Страсть к истории заставила его обзавестись не только классическими трудами Гекатея Милетского, Геродота и Фукидида, но также и книгами западных философов вроде сиракузца Филиста, который рассказывал о превратностях судеб греческих городов в Сицилии и Италии, стране, где зарождались новые силы вроде города Рима, основанного троянским героем Энеем; в этом городе побывал сам Геракл на обратном пути из далекой Иберии.
После ужина они сидели на воздухе в портике и говорили допоздна.
— Когда твой отец сражался со скифами, священный совет Дельф объявил новую священную войну против жителей Амфиссы.
— Знаю, — ответил царевич. — Однако ни одна из сторон не добилась преимущества. За Амфиссой стоят фиванцы, но они не хотят действовать открыто, чтобы не попасть под молнии священного совета, и ситуация снова сложилась критическая, особенно в свете того, что надумали Афины. Совет уже прислал нам официальное приглашение вмешаться, и не думаю, что отец заставит повторять просьбу дважды.
Каллисфен налил обоим немного вина.
— В совете председательствуют фессалийцы, ваши друзья… Я довольно хорошо знаю твоего отца и не удивлюсь, если выяснится, что это он организовал весь этот маневр.
Александр посмотрел на него, рассеянно прихлебывая вино из своего кубка.
— Не кажется ли тебе, Каллисфен, что у тебя длинные уши, а?
Тот отодвинул от себя кубок.
— Я историк, Александр, и, думаю, хороший ученик моего дяди, как и ты. Не удивляйся, если я упражняюсь в логических построениях вместо того, чтобы слушать сплетни из вторых или третьих рук. А теперь позволь мне угадать: твой отец прекрасно знает, что общественное мнение в Афинах не благоволит фиванцам, но он также знает, что Демосфен прилагает все усилия к тому, чтобы афиняне изменили свое мнение и поддержали Фивы — и, следовательно, Амфиссу — против священного совета, то есть против Филиппа. Демосфен, со своей стороны, знает, что, только объединив афинские силы с фиванскими, можно надеяться избежать решительного укрепления македонской гегемонии над Грецией, и потому делает все возможное и невозможное, чтобы заключить пакт с фиванцами, даже ценой конфронтации с самым высоким греческим религиозным советом и оракулом бога Аполлона.
— А каковы, по-твоему, будут действия фиванцев? — спросил Александр. Ему было любопытно, как его собеседник оценивает происходящее.
— Это зависит от двух факторов: как поступят афиняне и что будет делать македонское войско в Центральной Греции. Твой отец старается всеми силами оказать давление на фиванцев, чтобы воспрепятствовать их союзу с Афинами. Он прекрасно знает, что в этом случае столкнется с самыми мощными наземными войсками и самым мощным флотом во всей Греции. А они могут оказаться не по зубам даже царю македонян.
Александр помолчал, словно прислушиваясь к звукам ночи, доносящимся из близлежащей рощи, и Каллисфен налил ему еще вина.
— Чем займешься, когда закончишь свою работу здесь, в Миезе? — спросил царевич, лишь чуть пригубив вино.
— Наверное, отправлюсь к моему дяде в Стагир, но мне бы очень хотелось понаблюдать за войной вблизи.
— Ты можешь поехать со мной, если отец попросит меня присоединиться к нему.
— Я был бы счастлив, — ответил Каллисфен, и было видно, что он ожидал подобного приглашения, удовлетворявшего одновременно и его амбиции, и амбиции Александра.
— Тогда приезжай в Пеллу.
Каллисфен с энтузиазмом принял приглашение. Они расстались глубокой ночью, после долгих философских споров. На следующий день юноша вручил гостю два обещанных труда Аристотеля, каждый с приложенным письмом самого философа.
***
Александр вернулся во дворец через три дня, к вечеру, чтобы успеть принять участие в военном совете. Там собрались Антипатр, Парменион и Клит Черный, а также командиры основных частей фаланги и конницы. Александр присутствовал в качестве начальника «Острия».
На стене в глубине зала была изображена карта всей Греции, которую Филипп несколько лет назад велел начертить одному географу из Смирны. С помощью этой карты царь объяснил, как намеревается действовать.
— Я не хочу сразу атаковать Амфиссу, — заявил он. — Центральная Греция — территория опасная, труднопроходимая, где легко оказаться запертым в узких лощинах, потерять свободу маневра и стать уязвимым для противника. Поэтому, прежде всего мы должны наложить руку на ключевые точки этого района — Кифинион и Элатею. Подробности рассмотрим потом. Наши войска уже на марше и приближаются к Фессалии; я и Парменион вскоре присоединимся к ним, поэтому завтра же мы отбываем. Антипатр остается командовать частями, остающимися в Македонии.
Александр с волнением ждал, что царь сообщит, какую задачу в военных операциях он приберег для сына, но его постигло разочарование.
— Оставляю моему сыну печать Аргеадов, чтобы он представлял меня в мое отсутствие.
Юноша хотел встать, но царь метнул на него гневный взгляд. В этот момент вошел Евмен с печатью и вручил ее Александру, который нехотя надел ее себе на палец со словами:
— Я благодарен царю за оказанную честь и постараюсь соответствовать ей.
Филипп обратился к своему секретарю:
— Прочти командирам письмо, которое я послал новому царю персов. Хочу, чтобы каждый знал, что скоро может быть переброшен в Азию для подготовки экспедиции.
Евмен торжественным тоном и чистым голосом прочел.
— Если ответ будет таким, как я думаю, — продолжал царь, — Парменион сможет пройти через Проливы и обеспечить контроль над восточным берегом, предваряя наше вторжение в Азию, а мы тем временем раз и навсегда покажем грекам, что возможен лишь один всеэллинский союз — под моим руководством. Это все, что я хотел вам сообщить. Можете возвращаться к своим делам.
Александр подождал, пока все разойдутся, чтобы поговорить с отцом с глазу на глаз.
— Почему ты оставляешь меня в Пелле? Я должен командовать «Острием» в сражении, а не на параде. И Антипатр, без сомнения, прекрасно справится с местными делами в твое отсутствие.
— Я долго размышлял, прежде чем принять это решение, и не собираюсь его отменять. Управление страной — задача более сложная и, возможно, более важная, чем война. У нас много врагов, Александр, это не только Афины и Фивы, враги есть еще в Пелле и в остальной Македонии, не говоря о Персии. Пока я буду сражаться вдали от дома, мне нужно иметь спокойный тыл. Я полагаюсь на тебя.
Юноша потупился, не найдя никакого возражения. Филипп, понимая состояние его души, добавил:
— Печать, которую я тебе передаю, — одна из самых больших привилегий во внутренней жизни государства. Она дает большую власть, чем командование турмой. Именно здесь, во дворце, а не на поле боя, ты научишься быть царем; занятие царя — политика, а не махание копьем и мечом. Однако если придет момент решающего столкновения, если мне понадобятся на поле боя все силы, которыми я располагаю, я вызову тебя, и ты поведешь «Острие» в битву. Никто, кроме тебя. Ну, не строй такое лицо, я приготовил тебе один сюрприз, чтобы подбодрить.
Александр покачал головой:
— Какой еще, отец?
— Увидишь, — сказал Филипп, сдерживая улыбку.
Он встал и вышел из зала. Чуть погодя Александр услышал, как он громко зовет своего оруженосца, чтобы тот привел оседланного коня и поднял охрану. Александр вышел на галерею и, выглянув во двор, успел лишь заметить, как отец галопом скрылся в ночи.
Юноша засиделся в своем кабинете допоздна, готовясь к завтрашним поручениям. Незадолго до полуночи он погасил лампу и пошел к себе. Позвал Лептину, но девушка не откликнулась.
— Лептина! — в нетерпении повторил он. Наверное, заболела или за что-то сердится на него. Из полумрака спальни донеслось:
— Лептине пришлось уйти. Вернется завтра утром.
— Великий Зевс! — воскликнул Александр, услышав незнакомый голос в своей спальне, положил руку на меч и вошел.
— Это не тот меч, который ты в меня вонзишь, — заметил голос.
Александр увидел, что на кровати перед ним сидит незнакомая девушка поразительной красоты.
— Кто ты и кто позволил тебе войти в мою комнату? — начал спрашивать он.
— Твой отец, царь Филипп, хотел сделать тебе сюрприз. Я и есть этот сюрприз. Меня зовут Кампаспа.
— Мне очень жаль, Кампаспа, — ответил Александр, указывая ей на дверь, — но если бы мне хотелось такого рода сюрприза, я бы приготовил его себе сам. Прощай.
Девушка встала, но, вместо того чтобы пойти к двери, быстрым и легким движением расстегнула пряжки своего пеплоса и осталась перед ним в одних сандалиях с серебристыми лентами.
Рука Александра, указывающая на дверь, упала, и он молча уставился на девушку. Она была красивее всех, кого он видел в своей жизни, так прекрасна, что захватывало дух и в жилах закипала кровь. У нее была гладкая и нежная шея, прямые плечи, упругие груди, а стройные гладкие бедра словно изваяны из паросского мрамора. Александр ощутил, как язык присох к небу.
Девушка шагнула к нему, взяла за руку и потянула в ванную.
— Можно тебя раздеть?
Она начала расстегивать пряжки на его хламиде и хитоне.
— Боюсь, что Лептина рассердится и…— залепетал Александр.
— Возможно, но ты наверняка будешь удовлетворен и счастлив. Уверяю тебя.
Теперь и царевич был голый, и девушка прильнула к нему всем телом, но, едва ощутив его реакцию, отступила и потянула к ванне.
— Здесь будет еще лучше. Увидишь.
Александр последовал за ней, и она начала ласкать его со знанием и умением, до сих пор ему незнакомыми, мучительно возбуждая его чувственность, а потом деликатно отступая и снова лаская его тело.
Почувствовав, что царевич достиг крайнего возбуждения, Кампаспа вылезла из ванны и легла на ложе, мокрая от благовонной воды, золотясь в свете от лампы. Юноша с пылом набросился на нее, но она шепнула ему в ухо:
— Так пользуются тараном, когда нужно проломить городскую стену. Позволь мне ввести тебя, и увидишь…
Александр почувствовал, как погружается в наслаждение, словно камень в воду. Оно становилось все сильнее и интенсивнее, пока он не взорвался. Но Кампаспа хотела еще и снова начала возбуждать его влажными горячими губами, пока не смогла ввести его в себя еще раз, с усталой ленью. И в эту ночь молодой царевич понял, что наслаждение может быть в тысячу раз острее, чем то, которое доставляла наивная и бесхитростная любовь Лептины.
ГЛАВА 22
С тех пор как отец уехал, каждый день без исключения Александр получал от него сообщения о ходе операций и перемещении войск. Судя по донесениям, Филипп при первом же наступлении полностью реализовал свой план, оккупировав Кифинион, а потом, к концу лета, и Элатею.
Филипп, царь македонян, Александру: здравствуй!
Сегодня, в третий день месяца метагитнион, я оккупировал Элатею.
Мое предприятие вызвало панику в Афинах, поскольку все думали, что вскоре я поверну войско на них и заставлю фиванцев пойти со мной. Но Демосфен внушил согражданам, что моя акция направлена только на усмирение Фив, чтобы помешать их союзу с афинянами. Они послали делегацию, чтобы склонить фиванцев к союзу. Я тоже решил направить посольство в этот город, чтобы убедить их в обратном. Буду держать тебя в курсе дела.
Желаю здравия тебе и царице, твоей матери.
Александр вызвал к себе Каллисфена, который прибыл во дворец несколько дней назад.
— События развиваются примерно так, как ты и предсказывал, — рассказал ему царевич. — Недавно я получил от отца известие о ходе его экспедиции. Теперь два посольства, афинское и македонское, пытаются уговорить фиванцев заключить союз — с Афинами или с Македонией. Которое, по-твоему, добьется успеха?
Каллисфен величественным жестом закинул плащ на левое плечо и проговорил:
— Делать предсказания — занятие опасное, более подходящее гадальщику, чем историку. Кто возглавляет афинскую делегацию?
— Демосфен.
— Тогда она и добьется успеха. Нынче нет в Греции более великого оратора, чем Демосфен. Готовься к отъезду.
— Почему?
— Потому что будет решающая битва, а в этот день твой отец захочет, чтобы ты был рядом с ним на поле боя.
Александр посмотрел ему в глаза.
— Если это случится, напиши историю о моих деяниях, когда настанет время.
***
Александр скоро понял, насколько его отец был прав: политика оказалась куда более сложной задачей, чем сражение в чистом поле. При дворе каждый считал своим долгом давать советы, учитывая юные годы царевича; и все, начиная с матери, полагали, что могут повлиять на его решения.
Однажды вечером Олимпиада пригласила сына отужинать в ее палатах — под предлогом того, что хочет подарить ему вышитый собственноручно плащ.
— Поразительно, — подтвердил Александр, едва завидев подарок, и, хотя узнал тонкую эфесскую работу, добавил: — Должно быть, тебе потребовались месяцы труда.
В трапезной стояло лишь два стола и два ложа, одно рядом с другим.
— Я думал, сегодня вечером с нами будет и Клеопатра, — заметил сын, немного удивленный.
— Она простудилась, и ее слегка лихорадит. Просила извинить ее. Но устраивайся, прошу тебя. Ужин готов.
Александр возлег на ложе и взял с блюда немного миндальных орехов, а девушка-служанка подала суп из гуся и испеченные в золе пшеничные лепешки. Пища у матери всегда была довольно простой и скромной.
Олимпиада возлегла на свое ложе и велела налить ей супу.
— Ну, как ты себя чувствуешь на троне своего отца? — спросила она, зачерпнув несколько ложек.
— Примерно так же, как на любом другом сиденье, — ответил сын, не скрывая легкой скуки.
— Не уходи от моего вопроса, — упрекнула его Олимпиада, глядя прямо ему в глаза. — Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду.
— Знаю, мама. И что ты хочешь услышать? Я стараюсь, как могу, чтобы не наделать ошибок. Внимательно слежу за государственными делами.
— Похвально.
Служанка поставила на стол миску с овощами и салатом и добавила масла, уксуса и соли.
— Александр, — продолжила Олимпиада, — ты никогда не думал, что твой отец может внезапно умереть?
— Мой отец воюет плечом к плечу со своими солдатами. Да, он может погибнуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39