Юноша был тронут любовью этого существа и таким открытым и восторженным ее проявлением. Он долго ласкал пса, чесал за ушами и старался успокоить. Ему вспомнился Арго, пес Одиссея, — единственный, кто узнал своего возвратившегося через много лет хозяина, — и он почувствовал на глазах слезы.
Едва завидев его на пороге своей комнаты, сестра бросилась ему на шею.
— Девочка…— прошептал Александр, прижимая ее к себе.
— Я так плакала. Так плакала, — всхлипывала она.
— А теперь хватит. Я вернулся и к тому же голоден. Надеялся, что ты пригласишь меня на ужин.
— Конечно! — воскликнула Клеопатра, вытирая слезы и шмыгая носом. — Заходи, заходи.
Она усадила его и тут же распорядилась приготовить трапезу и принести таз, чтобы брат мог вымыть руки и ноги.
— А мама приедет на мою свадьбу? — спросила девушка, когда он возлег для ужина.
— Надеюсь, что да. Сочетаются ее дочь с ее братом — этого нельзя пропустить. И возможно, наш отец будет даже рад ее присутствию.
Клеопатра как будто успокоилась. Брат и сестра начали беседовать о том, что случилось за прошедший год, пока они находились так далеко друг от друга. Царевна подскакивала каждый раз, когда брат рассказывал о каком-нибудь особенно ярком приключении или о рискованных погонях по диким ущельям иллирийских гор.
Время от времени Александр прерывал свой рассказ. Ему хотелось узнать о Клеопатре побольше: как она будет одета на свадьбе, как будет жить в Бутротском дворце. Иной раз он просто с легкой улыбкой молча смотрел на сестру, по обыкновению склонив голову налево.
— Бедняга Пердикка, — сказал он, словно пораженный внезапной мыслью. — Он самозабвенно влюблен в тебя и, когда узнает о твоем бракосочетании, утонет в горе.
— Мне жаль. Он отважный юноша.
— Не просто отважный. Когда-нибудь он станет одним из лучших македонских полководцев, если я хоть немного научился разбираться в людях. Но ничего не поделаешь: у каждого из нас своя судьба.
— О да, — кивнула Клеопатра.
В разговоре брата и сестры, встретившихся после долгой разлуки, вдруг возникла долгая пауза: каждый прислушивался к голосу своих чувств.
— Я верю, что ты будешь счастлива со своим мужем, — вновь заговорил Александр. — Он человек умный и мужественный и умеет мечтать. Ты будешь для него цветком в росе, улыбкой весны, оправленной золотом жемчужиной.
Клеопатра посмотрела на него загоревшимися глазами.
— Такой ты меня видишь, брат?
— Да. И такой тебя увидит он, я уверен.
Александр поцеловал ее в щеку и ушел.
Было уже поздно, когда он впервые вернулся в свои палаты после годового отсутствия. В воздухе ощущался аромат стоявших повсюду цветов и запах ванны.
Зажженные лампы распространяли теплый, уютный свет, рядом с ванной в полном порядке лежали его скребок, расческа и бритва, а на табурете сидела Лептина в коротком хитоне.
Едва завидев Александра, она подбежала к нему, бросилась к его ногам и, обняв колени, покрыла их поцелуями и слезами.
— Ты не поможешь мне принять ванну? — спросил он.
— Да, да, конечно, мой господин. Сейчас.
Она раздела его и дала погрузиться в обширную ванну, потом начала нежно обтирать губкой. Вымыла его мягкие шелковистые волосы, вытерла их и полила голову драгоценным маслом, прибывшим из далекой Аравии.
Когда Александр выбрался из ванны, девушка накрыла его плечи простыней и уложила его в постель. Потом разделась сама и долго растирала его, чтобы размять, но не умащала благовониями, поскольку ничто не было так прекрасно и желанно, как собственный запах его кожи. Увидев, что царевич расслабился и закрыл глаза, девушка легла рядом, голая и теплая, и покрыла поцелуями все его тело.
ГЛАВА 37
К концу весны, незадолго до назначенной свадьбы Клеопатры и Александра Эпирского, Эвридика родила мальчика, и это событие охладило дальнейшие отношения царевича с отцом.
Усугубились непонимание и раскол, омраченные решением Филиппа держать подальше от двора близких друзей сына, особенно Гефестиона, Пердикку, Птолемея и Селевка.
Филот, находившийся в это время в Азии, после возвращения Александра стал проявлять к нему довольно прохладные чувства. Он начал прямо-таки вызывающе встречаться с его двоюродным братом Аминтой, который был наследником трона до рождения у Олимпиады сына.
Все это в соединении с утраченными дружескими отношениями при дворе и острым чувством изоляции не могло не усилить в Александре опасной неуверенности, толкавшей его на неловкие инициативы и неоправданные поступки.
Известие о том, что Филипп предложил в жены его сводному брату, слабоумному Арридею, дочь сатрапа Карий, дало дополнительный повод для подозрений. Наконец после долгих размышлений, боясь, что этот выбор каким-то образом связан с походом в Азию, Александр послал к Пиксодару посланника с предложением своей руки, но царь, узнав об этом через своих осведомителей, пришел в ярость и был вынужден расстроить весь план матримониального союза, уже скомпрометированного. Недоброе известие принес Евмен.
— Да как тебе пришло в голову вытворить такое? — воскликнул он. — Почему ты ничего не сообщил мне, почему не посоветовался со мной? Ведь я бы сказал тебе, что…
— Что бы ты мне сказал? — раздраженно перебил его Александр. — Ты делаешь лишь то, что тебе велит мой отец! Не говоришь со мной, держишь меня в полном неведении обо всем!
— Ты не в себе, — возразил Евмен. — Но как ты мог такое подумать — что Филипп разменяет по мелочам своего наследника трона, женив его на дочери слуги своего врага, персидского царя?
— Я уже не знаю, наследник ли я Филиппа. Он мне этого не говорит. Проводит все время со своей новой женой и ребенком, которого она ему родила. И вы тоже меня бросили. Все вы боитесь быть со мной, думая, что теперь не я буду наследником трона! Посмотри вокруг: сколько сыновей у моего отца? Кто-нибудь решит поддержать Аминту: в конце концов, он был наследником, когда я еще не родился. Филот, например, проводит с ним больше времени, чем со мной. А Аттал разве не заявил, что его дочь родит законного наследника? И вот, родился мальчик.
Евмен ничего не сказал. Он смотрел на Александра, меряя комнату широкими шагами и ожидая, когда тот успокоится. Наконец он остановился, повернулся спиной к окну и сказал:
— Тебе нужно встретиться с отцом, даже если сейчас он готов тебя задушить. Кстати, он не так уж неправ.
— Видишь? Ты на его стороне!
— Брось! Прекрати так со мной говорить! В ваших семейных распрях я всегда принимал твою сторону. Я старался помирить вас, потому что считаю твоего отца великим человеком и потому что люблю тебя, проклятого упрямца! Давай, вспомни какой-нибудь случай, когда я сделал что-нибудь, хоть что-нибудь против тебя, вспомни хоть одну неприятность, которую я причинил тебе за все эти годы, что мы знакомы! Ну, скажи, я жду.
Александр не ответил. Он сложил руки на груди и отвернулся, чтобы друг не увидел выступивших на глазах слез. Юноша весь кипел злобой, сознавая, что гнев отца все так же пугает его, как в раннем детстве.
— Ты должен встретиться с ним. Сейчас же. Сейчас, когда он в ярости на тебя за то, что ты натворил. Покажи ему, что не боишься, что ты мужчина, что ты достоин когда-нибудь воссесть на трон. Признай свои ошибки и попроси прощения. Вот это и будет настоящее мужество.
— Хорошо, — согласился Александр. — Но помни, что один раз Филипп уже бросился на меня с мечом.
— Он был пьян.
— А теперь он как?
— Ты несправедлив к нему. Он сделал для тебя невозможное. Тебе известно, сколько он вложил в тебя? Скажи, известно? Я-то знаю это, потому что веду расчеты и слежу за его архивом.
— И знать не хочу.
— Не меньше ста талантов, по самым скромным подсчетам: четверть богатств такого города, как Афины, во время его наивысшего расцвета.
— Не хочу знать!
— Он потерял глаз в бою и остался изуродованным до конца своих дней. Он построил для тебя величайшую державу, какая только существовала к западу от Проливов, и теперь предлагает тебе Азию, а ты препятствуешь его планам, попрекаешь за маленькие удовольствия, которые человек его возраста еще может получить от жизни. Пойди к нему, Александр, и поговори с ним, пока он сам не пришел к тебе.
— Хорошо! Я встречусь с ним. — И царевич вышел, хлопнув дверью.
Евмен бросился за ним по коридору:
— Погоди! Погоди, говорю тебе!
— Что еще?
— Дай сначала мне поговорить с ним.
Александр пропустил Евмена вперед и смотрел вслед, качая головой, а тот устремился в восточное крыло дворца. Там он постучал в дверь и подождал ответа.
— В чем дело? — с мрачным лицом спросил Филипп, когда вошел секретарь.
— Александр хочет поговорить с тобой.
— О чем?
— Государь, твой сын сожалеет о своем поступке, но просит понять его: он чувствует одиночество, покинутость. Он не видит твоего доверия, твоей любви. Ты не можешь его простить? По сути дела, он почти ребенок. Он думает, что ты его бросил, и это его пугает.
Евмен, ожидавший взрыва неконтролируемого гнева, удивился, увидев, что царь сохраняет необычное спокойствие. Это поразило его.
— Ты здоров, государь?
— Здоров, здоров. Пусть войдет.
Евмен вышел и наткнулся на Александра, который, побледнев, дожидался за дверью.
— Твой отец очень переживает, — заявил секретарь. — Возможно, он еще более одинок, чем ты. Помни это.
Царевич шагнул через порог.
— Зачем ты это сделал? — спросил Филипп.
— Я…
— Зачем? — проревел он снова.
— Потому что чувствовал, что ты принимаешь решения и строишь свои планы без меня, потому что я один, и никто мне не помогает, никто ничего не советует. Я хотел утвердить свое достоинство.
— Предложив руку дочери слуги персидского царя?
«Слова Евмена», — подумал Александр.
— Но почему ты не поговорил со мной? — продолжал Филипп более спокойным тоном. — Почему было не поговорить с отцом?
— Ты предпочел мне слабоумного Арридея.
— Именно! — снова вскричал Филипп, стукнув кулаком по столу. — И тебе это ни о чем не сказало? Так-то Аристотель учил тебя рассуждать?
Александр хранил молчание, а царь встал и начал, хромая, ковылять туда-сюда по комнате.
— И так страшно я тебе навредил? — наконец спросил царевич.
— Нет, — ответил Филипп. — Хотя это и могло бы оказаться полезным — породниться с персидским сатрапом, когда я готовлюсь пойти на Азию. Но на все есть свое лекарство.
— Я сожалею о случившемся. Больше такого не повторится. И надеюсь, ты сообщишь мне, каково будет мое место на свадьбе Клеопатры.
— Твое место? Оно будет таким, как и положено наследнику трона, сын мой. Ступай к Евмену. Он все знает. Он продумал церемонию до последних мелочей.
При этих словах Александр страшно покраснел. Ему захотелось обнять отца, как в былое время, когда он уезжал в Миезу, но не удалось перебороть смущения, которое испытывал в его присутствии с того дня, когда их отношения испортились. И все же царевич посмотрел на отца со взволнованным и опечаленным видом, и Филипп понял его.
— А теперь оставь меня, — сказал царь. — Убирайся, мне не до тебя.
***
— Входи, — сказал Евмен. — Ты обязан увидеть, на что способен твой друг. Эта свадьба станет шедевром всей моей жизни. Царь прогнал всех церемониймейстеров и камергеров и взвалил на меня всю ответственность за организацию. А теперь, — объявил он, распахивая дверь и вводя Александра, — посмотри на наряды!
Царевич оказался в одном из внутренних оружейных складов, почти полностью освобожденном от оружия, чтобы дать место огромному деревянному настилу на козлах, где в масштабе был изображен весь комплекс царского дворца в Эгах с храмами и театром.
Макеты были без крыши, позволяя заглянуть внутрь, где глиняные раскрашенные фигурки изображали различных персонажей, принимающих участие в торжественной церемонии.
Евмен взял со стола указку.
— Вот, — объяснил он, указывая на большой зал под портиком с колоннами. — Здесь состоится бракосочетание. Отсюда начнется грандиозное торжественное шествие. Это будет необычайное зрелище. После церемонии приближенные дамы проводят новобрачную в спальню — для ритуального омовения и причесывания. Тем временем состоится шествие: впереди пронесут статуи двенадцати олимпийских богов; за ними пройдут служители, и рядом с ними проследует статуя твоего отца, символизируя его религиозные чувства и его божественную миссию — защищать всех греков. В центре пойдет сам царь в белом плаще и венце из золотых дубовых листьев. Чуть впереди и справа от монарха шествуешь ты в своем достоинстве наследника трона, а слева — новобрачный, Александр Эпирский. Вы направитесь в театр — вот сюда. Гости и иностранные делегации при первых лучах рассвета займут места и до появления участников процессии будут развлекаться спектаклем и декламацией знаменитых актеров, специально прибывших из Афин и Сикиона. Среди них будет сам Фессал, которым, говорят, ты очень восхищаешься.
***
Александр расправил на плечах белоснежный плащ и обменялся быстрым взглядом со своим дядей. Оба шествовали чуть впереди Филиппа, сопровождаемого телохранителями. Царь был в красном хитоне с золотой узорчатой каймой из овалов и пальметты, в роскошном белом плаще, со скипетром из слоновой кости в руке и золотым венцом из дубовых листьев на голове — в точности как статуя, уменьшенную модель которой Евмен показывал Александру в оружейной.
Царские сапожники подобрали ему пару котурнов, как у актера-трагика; скрытые краем одежд, они были разной толщины, чтобы выровнять прихрамывающую походку и усилить внушительность фигуры.
Евмен разместился на деревянных подмостках, воздвигнутых на возвышении среди зрительских мест, и цветными флажками подавал сигналы церемониймейстеру, чтобы координировать грандиозное шествие.
Справа виднелся громадный полукруг, битком набитый народом — казалось невероятным, чтобы на таком тесном пространстве уместилось столько людей, — а дальше, на границе видимости, Евмен различил голову процессии со статуями, чудесно изваянными самыми великими скульпторами; статуи были облачены в настоящие наряды, и на голове у них сверкали золотые венки, а рядом двигались священные птицы — орел Зевса, сова Афины, павлин Геры, тоже выполненные с удивительным реализмом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39