысым черепом и клочьями седой бороды. У него были суетливые движения, бегающий взгляд. На теле висели лохмотья когда-то богатой одежды.
Семену казалось, что человек этот все время куда-то торопится. Отвечая, он говорил больше, чем спрашивали, — записывать было трудно. Звали его Матвеем, происходил он из захиревшего рода бояр Ягубовских. Боярин должен был поднять кемских стрельцов и двинуться на Москву, куда к этому времени соберутся все недовольные царем Петром. На престол собирались посадить царевича Алексея. В заговор ввязался потому, что царь живет не по чести, древнюю веру позабыл, народ свой губит, а чужеземцам потакает, а еще сулили ему дать хорошую вотчину. Теперь вот схватили, предадут смертной казни. Пусть только не пытают, он все откроет и охотно примет мученический венец — царь небесный его простит. Будет молить царя земного, — может, и он помилует грешного своего раба, который никогда больше не поднимет на него руку.
Семен поразился, какими были разными эти два человека — боярин Ягубовский и холоп Василий Босый. Боярина он сразу же стал презирать, а Василий Босый еще больше возвысился в его глазах. «Окажись я на месте Василия Босого, — думал Семен, — поступил бы точно так же, не выдал бы своих соучастников...»
Настоятеля интересовали люди, с которыми был связан мятежный боярин. И тот охотно, словно чему-то радуясь, называл одного за другим всех заговорщиков.
Когда боярину уже нечего было рассказывать, настоятель велел и его увести. Услал он и монахов. Оставшись в подвале вдвоем с келейником, настоятель перечитывал сделанную Семеном запись. Было в это время так тихо, что Семен слышал, как потрескивало пламя свечей.
Настоятель прочел запись и, словно ни к кому не обращаясь, проговорил:
— Царь Петр вершит большие дела, государство свое поставить в Европе превыше всех хочет, а его нарекают антихристом и убить собираются...
Он хотел знать, какого мнения обо всем, что увидел и услышал, был молодой помор. А Семен думал: «Ведь и правда, что говорит Василий Босый — царь людей губит»... Но сказать этого настоятелю не решился.
А тот продолжал:
— Видит бог, как трудно царю и его верным слугам…
Настоятель предполагал, что Семен с ним согласится, но Семену запали слова Василия Босого: «Царь — антихрист, антихриста нужно извести».
И опять не решился сказать этого настоятелю.
Настоятель словно понял мысли своего келейника. Сняв с груди крест, он протянул его Семену. И когда тот крест взял, велел ему повторить за собой слова клятвы.
Семен поклялся, что никогда, нигде и никому не обмолвится о том, свидетелем чего только что был, а так же и о том, что увидит и услышит впредь.

6
Через несколько дней Семен вторично спустился с настоятелем под Корожную башню. Подвал, где происходил допрос, они миновали. В следующем, более обширном помещении, стояли на подставках толстые свечи. Сюда принесли кресло с подножкой для настоятеля, столик и табурет келейника.
Семен осмотрелся: маленькие окошки на высоте человеческого роста были заделаны железными брусьями. На сводах выступала сырость.
На одной из стен висели плети. Рядом стояла широкая скамейка с воротами на концах, вроде тех, какими на рыбачьих судах поднимают якоря. Перед креслом настоятеля свешивались лямки, проходящие через блок, вделанный в свод; под лямками в полу большое железное кольцо.
Колени настоятеля заботливо укутали меховой шубой. Семен опустился на свой табурет, приготовившись писать.
Снова раздалось позвякивание цепей. Василия Босого, как и в прошлый раз, посадили на низкую скамейку. Вокруг зажгли большие свечи; узник оказался со всех сторон освещенным, в то время как все остальное осталось в полумраке.
Семен увидел, что Василий Босый был в чистой одежде, с расчесанными волосами и казался не таким измученным. Молодой помор смотрел на него и думал: «Как тебе, наверное, хочется вырваться на волю...» А Василий Босый словно отвечал ему: «Тяжело тебе, такому молодому, глядеть, как будут пытать человека».
И Семен решил, что, если бы ему сейчас представилась возможность помочь Василию Босому бежать, он, не задумываясь, сделал бы это.
Тишину нарушил голос настоятеля. Семен увидел, как изменилось лицо старика: не было в нем больше ни старческой доброты, ни начальственной строгости — черты заострились, а глаза, обычно бесцветные, горели; таким молодой помор настоятеля видел в первый раз.
Настоятель говорил не торопясь. Впредь с Василием Босым будут, хорошо обращаться, станут его сытно кормить, водить в баню, одевать в чистую одежду. А для того, чтобы его выпустили на волю, он должен сказать, кто подбивал убить царя Петра.
Василий Босый смотрел теперь на настоятеля не мигая — зрачки его то суживались, то расширялись, от того, ярче или слабее горели свечи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28