Тот обрадовался, выстроил на острове обширный дом и назвал остров Веселым. Первое же наводнение снесло дом, и придворный назвал остров Чертовым. Теперь здесь по приказу Петра стали возводить крепость, которая должна была оберегать новый город.
На постройку крепости со всего государства сгоняли мужиков. Одни возили землю в тачках, другие носили на спине в рогожных кулях. От царя Семен и остальные мужики отличались только тем, что царю пришлось самому себе мастерить тачку, а для них тачки уже были приготовлены.
Работа начиналась с четырех утра. Первый перерыв приходился на восемь — получасовой отдых, во время которого нельзя было отлучаться. Многие и не могли бы этого сделать, так как за попытку к побегу были прикованы к тачке. Затем работа до одиннадцати. Снова короткий отдых и работа до четырех. Еще один отдых — и работа дотемна. За все это выплачивали полтину в месяц. На эти деньги нужно было кормиться, платить за проживание и обеспечивать себя хоть какой-нибудь одеждой. Про обувь и не думали — работали босиком. Пища стоила страшно дорого, была недоброкачественной, временами и ее невозможно было достать. Изголодавшиеся и истощенные люди все время болели.
Если человек не выдерживал и валился с ног, его на рогоже оттаскивали в сторону. В руки ему вставляли зажженную свечу. Каждый проходивший должен был положить хотя бы самую маленькую монету. Так собирали на похороны. Когда скапливалось достаточно денег, являлся поп, наскоро отпевал покойника и забирал себе большую часть денег, — остальное шло на гроб и выкапывание могилы.
Изо дня в день Семен возил в крепость землю. Это была каторжная работа. Еще раньше изнурительная дорога и голод подорвали его силы. Напрягаясь из последнего, он говорил себе, что должен во что бы то ни стало держаться: если свалишься, все будет кончено: умерших, видел он, сменяли вновь пригнанные. Многих из тех, кто прибыл с ним, не было уже в живых. Толкая тачку по узкой доске, Семен всматривался в лесную чащу, покрывавшую дальний берег и острова; ему снова приходила мысль о побеге. Но сделать это не представлялось возможным: по окрестностям рыскали свои и неприятельские солдаты. Свои пригнали бы назад, после чего работать пришлось бы уже прикованным к тачке, а неприятельские, выпытав, что было им нужно, бросили бы мертвое тело в реку.
Отупелый, валился ночью Семен на нары; беспокойный сон не приносил отдыха. Семену начало казаться, что живым он отсюда не выберется. Все же он продолжал возить землю. Но вот случилось так, что тачка вдруг выскользнула из рук. С трудом нагнувшись, Семен попытался поднять ее. От чрезмерного усилия у него закружилась голова. Кругом были глубокие лужи, Семен упал на спину и потому только не захлебнулся в грязной воде.
Каждый час отбивали время. И сейчас, находясь в полузабытьи, Семен еще нашел силы повторять про себя громкие удары. Было одиннадцать часов, — до отдыха он не дотянул нескольких минут.
Так как работа на время прекратилась, с дороги его никто не оттащил. Но вскоре Семен почувствовал, что его подняли и понесли, а затем положили на мокрые доски и еще раз подняли и снова понесли.
Очнулся Семен в небольшом помещении, на нарах. Свет проникал через узкое окошко, за которым виднелись сосны. Пристально вглядевшись в стоящего перед ним человека, Семен воскликнул:
— Сержант Щепотьев!..
В ответ он услышал: «Не сержант, а капитан». Это проговорил второй человек, сидевший на табурете несколько поодаль.
Оглянувшись на говорившего, Семен еще больше поразился.
— Капитан Корчмин!..
— Не капитан, а майор, — произнес тот, кого Семен назвал Щепотьевым. Видя недоуменное лицо Семена, оба рассмеялись. А затем Щепотьев оборванного и грязного Семена крепко прижал к своей груди.
— Полегче, капитан! — закричал Корчмин. — А то он стал совсем щуплым — переломаешь ему ребра!..
На этот раз поправлялся Семен удивительно быстро. Щепотьев все время находился в разъездах; молодого помора приютил у себя Корчмин. На стрелке Васильевского острова стояла его батарея. Дом Корчмина на левом берегу Невы еще не начинали строить, и майор жил в небольшой избушке, прятавшейся среди сосен позади батареи.
Семену объяснили, что и у самого государя не было приличествующего его званию дворца. Останавливался Петр на правом берегу реки, неподалеку от крепости, в маленьком домике, выстроенном чуть ли не за один день. Только через шесть лет на месте, где было раньше охотничье поместье некого свейского ротмистра Канау, а затем устроили Летний сад, Петру был поставлен первый в новом городе дворец.
Едва Семен поднялся на ноги, его свезли на небольшой лодке — верейке — в баню, постригли и побрили. От меховой малицы остались лохмотья. Корчмин подарил Семену один из своих костюмов.
Это был камзол и кафтан из добротного синего сукна, такие же штаны и сапоги с высокими ботфортами. Ha голову он ему дал круглый фетровый картуз черного цвета с большим козырьком. Такие картузы любил носить сам Петр, и все ему подражали. Корчмин удивился не столько тому, что платье пришлось впору, а тому, что Семен сразу же почувствовал себя в нем непринужденно.
Однако вести себя как полагалось при царском дворе Семен, конечно, еще не умел. И вот, по мере того, как Семен поправлялся, Корчмин принялся его «воспитывать». А когда у Семена чего-либо сразу не получалось, наставительно приговаривал: «Это вам, сударь, не на Белом море!»
Очень скоро, к вящему удовольствию воспитателя, чрезвычайно щепетильного в подобных вопросах, Семен не только овладел всем необходимым, но проделывал все с «достаточной грацией и изяществом». Корчмин и не догадывался, с каким упорством Семен этого добивался. Уходя в лес подальше от батареи, он часами расхаживал, как учил Корчмин, и раскланивался во все стороны, ведя вежливые разговоры с соснами, приговаривая: «Это вам, сударыня, не на Белом море!»
Вернувшийся Щепотьев сделал вид, что вовсе не узнает молодого помора. По этому поводу Корчмин заметил:
— Везет тебе, Семен: сперва я тебя не узнал, а теперь вот — Щепотьев.
Этим он напомнил то, о чем раньше рассказали Семену: когда оба проходили мимо лежавшего у тачки человека, Корчмин действительно Семена не узнал. И если бы не Щепотьев, гнить бы теперь Семену в сырой земле.
Вскоре со стороны Ладожского озера пришло судно, известившее о своем прибытии оглушительными пушечными выстрелами; с верков крепости и батареи Корчмина ответили не меньшей пальбой. Все понимали: прибыл царь.
— Собирайся, — сказал Корчмин, — поедем к государю, надобно тебя к делу приставить.
Корчмин и Щепотьев помнили, что Петр хотел наградить молодого помора, но тогда Семена не нашли. Теперь, считали они, Семен свое получит.
Иначе к этому отнесся сам Семен: он знал, что придется объяснить Петру, почему он от него сбежал, а может быть, отвечать и на другие вопросы. Но без колебаний он шагнул в лодку вслед за Корчминым, — в новом городе предпочитали не ходить по улицам, а ездить на баркасах или верейках.
Царь находился в крепости, где в соборе происходило молебствие. Оставив Семена на берегу, Корчмин велел ему подождать. Вскоре он вернулся, сказав, что Семен должен прийти в домик царя, где Петр будет его ждать через час.

5
Домик стоял в полуверсте от крепости, у самого берега. Здесь была насыпана земляная пристань, укрепленная сваями. Корчмин рассказал Семену, что к этому месту в прошлом году пристало первое иноземное торговое судно. Петр наградил голландского шкипера громадной суммой денег — пятьюстами ефимками. И сейчас здесь стояло несколько кораблей.
Домик был сложен из сосновых, гладко отесанных бревен. Выкрасив стены масляной краской, провели по ним горизонтальные и вертикальные линии, отчего издали стало казаться, что все сооружение сложено из камня. Крышу покрыли гонтовой дранкой, походившей на черепицу. На коньке укрепили выточенную из дерева мортиру с двумя «огнедышащими бомбами» по бокам.
Вход был со стороны леса, где расхаживали на страже преображенцы. Семен назвал себя — его сразу пропустили. В небольших сенцах встретил Фельтон, который и привел к Петру.
При входе Семену пришлось нагнуться, чтобы не разбить лоб о низкую притолоку. Петр ждал в левой комнате, служившей столовой. Стены здесь были обтянуты холстиной, в середине стоял небольшой стол и несколько табуретов. На полке укреплена искусно сделанная модель галеры.
На Петре, поверх расстегнутой рубашки и голландских шаровар, распахнутый халат из дорогой итальянской материи с цветным узором. На ногах у него — белые нитяные чулки и башмаки с пряжками. Длинные волосы зачесаны назад.
Петр сидел в привычной позе, закинув нога на ногу во рту у него была короткая трубка. Занимал он в комнате много места. Мелкая расстекловка окна, находящегося сзади, пропускала достаточно света, чтобы можно было хорошо разглядеть лицо пришедшего.
Очутившись перед Петром, Семен быстро снял картуз, сделал поклон и замер, ожидая, пока царь к нему обратится. Корчмин учил, что первому заговаривать не полагается.
— Преотлично вымуштровал тебя Василий, — сказал Петр, — пожалуй, теперь и в придворные годиться будешь.
— Государь!.. — воскликнул Семен, задетый за живое, забыв, что возмущаться словами царя тоже не полагается.
— Вот ты и сбился, брат, — рассмеялся Петр, — разве так с царствующей особой разговаривают?..
И он рассмеялся еще громче, пыхнув дымом из трубки.
— Виноват, государь! — воскликнул Семен.
Он действительно смутился, так как сразу же подвел своего учителя.
Петр начал расспрашивать: его интересовало, где все это время находился и чем занимался Семен. Без утайки молодой помор рассказал, как переплыл с промышленниками Нарземское море, обменял товары на мягкую рухлядь, прожил часть зимы на Ямале, как попал в Обдорск, откуда его пригнали «строить город».
О том, как спасли Семена его друзья, Петр уже знал.
— Значит, — спросил Петр, — промышленники тебя обманули?
— Выходит так, государь.
— А самоеды поступили с тобой самым наилучшим образом?
— Это хорошие люди, государь.
— Судно вернулось на Белое море?
— Мне неизвестно, государь.
— А воевода тебя обокрал?
— Выходит что так, государь.
— И не попадись тебе Щепотьев с Корчминым, мы бы с тобой не встретились?
— Не встретились, государь.
Помолчав, Петр захотел узнать, что же произошло с Семеном в сузёмке, когда молодой помор после лесного пожара неожиданно пропал.
Семен рассказал, как его утащил Патвард, что ему Патвард предлагал и как ему удалось при помощи Фаддеича спастись.
Петр удивленно смотрел на Семена: хорошо зная молодого помора, он ни на мгновение не усомнился в правдивости его слов.
Больше всего Петра заинтересовал человек в широкополой шляпе, сидевший у зимушки: ведь именно этот человек и кинулся на него с рогатиной.
Отведя трубку в сторону, он посмотрел на Семена и спросил:
— Ведомо тебе, кто был этот человек?
Семен взгляд выдержал и твердо ответил:
— Ведомо, государь...
Достаточно было Семену сказать, что он этого человека не знает, и все дальнейшее осталось бы скрытым. Но Семен мог отвечать только правду, особенно если его спрашивал Петр.
Мускулы на лице Петра напряглись. Не подозревая еще того, что последует дальше, Петр спросил:
— Кто был сей человек?
Семен сказал:
— Василий Босый.
У Петра была хорошая память.
— Тот, что на вечное заточение остался под Корожной башней? — спросил он.
— Тот самый, государь.
Наступило молчание. Семен ждал. По лицу Петра забегала судорога.
Ударив свободной рукой по столу, Петр воскликнул:
— Вышло так, что келарь не зря предупреждал: архимандрит хотел меня убить!..
— Что ты, что ты, государь! — поспешно возразил Семен, позабывая про всякий этикет. — Архимандриту сделать такое? Архимандрит тебе верен, государь!..
Тогда Петр спросил:
— Кто же выпустил Василия Босого?
Семен молчал: ответить на вопрос — выдать себя с головой.
— Кто же выпустил Василия Босого? — не замечая замешательства Семена, переспросил Петр.
— Государь, — с трудом выговорил Семен, — прикажи кликнуть солдат.
Петр удивленно на него покосился.
— А для чего тебе понадобились солдаты?
— Заковать Семена Поташова в железа.
Петр заерзал на табурете; молодой помор его удивлял.
— Почему это вдруг понадобилось заковывать Семена Поташова в железа? — спросил он.
И молодой помор решительно заявил:
— Потому что освободил Василия Босого Семен Поташов.
Петр приподнялся, переспросил:
— Освободил Василия Босого Семен Поташов?
Семен протянул руки, словно прося скорее заковать их.
Глаза Петра округлились, а по лицу его снова забегала судорога.
Опустившись на табурет, Петр попытался раскурить трубку. Но, когда из этого ничего не получилось, отбросил трубку на стол.
А затем, вскочив, крикнул:
— Для чего ты это сделал?..
Семен молчал.
— Говори же: для чего ты это сделал?
Подняв глаза, Семен тихо ответил:
— Василия Босого обманули плохие люди, а он даже под пыткой их не выдал... Я сам смотрел, как его подвешивали, мне стало Василия Босого жалко...
Петр сделал шаг в одну сторону, затем в другую — маленькая комната не давала возможности разойтись, — наконец резко повернулся к Семену.
Сдерживаясь, что давалось ему с трудом, Петр спросил:
— Но ты же убил его?.. Сам его убил!.. Так ведь?
Семен не мог говорить, он только кивнул головой.
— Так для чего же ты выпустил его?
— Я тогда, государь, поступить иначе не мог.
Петр опустился на табурет, посидел, барабаня пальцами, и вдруг снова выкрикнул:
— Знаешь, что за все это полагается?
Семену на это нечего было сказать. Тут Петра словно осенило, и он быстро проговорил:
— Не стал бы я спрашивать, — ты бы мне все это рассказал?
Семен ответил убежденно: «Да, государь». А затем, подумав добавил: «Если бы представился случай».
— А не могло тебе прийти в голову, что обо всем этом нужно было молчать?
— Нет, государь.
— За все это, — продолжал Петр, — и не таким, как ты, рубят голову. Это тебе понятно?
Семен снова ничего не ответил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28